— Тебе взять? — раздалось над ухом.

— Меня? Прямо здесь? Чего? — растерялась я, оглядываясь на него. Он устало улыбнулся, прицокнув языком и потянув меня на выход.

На следующий день я просто не услышала будильника и звонков. Открыла глаза и узрела, что за окном давно рассвело. Испуганно всхрапнув, подскочила на постели и схватила свой телефон — Выключен. Что за?..

— Отставить панику, — с легкой иронией из ванной, — у нас выходной до вечера.

И тут же раздался звонок его мобильного, правда он не умчался тотчас, как обычно, а поговорив, вышел из комнаты и упал со мной рядом на живот. Полуулыбнулся и кивнул в сторону душа:

— На сборы тридцать пять минут.

Да, точно, "выходной" у Адриана такое же загадочное понятие как и "нормально". Ему снова позвонили, он протяжно вздохнул, покачав головой, глядя на экран и взял трубку.

Затянув не тугой узел полотенца на груди, вышла из душа и направилась в гардеробную за бельем и джинсами с блузкой. Переступив порог невольно застыла.

Адриан полубоком стоял у зеркала. Незастегнутая темно-синяя рубашка, растегнутые брюки, с выглядывающей линией черного нижнего белья. Он скользил пальцем по ремням на полке, перевел на меня взгляд. Глаза неторопливо пробежались по моему телу, напитались томлением, тем самым вожделением, как тогда, у зеркала. Не глядя взял ремень и, не отрывая взгляда от моих глаз, повел подбородком. Подзывая.

Легкое чувство покалывания под кожей, когда с каждым моим шагом к нему, его глаза напитывались горячими тенями. Остановилась на расстоянии вытянутой руки. Его краткое быстрое движение, и ремень перекинут мне через голову. Кожа вжимается в кожу шеи. Несильный рывок, чтобы подошла ближе, встала рядом.

Ремень скользит ниже по шее, по плечам. Медленно и поверхностно, до границы полотенца. Настойчиво вжимается в спину, и с нажимом по лопаткам идет ниже, ослабляя полотенце. Скатывающееся по телу к ногам. Сердцебиение участилось, когда смотрела в насыщенные тьмой глаза, чувствуя, как ремень скользит ниже, по пояснице, до ягодиц и нажим ослабевает, полупетля и ремень опадает. Чтобы в следующую секунду под его руками резко распрямиться и ударить по моим ягодицам. Не больно, но весомо. С сорванным мгновение вдохом. Подстугивающее. В его глазах непроглядная темень и всполохи пламени от того, что не удержавшись тесно призалась, горячо выдыхая на его полулыбающиеся губы, прикусывая их, чувствуя легкий жар в месте шлепка и теснее обвивая его плечи. Поцеловал жустко и глубоко, отбросив ремень и сжимая ягодицы, чтобы затем скользнуть руками ниже, подхватить под них.

Вжалась в него, сжимая ногами крепче, чувствуя как спустя пару мгновений вместе со мной падает на постель, прижимая собой сверху. Убивая горячей теснотой, алчностью в поцелуях, украденным дыханием.

Изнывая под ним, требовательно царапаю плечи под тканью рубашки и слегка толкая его на бок. На спину. Послушно переворачивается, помогая оседлать себя, сжимая пальцами грудь, приподнимаясь с подушек, чтобы поджечь языком места прикосновений пальцами.

Волна из низа живота, сплетается с волной от ощущений его языка на коже, ударяет в теле, заставляя от удовольствия прогнуться в спине, просесть на нем ниже, собственной влажностью пропитывая ткань, скрывающую его эрекцию. Уперлась рукой в спинку кровати, пальцами второй пытаясь справиться с его одеждой, но не позволил. Сжал мою кисть на спинке, подсказывая сохранить упор, а вторую мою руку отстранил от себя, чтобы в следующую секунду нажать на мою поясницу, подсказывая привстать на нем, чтобы он, лукаво блеснув глазами и иронично полуулыбнувшись, спустился ниже, между моих ног. Совсем ниже. И, обхватив мои бедра руками, прильнул губами к самой чувствительной точки в теле. Я вздрогнула от удара жара в теле и вцепилась обеими руками в спинку кровати, чувствуя, как сжигаются границы мира, когда он сжал руками мои бедра крепче, требуя сесть ниже и рождая горячим языком пламя в разуме, сердце, крови, заживо и с аппетитом сжирающие осознавание происходящего.

