— Уважаете? За что?! За то, что они ворвались как ураган и нарушили все спокойствие? За то, что они вели себя как дикари, пока пытались строить из себя императорских особ?

— Я велел Вам прекратить! И знаете что? Евгения знает арабский, татарский и персидский, помимо французского. Имеет прекрасную семью и помогает попавшим в беду людям. А Владислав почетный член Академии наук и блестяще говорит на большей части европейских языков, включая мертвые! Вы же просто их плохо знаете. Если речь зайдет на серьезные темы, то они — мои друзья — переменятся сразу!

Луи смотрел прямо в глаза мужчине напротив, гордо вздернув подбородок, не моргая и не дыша. Одним легким движением кисти он опрокинул столик, на котором стоял поднос с сервизом, который давеча принес дворецкий по просьбе самого Омеги, разбивая каждую изящную кружку из тончайшего фарфора, каждое кружевное блюдце и тарелки побольше.

— Мне глубоко все равно на Ваши языки и знания, если здесь не ценят чувства и желание остаться нетронутым другими, незнакомыми людьми, — он говорил тихо и четко, не позволяя голосу дрожать. — Катитесь со своими друзьями хоть на край света, к вашим однополым отношениям и историям на дне морском, мне плевать так же, как и Вам на меня.

— Луи’, прекрати эту комедию, ты прекрасно знаешь, что все, что ты говоришь, это…

— Что? Не правда? Мое больное воображение?! Да ты не пришел ко мне, а остался с ними! Ты смеялся и читал эти глупые романы на русском, позволяя мне умирать от одиночества и ненужности! Так и иди к ним снова! Зачем нужно было посылать за мной? Чтобы снова заняться сексом? Снова доказать свое превосходство и власть? — он сделал пару шагов в направлении двери и, не оборачиваясь, добавил: — Прикажи собрать мои вещи и подать экипаж в десять утра, и пусть Рона зайдет ко мне в восемь.

— И куда же Вы собрались?

— К тому, кто достоин моего уважения и внимания.

— Неужели к совершенному Лиаму? — усмехнулся Гарри, зля Омегу еще больше.

— Именно.

— Иди сюда, — прошептала Евгения, беря мужчину за руку и втаскивая его в соседнюю дверь, тихо прикрывая ее. — Ох, успели, не хватало еще нарушить эту твою privacy. Придумал же, в полночь тащиться к Гарри и спрашивать…

— Это ты придумала! — возмутился Владислав, неконтролируемо выкрикивая громче, чем ожидал.

— Тише ты! Сейчас не это главное… Наш гордый Гарри отшвырнул каблук, что пытался его подмять под себя.

— Ну и правильно сделал, не хватало еще, чтобы он прогибался под каким-то там Омегой!

— Но Гарри же любит его! Разве ты не видел, как он смотрел весь вечер только на Луи’?

— Я видел, как смотрел Луи’… — он вздохнул и устало потер переносицу. — И теперь рад, что Гарри остался один. Тот может довести его до самоубийства своим отношением… Гарри-то до чертиков любит, а вот Луи’ ни капли.

========== Глава 11. ==========

Я могу для тебя отдать

Все, что есть у меня и будет.

Я могу за тебя принять

Горечь злейших на свете судеб.

Буду счастьем считать, даря

Целый мир тебе ежечасно.

Только знать бы, что все не зря,

Что люблю тебя не напрасно!

Эдуард Асадов.

Луи, обозленный тем, что Гарри не кинулся сразу же перед ним на колени, вошел в комнату, громко хлопнув дверью, что, кажется, разнеслось эхом по всему дому, отбиваясь от стен и высоких потолков и заполняя полое пространство, не что иное, как отсутствие в каждой точке тела. Ему хотелось сорвать гардины и истерзать их нежную ткань в мелкие клочки. Хотелось также кинуться с ногтями и, быть может, даже чем-то крупнее на ненавистные “рожи” этих двух наглых русских, за которых — немыслимое дело! – заступился сам Гарри, привычно потакавший даже самым изощренным капризам.

Он присел на край кровати, не желая более ни с чем соприкасаться в замке Стайлса. Рона не заставила себя ждать долго: послышался стук в дверь, и Луи громко крикнул: “Войдите!”. В голосе его еще слышалось раздражение, и он хотел на ком-то сорваться, на ком-то, кто не сможет дать ему отпора, но Луи посчитал это крайне недостойным.

