♡ ♡ ♡

Экипаж, который выделил Гарри для Луи, медленно подкатил к дому. Это одно из высоких шестиэтажных зданий, в просторных и роскошных квартирах которых живут самые состоятельные из парижан. По мере приближения экипажа, сердце Луи начинает биться сильнее, он понимает, что мать не могла не заметить его отсутствия и уж тем более не встретит его с распростертыми объятиями. Впрочем, он даже ни на секунду не пожалел о своем вчерашнем решении.

— Прибыли, — глухо говорит извозчик и выходит, чтоб подать руку Луи. Омега протягивает затянутую в перчатку кисть и встает на ступеньку, устремляя взгляд вверх, где были окна его комнаты. — До свиданья.

— До свиданья. Благодарю, — отвечает Луи и своей легкой походкой, словно делает одолжение тротуару, направляется к входной двери.

На втором этаже, где находятся апартаменты семьи Томлинсон, уже ждет мать со свирепым взглядом, каким, несомненно, одаряет бык матадора. Она быстро берет его под руку и с лестничной площадки затаскивает в прихожую квартиры, где сильно, с размаху засаживает сыну пощечину вместо приветствия.

— Ах ты, чертова проститутка! — говорит Джоанна, еще раз ударив Луи во вторую подставленную щеку. Он делает это из какого-то чувства превосходства над происходящим, и хотя место от ударов горит, а слезы-предатели катятся по щекам, он не хочет — и не может — себе позволить поступить иначе.

— Мамочка, разве не Вы вчера меня учили?.. — говорит он с едва заметной улыбкой.

— Ты еще язвить мне вздумал, шлюха? Твое счастье, что отец ушел ранним утром! — она орет, растеряв все свои изысканные манеры коренной француженки. Даже прислуга, привыкшая видеть хозяйку спокойной и уравновешенной в любых обстоятельствах, сбежалась посмотреть, что случилось и не убивают ли кого в холле. — Что, уже с кем-то спал?! Кому-то подставил свою задницу?! Как ты платишь нам с отцом за то, что мы тебе дали?!

— Будьте спокойны, я ни с кем не спал, — отвечает Луи, снимая перчатки и обтирая слезы тонкими пальцами. Ему не было обидно, что мать кричит, но сам факт того, что она начала называть его шлюхой, проституткой, хотя он абсолютно ничего не сделал, чтоб оправдать это «звание», убивал в нем оставшуюся любовь и уважение к женщине, которая позиционировала себя как пример для подражания, как самую сдержанную и абсолютную во всем.

Мать хватает сына за руку и тащит в его комнату. Луи не понимает, что она собирается делать, но надеется, что не убьет из-за своих глупых предположений. Убивать! Ему вдруг стало смешно. Мать не умеет убивать, как же, она умеет быть проституткой и подстилкой для мужа, свирепой хранительницей морали и сутенером для своих детей, но убийца — тут уже нужна сила воли. И он засмеялся, понимая, что по факту ничего сделать она не может, кроме как унизить его еще больше. Но также Луи прекрасно знал, что сумеет отплатить ей. Сторицей.

Джоанна бросает его к кровати, из-за чего Омега ударяется коленями о деревянный пол, и кричит в коридор, чтобы никто не посмел заходить. Она хлопает дверью и закрывает ее на ключ, который еще никогда не был в руках Луи, а использовался в целях наказания, запирая комнату с мальчиком внутри, чтобы донести до него степень оплошности.

— Снимай юбку! — женщина дергает за ткань нового платья, отрывая нижнюю часть от корсета с сопутствующим треском дорогих ниток и испуганным “З-зачем?”, — Снимай, я сказала! — она остервенело разрывает юбку, заставляя слезы катиться по щекам Луи, а руки дрожать, но подчиняться матери, развязывая ленточки спереди, что почти не требуется, ведь напору Джоанны можно только позавидовать — за минуту она расправляется с верхней юбкой, стаскивая остальные через низ, что совершенно не подобает благовоспитанным леди.

— Мама, что Вы делаете? — Омега вздрагивает всем телом, предчувствуя уничтожение собственной гордости и разрушение понятий о семейных ценностях.

