— Луи’… — Гарри поджал губы, наблюдая за Омегой, который не проронил и слова, разглаживая складки на белоснежном платье с кружевными оборочками, которое закрывало его тело полностью и даже шею. — Откажись.
— Почему же? — он улыбнулся и подошел к столу, чтобы из одного бокала перелить красное вино в другой, наполняя его почти до краев. — Смерть — это так забавно, особенно от рук собственного мужа.
И он вышел вместе со всеми, развлекаясь ситуацией и тем, что Джонатан вряд ли попадет в бокал или него, а скорее промажет на пару метров влево, так как его правый бок болел от переедания в праздники, что заставляло его опираться на противоположную ногу.
Гарри оказался рядом в тот момент, когда Лиам раздавал указания на пару с Персивалем, который указывал на место около фонтана, что должен был занять Луи.
— Дайте мне, — Гарри выхватил револьвер из дрожащих рук Джонатана, который, кажется, начал осознавать всю серьезность ситуации, и проверил его на исправность, параллельно наблюдая за удаляющейся фигурой Луи, который шел медленно из-за того, что за сегодня снегом засыпало тропинку, вокруг же было сплошное поле снега высотою в полметра, а местами и метр.
Омега все шел, балансируя бокал и придерживая юбки, дабы не упасть, в голове же Гарри крутились навязчивые мысли о сгущающейся темноте, слишком большом расстоянии для его легкого опьянения состояния и светлом платье Луи, которое сливалось с фоном, и только красное пятнышко ярко выделялось, вознесенное над его головой.
— Так, Луи’ готов, Гарри, встаньте сю…
— Я знаю, куда мне вставать, — рыкнул раздраженный мужчина, поправляя волосы свободной рукой, привыкая к тяжести револьвера и пытаясь совладать с нервозностью и легким страхом, вызванным ответственностью и властью за жизнь своего мальчика.
Из ртов гостей выходил пар, тела остывали на морозе, и некоторые Омеги уже зашли обратно, включая Авелин, которая едва выглянула на улицу, вернувшись в тепло, сказав, что ее не интересуют подобные развлечения и она боится подхватить простуду.
Гарри нервничал, становясь в удобную позицию, опираясь на обе ноги и заводя левую руку за спину, создавая баланс, щуря глаза и всматриваясь в далекую фигуру. Его отвлекали Альфы, которые со смехом подсказывали, как действовать лучше, и даже отец Луи не видел в этой “игре” ничего пугающего, однако Джоанна неосознанно сложила руки на груди и нашептывала молитву.
Сосредоточенность в каждом мускуле и взгляде, жесткая хватка за резную рукоять коллекционного оружия, выстрел.
Громкие крики матерей, дым из дула револьвера и пустота впереди обрушились на Гарри, точно таз с ледяной водой — Луи лежал на снегу, превратившись в небольшой холмик подобно тому, который располагался в двух метрах от него.
— Нет-нет, — и будто сон превратился в реальность, будто мир разрушался, а ноги двигались так быстро, преодолевая сугробы, что, казалось, Гарри летел, пораженный случившимся. Он все еще слышал гудение гостей на заднем плане, к которым присоединились и другие выбежавшие из дома Омеги, Альфы же протрезвели, и до них, наконец, дошло, что натворило глупое желание повеселиться.
Гарри приближался к обездвиженному телу раскинутому по снегу, утопающему в юбках, точно в мягком зефире, вокруг же виднелись красные следы, что заставило мужчину в ужасе упасть на колени и трясущимися руками обвить тонкую талию, чтобы поднять Луи, убедиться в неправдоподобности происходящего.
— П-прелесть, — он провел ладонью, еле касаясь, от волос до линии начала оборочек на поясе, не находя ранений, однако закрытые глаза и бордовые подтеки на лице говорили об обратном. — Нет-нет, пожалуйста, — Альфа прижал пальцы к горлу напротив, пытаясь нащупать пульс, сходя с ума от потери, от того, что убил Луи сам, что поддался пьяным уговорам и не настоял на своем, когда услышал легкий смех и почувствовал движение в своих руках.
— Ну что же Вы, Месье? — Омега смотрел в безумные глаза, смягчаясь во взгляде, немного жалея о своем поступке, потому как Гарри выглядел действительно потерянным. — Вы попали в самое яблочко!
— Невозможный, — он обреченно покачал головой и прижал к себе довольного своей забавой Луи, облегченно выдыхая. — Когда-нибудь Вы доведете меня, и я уйду, не выдержу.