Напитывал жаром и без того сильное пламя каждым движением своего языка и губ, заставляя вздрагивать от тока под кожей, нарастающего, готовящего к обрыву и предупреждая разум, что закоротит снова. У него совсем краткие паузы, на выдох и вдох, сжигающие кожу, когда с моих онемевших губ стонами срывалось его имя, а пальцы сжимали спинку кровати почти до судорог. Потому что паузы реже, нажим сильнее, движения интенсивнее. Ток в теле превысил двести двадцать и ударил, убил мощью изнутри, сжал мышцы, пока разум разносило от наслаждения. А он не прекращал, замедлился, но снова удерживал оргазм, снова не давал спадать мощи, не позволял телу, не справляющемуся с наслаждением инстинктивно отстраниться, сжаться, отшатнуться. Снова до потемнения в глазах, до ошибки такта сердцебиения, до сдавленного хрипа от непереносимости цунами, накрывавшего и истребляющего наслаждением тело и разум. Когда сквозь стиснутые зубы взвыла, только тогда отстранился. Била крупная дрожь, как яркое свидетельство полной рассинхронизации разума и тела, почти рухнула на бок, перехватил. Опустил рядом с собой, глядя в мои стеклянные глаза и впитывая то, что не могла никак прийти в себя окончательно. Тихо и немного хрипло рассмеялся, когда пробежался пальцам по ребрам, а меня аж скрутило — настолько еще высока чувствительность рецепторов, сошедших с ума от мощи импульсов во всем теле.

— Кому-то снова надо в душ. — Удовлетворенным бархатом и поцелуем в онемевшие губы. — Давай жирный кот, воскресай, нам ехать надо.

Я очумело кивнула, пытаясь прийти в себя, перевела взгляд с его улыбающегося лица, а то иначе мое возвращение в реальный мир затянется. Взгляд натолкнулся на шрам на животе. Над пупком с левой стороны, недалеко от белой линии. Заметила давно. Спросить не решалась. Потому что ножевое.

Он прикрыл рубашкой и поднялся. Лицо непроницаемое. Да, именно так же было в одну из ночей, когда лежа на его груди, я поверхностно провела ногтем по грубому шраму. Его лицо тоже стало непроницаемым и он долго смотрел в мои глаза, я понятливо кивнула и отвела взгляд. Потому и не решалась.

С трудом подняла ватное тело с постели, обозвав себя идиоткой глядя на проем гардеробной, в которую он зашел и поплелась в душ.

Приехали в громадный пафосный молл. Зачем — не спрашивала. После секса и моего взгляда, со мной в машину садился снова царь-батюшка с каменным ебалом.

Вздохнув и пытаясь отвлечься, я включила телефон, поставив его в авиарежим, просматривала скинутую вчера админами инфу о движах по установленной системе. Позади нас шел один из камрадов. Я шагала рядом с Адрианом, все так же роясь в телефоне, когда он, листая сканы в планшете, негромко произнес:

— Через три дня на Кайманы летим. Возьму дочь с собой. Она совершенно необременяющий ребенок и нервы делать тебе не станет, поверь. Сегодня с ней побудем до вечера, потом Наталья ее заберет. Они обе адекватны, ничего не опасайся.

Я сдержала всплеск напряжения, почувствовав его взгляд и кивнула. Убрала телефон и смотрела, как приближаемся к части галереи, отведенной под детские развлекаловки.

— Там твоя дочь? — Настороженно спросила я, когда мы повернули за угол, явно направляясь к большому детскому городку, тонувшему в какофонии музыки и гомона детских голосов.

— Да. Я думаю, ты даже сразу поймешь кто. Я уже отсюда ее слышу. — С эхом теплоты улыбнулся он, когда входили в огороженную часть и направлялись к суматохе возле огромного двухярусного сетчатого лабиринта, возле которого стояли несколько человек и наблюдали эпичное шоу.

Он шел чуть впереди, направляясь к невысокой молодой женщине в красивом светлом брючном костюме, пытающейся это шоу прекратить.

— Вика! Немедленно иди сюда! Господи, хватит его бить! Вика! — требовала она, сердито глядя на второй этаж, где шло месилово не на жизнь, а на смерть.

Аккуратное платиновое каре, нормальная фигура. Она стояла у ограждения двухэтажного лабиринта, в котором было больше двадцати детей. Но мой взгляд сразу остановился только на одной девочке. Тонкая, достаточно высокая для своего возраста, нахмурившая лицо, с едва заметно, но уже проступающими сквозь детскую округлость тонкими чертами и большими, пылающими гневным изумрудным пламенем глазами, в которые упрямо лезли пряди длинных русых волос из двух высоких хвостов, пока она молча и довольно жестко мутузила громко плачущего пацана лет семи.