— Замолчи, — она шипит и толкает сына на кровать лицом вперед так, что ему приходится опереться на руки, чтобы не потерять равновесие. — Что за белье?! Сколько раз я говорила, чтобы ты выкинул эту дрянь? — женщина бьет его по ягодице, оставляя красный след и жжение, и сдергивает тонкую кружевную ткань, спуская ее к коленям.

— М-мам, не нужно, я не… я ни с кем не спал, я не… — Луи пытается отстраниться вперед, глотая всхлипы и волны унижения.

— Как я могу тебе верить? Только не после всего, что ты натворил! — Казалось, Джоанна освирепела, точно разгневанное животное, поддаваясь инстинктам, забыв все нормы приличия. Она резко раздвигает половинки попы Луи и просовывает в дырочку палец, почти разрывая его, заставляя вскрикнуть от боли и неприятных ощущений, что распространяются по всему телу.

— Теперь Вы довольны? — Омега дергается вперед, вырываясь из рук Джоанны и накрывая себя полупрозрачными юбками. Он смотрит в глаза матери, передавая всю ненависть и презрение, вскидывая подбородок, доказывая, что ничто не сможет его сломать, а мокрые щеки, подбородок и шея, от непрекращающегося потока слез, в последний раз являют себя кому-либо в таком виде.

— Джонатан сделает из тебя благородного Омегу, тебе только такой муж и нужен! — выплевывает она в ответ, не поддаваясь попыткам сына заставить ее чувствовать себя виноватой.

— Вы с отцом не смогли — и он не сможет, — гордо заявляет Луи в спину уходящей матери.

— Помолвка состоится через две недели, свадьба — в декабре, и только попробуй выкинуть что-нибудь, я отправлю тебя в монастырь, — она открывает дверь, планируя закрыть ее снаружи.

— Да лучше в монастырь, чем жить с Вами и с уродом мужем! — он кидается лицом в подушку, заходясь в горьких рыданиях, чувствуя себя омерзительно, грязным и испорченным своей матерью, которая не поверила его словам, придумав для себя другую правду. Луи дает себе слово никогда не показывать свою слабость и страх, быть выше изуродованных этикетом и влиянием богемы людей, заставить всех себя уважать и боготворить, и даже собственную мать, которая за сутки стала для Омеги никем.

♡ ♡ ♡

Впредь он позволит себе слабость только в присутствии Гарри, который, он уверен, никогда не обратит эту открытость против него же страшным, кровавым оружием. Благо мать, оглушенная яростью и праведным гневом, не могла более слышать рыданий сына, что еще долгое время потешали нарочно проходивших мимо слуг, которые только и думали, что «юному нарушителю дали по заслугам».

Но ближе к полудню, когда по квартире начал разноситься приятный аромат предстоящего обеда, Луи сумел усмирить слезы, встал с кровати, откинул насквозь промокшую подушку и, сменив наряд, расчесав волосы и освежив лицо холодной розовой водой, вышел из своей комнаты совершенно спокойный. Гордой, легкой походкой он направился к столовой, где уже собралась семья, чем удивил мать, которая, полагаясь на то, что у него не хватит наглости выйти ближайшие несколько дней, открыла дверь с громким щелчком, который был призван ударить по его совести.

— Я немного припозднился, — сказал он, присаживаясь на стул, что ему отодвинул старый слуга. — Прошу меня извинить. Приятного аппетита. Накройте приборы и на меня, — улыбнулся он тому самому слуге, который оставался стоять за спиной.

Мужчина засуетился и подался на кухню, чтобы принести тарелки, вилки и бокалы, которые “госпожа”, как именовали мать за глаза все в этом доме, включая даже отца семейства, приказала убрать часом ранее, когда накрывали стол.

Известный факт: утаенная злоба не способствует пищеварению, а плохое пищеварение делает человека еще более злобным и недовольным, что зачастую превращается в замкнутый круг. Вот Джоанна и сидела остаток обеда, едва поклевывая свои кушанья, и удалилась раньше, сославшись на плохой сон нынешней ночью — это был явный камень в сторону сына — и головную боль. Луи же пожелал ей доброго здоровья и продолжил с завидным аппетитом поглощать запеченную перепелу, несмотря на то, что есть ему, естественно, не особо хотелось, да и, говоря откровенно, не особо моглось. Ему бы больше хотелось сейчас полежать в кровати, забыться сладким сном, но такой радости он никак не мог доставить матери.