— Месье Стайлс передал Вам дорожный костюм, — сказала она, положив простое, подобное тому, в котором он приехал, платье на софу. — Вам помочь переодеться ко сну? — спросила девушка.

— Сам справлюсь, только развяжи корсет, — ответил Луи менее спесиво. Ему стало так плохо, что он боялся расплакаться, расплакаться перед служанкой! Только этого не хватало, и без того уже чувствовал себя пристыжено. Сначала эти двое, потом Гарри… Вот так удачный вечер выпал.

Он, как только Рона покинула комнату, быстро снял с себя дорогое платье из приятного шелка, которое так грело душу своей нежностью. Опять придется вернуться к Джонатану и его обноскам, да еще и как: выставив себя на посмешище. Ведь он задумывал вернуться триумфатором, с кучей нарядов и драгоценностей, цветущий и еще более прекрасный, чем уезжал, а теперь вряд ли бы удостоился даже овации. Ему в этот раз даже стыдно будет ему дерзить, потому что Луи и сам в смехотворном положении.

— Чертов Гарри Стайлс и его чертовы друзья! — злобно прошептал он, расправляясь с застежкой на ожерелье. И хотя известно, что по римским законам Омега имеет право унести с собой то, что было на нем в момент расставания, Луи не желал унижаться дальше. Но застежка поддалась, и он откинул драгоценность на кровать, взявшись за браслет, который никак не поддавался в течение долгих трех минут.

Но, вместо того, чтоб все-таки продолжить свою маленькую борьбу с нерадивым украшением, он сел за стол и взял лиловую бумагу с инициалами «Г.С» и, поборов в себе желание зачеркнуть их пером, написал короткую записку:

“Браслет пришлю позже. Не смог справиться с застежкой”.

Это была маленькая месть, хотя Луи прекрасно знал, что Гарри не вел счета подаркам и даже бы не заметил, забери он их с собой, также он знал, что Альфа делает это не из жадности или злорадства, но, скорее, чтоб проучить его. Однако так ему было спокойней.

Злость закипала со страшной силой, когда взгляд падал на тряпье, которое явно было отобрано у служанки, руки тряслись, порываясь придушить самовлюбленного мужчину подушкой прямо во сне, но изощренный мозг придумал нечто весьма интересное, что смогло бы повлиять и на Гарри, и на его друзей, и на их отношения в целом.

Луи, оставаясь в нижнем белье, накинул легкий, полупрозрачный халат, наплевав на обувь, покусал губы и пощипал щеки, делая их румяными и привлекательными. Он посмотрел в зеркало так, будто соблазнял сам себя, пронзая игривым взглядом с чуть приподнятой левой бровью. Ткань просвечивала его тело, кружево трусиков и бантики чулок, горошины сосков призывно выделялись так же, как и попа, прикрытая шелком, подаренным или теперь данным на время Гарри.

Глубокий вдох и наслаждение собой, чуть опущенные ресницы и затуманенные, расстроенные глаза, поблескивающие в слабом свете коридоров от капелек слез в уголках, дрожь в руках и во всем теле, робость, тайна, страх. Тихий, нерешительный стук.

— Евгения, это ты? Заходи! — послышалось из глубины комнаты, и все, что понял Луи, так это “Евгения”, произнесенное причудливым акцентом.

— Простите, Месье, это Луи, — он зашел так неуверенно, оглядываясь назад и хлопая ресничками, кусая нижнюю губу и теребя пояс халата. — П-простите… я лучше пойду…

— Нет-нет, что-то случилось? — мужчина сразу заподозрил неладное, а подтверждением послужила тонкая струйка, что была быстро смахнута кистью, и так изящно, что восхищенное “ах!” невольно вырвалось из уст Владислава.

— Я не должен говорить об этом, — еле слышный всхлип и прижатые ладони к лицу.

— Милый, — мужчина подошел ближе, отложив книгу и потушив только закуренную сигарету. — Что стряслось?

— Ох, все так глупо! — Луи прошел внутрь и сел на край кровати так, чтобы полы халата раскрылись и оголили одну ножку, затянутую в чулки. — Вы… Вы такой умный, и Евгения… И Гарри вас обоих так любит и уважает, а я… а я ничего не стою для него, он только и делает, что отмахивается от меня своими подарками, — он плакал и прятал глаза, вытирая слезы тонкими пальцами. — И я… пахну им, а мой муж…