– Помнишь, ты спрашивала, разумна ли Ночь? – Вопрос Часовщика выдернул Мелейну из воспоминаний.

Девушка кивнула, пытаясь продемонстрировать вовлеченность в разговор. Она только сейчас поняла, что до этого голос Часовщика звучал где-то на фоне. Оставалось надеяться, что Мелейна не прослушала ничего важного.

– Так вот, не знаю, как насчет разума, но хитрости ей не занимать, – сказал Часовщик. – Впрочем, как и мощи. Раньше было достаточно просто запереть дверь и закрыть окна. Потом пришлось ставить дополнительную защиту, видите?

Часовщик махнул рукой в сторону входной двери. Над ней висел небольшой предмет, напоминающий ловец снов. Только вместо привычной паутины из переплетения нитей – циферблат часов. Их стрелки размеренно двигались в обратном направлении. Под циферблатом на низках мелкого бисера неторопливо вращались крохотные серые перья. Казалось, их перебирал пальцами легкий ветерок.

– Раз за разом приходилось придумывать новую защиту, но теперь, похоже, стали бессильны любые амулеты, – Часовщик на пару секунд погрузился в тяжелое молчание. – То, что произошло сегодня… раньше такого не было. Да, Ночь старалась застать врасплох, искала малейшую лазейку, пыталась сломать защиту, но никогда… никогда не воздействовала на сознание Линн. По правде говоря, я уже не знаю, что делать!

– Как минимум, получше приглядывать за ребенком, – резко ответила Мелейна.

– У тебя у самой-то есть дети? – С горечью спросил Часовщик. – Легко размышлять, когда нет забот серьезнее собственной Силы.

Укор вонзился, как стрела в спину. Резко, внезапно, болезненно. Упрекая и обвиняя Часовщика, Мелейна не ожидала ответного удара. Ну, или по крайней мере, не такого. Вопрос о детях всколыхнул мысли о потерянной дочери, а эта тема была одним из немногих способов задеть Слугу Тьмы.

– А вот это уже никого не касается! – Мелейна решительно встала.

Куда идти, она пока что не придумала. Однако продолжать этот разговор девушка не собиралась.

Саша посмотрел на Мелейну с пониманием. Казалось, если она сейчас хлопнет дверью, выскакивая в Ночь, он тут же последует за ней, не думая о последствиях. А что? С этого станется! Саша же заботливый… на всю голову. Мелейна отвела взгляд. Как относиться к его заботе, она еще не решила.

Пока они переглядывались, Часовщик решил, что ругаться с гостями до окончания Ночи – не лучшее занятие.

– Прости, я не хотел затронуть больную тему, – мягко произнес он.

– А при чем здесь больная тема? – Усмехнулась Мелейна, пряча слабость. – Я просто…

Часовщик прервал ее тоном, полным серьезности:

– Я вижу в твоих глазах время. Время, полное сожалений.

– Повторяю: это никого не касается, – Мелейна упрямо сплела руки на груди.

– Ладно-ладно! – Часовщик примирительно поднял ладони. – Как бы там ни было, ты спасла мою дочь и…

– Я заметила, – Мелейна ответила ему тяжелым взглядом.

Нет, ну, а чего он ожидал? Все эти спасибо-пожалуйста – человеческие заморочки. К тому же, она до сих пор немного злилась из-за произошедшего.

Видя, что сентиментального разговора не выйдет, Часовщик решил выразить благодарность более конкретно:

– В общем, если отметки в часах начнут блекнуть, приходите. Подзаряжу без всякой платы, – слабая улыбка скользнула по его губам, как лучик солнца между дождевыми тучами. – Я всегда буду рад видеть тебя или твоего друга.

Часовщик взглянул на Сашу. В этот раз Мелейне почему-то не захотелось спорить насчет «дружеского» определения.

***

Ночь отступила. Вслед за ней скрылись во тьме Межмирья и очередные гости Часовщика: Слуга Тьмы и ее друг-ангел. В доме остались только двое сущностей и груда неразрешимых проблем. Схватив маленькую цветочную лейку, Линн поспешила выскользнуть из дома – подальше от давящей тишины и обреченности.