— Ох, с Вашей стойкостью это случится еще не скоро! — холодные пальчики обняли мужчину за шею, сам же Омега немного отстранился, чтобы заглянуть в постаревшее на несколько лет лицо. — Отнесите меня в свою комнату, я так замерз, мои ножки мокрые до самых трусиков, — он смущенно хихикнул и уткнулся ледяным носом в ключицы Альфы, ища в нем тепло.
— Когда-нибудь… — Гарри рассмеялся, не выдержав сгустка эмоций у себя в груди, ощущение легкости накладывалось на боль, которую он испытал минутой ранее, а невинность и одновременный с ней непринужденный флирт Омеги добивали его, подчиняли, заставляли тянуться к этой жизни, граничащей со смертью, похожей на амплитудные скачки сменяющих друг друга чувств. — Так и хочется оставить вас без подарка.
— Ох, только не говорите, что Вы привезли мне очередное платье, — наигранно недовольно надул губки Луи, пока Альфа нес его к дому, где остальные вглядывались в тело, определяя на расстоянии, живой ли?
— Нет, это кое-что другое.
— Скажите!
— Терпение, прелесть, для начала нужно отмыть Вас от вина.
— Вы могли бы сделать это своим языком, — прошептал Омега на ухо Гарри, добиваясь продолжения утреннего представления.
— Я уезжаю завтра в полдень на несколько месяцев, так что планирую вылизать вас так, чтобы ни один Альфа и близко не подобрался, — и он определенно ввел Луи в краску, хоть тот и пытался казаться распущенным и настойчивым, мужчина знал, как остановить его, заставить чувствовать себя неуютно, ожидать подтверждения слов.
Этой ночью Луи был принцессой с драгоценной диадемой в волосах, украшенной неведомыми ему ранее камнями, созданной еще в Византии, что означало ее невероятную дороговизну; единственное, что волновало Омегу, это отблеск в глазах Гарри из-за преломления света одинокой свечи о глубокого синего цвета камешки и белое золото.
Луи медленно двигался, сидя сверху на мужчине, наслаждаясь чувством заполненности и прикосновениями к своему телу — оба впитывали последние мгновения, которые могли провести наедине пусть и в чужом доме, в соседних комнатах которого Джонатан, Лиам и Трой, не могли уснуть, вслушиваясь в каждый протяжный стон, кусая локти и зажмуривая глаза до боли, стараясь избавиться от навязчивых картинок, так и лезших в голову.
♡ ♡ ♡
Когда Гарри уехал, Луи вновь предался деревенской скуке. Авелин, которая теперь уже принимала его не как гостя, а члена семьи, никак не хотела отпускать Омегу, рассказывая дивные истории о красе природы по весне. «Луи! Деревья облекаются в бархатную зелень, все вокруг поет и благоухает, но перед этим появляются почки и воздух становится так нежен, что, кажется, расцветает в бездыханном еще пространстве. А потом все это становится таким буйным, таким прекрасным, что захватывает твою душу, твой покой и уносит в свои лесные дали! Ты не можешь уехать сейчас, милый, я не позволю тебе пропустить сей парад, карнавал!» И он поддался ее поэтическому настроению и решил остаться на весну в имении Пейнов.
Впрочем, скука очень скоро приелась ему. Не то что бы прогулки по голому еще саду были худшим способом убить время, но вскоре монотонность природы утратила свою новизну, голые, землистые ветки стали до того знакомы, что в припадке сумасшествия он мог бы было начать с ними здороваться по имени, а обещанная Авелин феерия красок еще не наступила. Вот Луи и зачастил в библиотеку Пейнов, которая славилась на всю округу своим богатством. Собираемая еще со времен Филиппа Четвертого, прозванного Красивым, она передавалась из поколения в поколения как самая ценная семейная реликвия, где можно было найти все и на всех мыслимых языках, потому как семья была богата людьми не чуждыми к просвещению и красоте знаний.
Луи, как по дивному, невиданному доселе музею, бродил по ней меж высокими шкафами с книгами, укрытыми от мира стеклянной завесой. Он разглядывал огромные фолианты в дорогих переплетах, некоторые из них стояли бы целого состояния, но были так прекрасны, так невероятно красивы, что продать их было бы грехом, неискупимым грехом. В своих “прогулках” Луи даже было натолкнулся на рукописные книги из Китая и долго не мог оторваться, созерцая витиеватую грацию иероглифов. Он когда-то читал, что каллиграфия на Востоке — это целое искусство, но до того момента не понимал почему. А теперь прозрел. От иероглифов невозможно было оторвать взгляд, он боялся и хотел провести по ним рукой (искушение, которому он все-таки не поддался, ощущая хрупкость этой красоты и боясь ее нарушить своими, пускай и нежными, но слишком земными руками).
