К ней, легко ступая среди высокой болотной травы, шла самая красивая лошадь, какую только можно представить. Казалось, светло-серая шкура зверя была посеребрена луной и светилась своим собственным светом. Большие, теплые и грустные глаза жеребца печально смотрели из-под пушистых полуопущенных ресниц. По всему было видно – он давно не ел, и на ввалившихся боках проступали очертания ребер. Наверняка он сбежал с какого-нибудь далекого пастбища, по ту сторону болот, а потом заблудился, подумала Эленор.

Но ведь если отвести его домой, хорошенько напоить и дать сена, то на городском рынке, вместо торфа, они с мамой смогут продать жеребца и получить за него много-много настоящих золотых монет.

Словно зачарованная Эленор пошла навстречу чудесному зверю, стараясь не спугнуть его резким движением или случайным хрустом ветки под ногами. Удивительно, но жеребец и не подумал испугаться, напротив, казалось, он соскучился по обществу людей и сам был рад встреченной им живой душе.

Конь негромко фыркнул и, прядая ушами, осторожно ткнулся мордой прямо в плечо Эленор. Руки девочки, словно сами собой, потянулись к животному и нежно обвили его шею. Восхитительно шелковистая и мягкая, шкура коня была гладкой на ощупь, и приятно щекотала ладони, напоминая Эленор самую нежную ткань. Жеребец снова тихонько заржал, и мягко опустился на колени прямо перед девочкой, словно приглашая ее прокатиться. Путь до дома был неблизкий, а за ночь она так вымоталась, что идея прокатиться верхом показалась Эленор весьма заманчивой. Кроме того, ей несколько раз доверяли править телегой, и дважды самой сесть в седло, так что, решила она, ничего страшного не случится, если проехаться до дома всего разочек.

Эленор смело шагнула к коню и, цепляясь за его серебристо-молочную гриву, кое-как вскарабкалась ему на спину.

Тот час, некогда прекрасные и печальные глаза зверя зажглись мертвенно-желтым светом и хищно заблестели. Конь резко вскочил с колен и встал на дыбы.

В ужасе, Эленор вскрикнула и, стараясь не свалиться со спины животного, крепче вцепилась в его гриву.

Конь с грохотом опустил на землю передние копыта и, неестественно вывернув шею, обернулся к своему седоку. Уставившись горящими глазами на дитя, он по-человечьи ухмыльнулся, обнажая ряд огромных кривых зубов, и сразу сорвался с места прямо в галоп.

Никогда в жизни Эленор не было так страшно, даже в тот день, когда на ярмарке на нее напал какой-то пьяный господин.

Ни на миг не переставая кричать и крепко зажмурившись, она попыталась потянуть жеребца за гриву, словно за поводья, чтобы остановить взбесившегося зверя. Бешеная тряска и дикий ужас сперва помешали ей понять, что на самом деле она не может даже шевельнуть пальцем, а руки, словно чужие, намертво прилипли к шее коня.

Локоны лошадиной гривы, будто белые жирные черви, извиваясь, крепко оплели Эленор до самых локтей, и в тот миг, когда казалось, что ничего страшнее просто уже не может произойти, конь прыгнул.

Он взвился высоко в воздух, и на какое-то мгновение все окутала мертвая тишина. А затем, Эленор увидела, как им на встречу несется гладь воды.

Будто бы все это происходило не с ней, Эленор краем сознания отметила ряску на поверхности черной воды и отражающейся в ней бледный лик луны, и множество мертвых деревьев вокруг, и даже то, что умирать, оказывается, не так уж и страшно. Жаль только, подумалось ей, маму и дедушку, которые останутся без помощи, и будут очень горевать о ней.

Все эти мысли, пронесшиеся за краткий миг в ее голове, ярко вспыхнули и угасли, когда оглушительный удар о воду сотряс коня и его несчастного седока, и все погрузилось во тьму.

Напрасно звала свою доченьку следующим утром мать, впустую искала в округе и бесплодно расспрашивала всех кого не попадя, не видел ли кто ее милое дитя. Не встречалось никому и пришлых чужаков, или разбойников, что могли бы украсть ребенка.

Безутешная, горевала женщина о своей беде, и только мысли о больном старом отце, ждущем ее дома, удержали несчастную от того, чтобы бросить все и отправиться искать Эленор по лесам и болотам, дабы, статься найти хотя бы ее останки.

Так шел один день, другой, за ним следующий, и все темнее и тяжелее становилось на душе матери, ибо ни вестей, ни следов Эленор она не находила, сколько бы ни искала. Сузился для ее души весь мир до постели больного отца, и до собственной кровати, где могла она забыться сном без сновидений, натрудившись до смертельной усталости днем. Ни радости, ни покоя, ни счастья не испытывала мать без своего дитя, поседев от такого тяжкого бремени прежде положенного срока, и верно так бы ей и зачахнуть, если бы не случилось чудо, но о нем будет рассказано позднее.