За миг до того, как скрыться за дверью, девочка поймала взгляд отца. Тревожные тени сомнений окутывали серые глаза. Наверно, ему было бы спокойнее, если бы Линн никогда не ступала за порог. Однако до следующей Ночи ей ничего не угрожало, а проводить взаперти всю свою вечную жизнь девочке не хотелось. К тому же… нужно было кое-что обдумать.

Растения в подвешенных горшках встретили хозяйку радостным шелестом голубой травы. Светлые цветочки потянулись к Линн, стоило им увидеть – точнее, почувствовать – приближение лейки с питательным зельем.

Поливая растения, девочка задумчиво смотрела на струйку приглушенно светящейся жидкости. Нежно-голубое зелье давало жизненные силы цветам далекого мира.

Они понравились ей с первого взгляда. Так быстро только героини из книжек влюбляются в принцев. Линн навсегда запомнила тот день, когда отец принес цветы в дом. Тогда в небольшом горшочке было всего несколько стебельков с робкими бутонами. Часовщик хотел порадовать дочку подарком, и у него это удалось. Она – тогда еще совсем маленькая – порывисто обняла папу, а затем, выхватив подарок, умчалась в свою комнату.

Линн с детства любила диковинки из далеких миров: книги на чужих языках, фотографии непонятных существ, цветы из-под незнакомых солнц. И Часовщик старался почаще принести ей что-нибудь интересное.

Вот только тот день запомнился не только подарком. Когда дверь уже была заперта, а ставни – закрыты, Линн услышала отголоски ссоры. Оставив цветы, она тихонько выскользнула из своей комнаты. Перила лестницы вряд ли могли надежно скрыть девочку от родительских взглядов, но взрослым явно было не до нее.

Чем старше становилась Линн, тем чаще ругались родители. Казалось, их отношения таяли с каждым днем, превращаясь в совсем уж тоненькую корочку льда. И тем вечером она треснула.

Позже, вспоминая ту ссору, Линн думала, что родительский скандал напоминал сцену из дешевой пьесы. Казалось, мать всегда играла: надрывные интонации, театральные жесты. Порой ее ролью была любовь и нежность, порой – раздраженность и вспыльчивость. Причем, сменялись они резко и непредсказуемо, как и принято у плохих актрис.

Вот только тогда, притаившись за лестничными перилами, Линн не могла сравнить маму с театральной посредственностью. Девочка просто боялась до липкой жути в душе. А вдруг, мама и правда уйдет? Бросит их с папой?

И ушла, и бросила. По крайней мере, собиралась.

Мама никогда не была верной женой, хотя тогда Линн этого, конечно, не понимала. Просто слышала, как женщина грозилась уйти к загадочному «другому». Тем вечером она как раз собиралась воплотить угрозу в жизнь. Часовщик пытался удержать жену, напоминая, что Ночь начнется совсем скоро. Ядовитый тон матери навсегда врезался в память Линн:

– Знаешь, что? Лучше попасться Ночи, чем провести рядом с тобой хотя бы еще минуту!

А потом мама, распахнув дверь, выскочила из дома. Линн еще успела услышать ее крик – и в дом тут же ринулись тени Ночи.

Девочке и отцу удалось спастись. Матери Линн – нет.

Сухой факт, пропитанный многолетней болью. Линн повзрослела и привыкла к мысли, что больше никогда не услышит мамин голос. Вот только сегодня девочка поняла, что ошибалась.

Идя навстречу Ночи, Линн видела лицо матери: размытого призрака среди космических теней. Сквозь наваждение, которое девочка была не в силах разорвать, слышался знакомый голос.

– Ты ведь умная девочка, Линн, вся в меня, – шептала Ночь с наигранной гордостью. – Пойдем со мной. Тебе не за чем тратить свою вечность рядом с ничтожеством-отцом. Я научу тебя разрушать миры и уничтожать души. Ты получишь власть, которой достойна. Разве тебе никогда не хотелось большего? Ты ведь такая же, как и я…

Сейчас, заботливо поливая подаренные отцом цветы, Линн ясно понимала: она ни капли не верит матери. И это чувство не вызывало даже горечи, просто отрешенное осознание. Мать слишком долго играла, и девочка, несмотря на юный возраст, научилась распознавать паутину ее лжи. Даже попавшись в сети Ночи, жена Часовщика по-прежнему преследовала одну-единственную цель: причинить ему боль.

Что ж, Линн не собиралась ей помогать.