Как-то раз, поздним вечером, когда догорали огни, и мать Эленор укладывалась спать, в дверь постучали. Стук был настойчивый и громкий, и, тая в сердце невысказанную надежду, будто то может быть ее дочь, женщина, недолго думая, отворила.

На пороге стоял незнакомец, по виду путник, с посохом в руке и заплечным мешком, в очертаниях которого угадывалась небольшая арфа.

В ту пору, странствующие музыканты звались бардами и были обычным делом. Мало что любили простые люди столь сильно, как хорошую историю и красивую песню из уст странствующего барда. Везде, где ни проходили бы эти музыканты, их привечали с великой радостью и большим почетом, ибо людям было ведомо, что бард никогда не скажет неправду, и нет им равных в искусстве песен и музыки, а уж какие они рассказчики!

Но, в доме, где царит беда, нет проку ни в сказках, ни в песнях. Однако, памятуя о древнем обычае гостеприимства, мать Эленор пустила странника в дом и, как было положено, предложила ему ужин и кров на ночь.

Любезный незнакомец, как и следовало ожидать, оказался бардом, и назвался Гвирддом. Он разделил с бедной женщиной и ее больным стариком скудный ужин, и помог прибраться после еды.

– Вижу я, женщина ты честная и добрая, но несчастная. Скажи мне, какое горе стряслось с тобой и отчего ты так печальна? – спросил он.

Тут, разразившись слезами, мама Эленор рассказала ему о своей беде, и о том, что уже несколько дней как ее дочь пропала, и все соседи и знакомые считают девочку мертвой, но она чувствует сердцем, будто дитя ее живо.

А по ночам, призналась она, снятся ей кошмары, будто бедная доченька служит рабыней в каком-то доме, и там ее обижают.

Пожевал свою бороду задумчиво бард Гвирдд, и велел он женщине не печалиться, но поскорее ложиться спать, а утром может что и изменится.

Не поверила мама Эленор странным словам, но сделала, как просил незнакомец, и уложила его спать, сама же постелила себе у очага, да там и заснула.

Наутро проснулась женщина от того, что в доме кто-то пек хлеб, и ароматный запах раздразнил ее ноздри. Смотрит она, и видит – вся работа по дому переделана, отец ее накормлен и в кресло усажен, а бард, знай себе весело напевая под нос, месит тесто для хлеба, другой уж в очаг поставил, да на огне варит пшенную кашу.

– Думал я над твоим горем, бедная женщина, – молвил он. – И вот ночью послал мне Господь сон, как следует тебе поступить. Украл твое дитя дух, живущий в болотах, потому отправляйся-ка ты во время полной луны к гиблой воде и поищи хорошенько большое озеро среди топей. Возьми с собой мой посох, дабы не оступиться в трясину и два мешочка с зерном, один с пшеном, а другой с горохом. Не бери с собой ни свечи, ни фонаря, ни железа какого, даже самой маленькой булавки, и никому не говори, что ищешь дочь свою, ни в пути какому встречному, никому другому, и, выйдя к воде, садись и жди, пока не появится белая лошадь. Подмани ее пшеном, да приговаривай:

«Диво как ты хороша,

возьми с руки моей пшена,

стань моей,

и кормиться так будешь каждый день»

– Когда же опуститься перед тобой лошадь на колени, не робей, залезай ей на спину, и ничего не бойся. Какие бы ужасы ни творились, крепись сердцем и терпи, покуда ни принесет тебя зверь к себе домой, под воду, где и стряхнет тебя со спины. Тогда дух, а это именно он, примет истинное обличье свое, и начнет угрожать тебе, и уговаривать уйти прочь, но ты стой на своем, и говори, что желаешь наняться ему прислугой в дом. Тогда он согласится и прикажет тебе служить ему. Во всем ему потакай и никакой работы не чурайся, только увидев дочку свою, не смей виду выказывать, будто знакомы вы, иначе все пропало. Прислуживай в доме том столько, сколько потребно, дабы сделал он тебя кухаркой, тогда в первый раз приготовь из пшена на завтрак хозяину каши. И стряпай так, сколько надобно, пока не услышишь далекий звон колоколов к заутрене – знай, то наступило воскресенье, и это день твоего побега с дочерью. Навари пшена, как обычно, да присыпь им сверху горох, и подай зверю, как ни в чем не бывало и дождись, как доест он трапезу, и уйдет отдыхать. Тогда хватай дитя свое, и беги прочь.