Не сразу осознала, что щеки холодят слезы. Дернула дрожащей рукой, но он перехватил мою кисть. Сам вытер слезы, переплел руки под грудью.

— Артему очень повезло, что он уже убит. — Тихое песнопение полного и абсолютного зла в бархате голоса. Но спокойного, равнодушно перерезавшего бы горло. И наверняка не так, как дилетанты.

Вздрогнула. Инстинктивно поежилась, ощущая тяжесть и тьму.

— Ты?.. — убивал?

— Нет. — Он прекрасно понял не озвученную часть вопроса и, положив подбородок мне на макушку, тихо продолжил, — мне тоже дарили право. Несколько раз. Даже, так сказать, настаивали. Но нет. Я не стану лгать, я действительно могу это сделать. Со всем осознанием. С желанием.

— Потому и дарили?

Он достаточно долго молчал. Медленно повел меня за локоть, разворачивая к себе. Становясь близко. Не опуская руки с талии. В глазах спокойное ровное пламя.

— Тоже в бога не верю и уже никогда поверить не смогу, но иногда думаю, что есть выше что-то такое… — Прикусил губу, чуть прищурился, глядя в мои глаза. — Что-то есть, определенно. Оно срабатывает не всегда, но когда это случается, а ты уже вроде бы решил, что тебя поздно спасать… Что-то есть, потому что некоторые случайности в жизни совсем не выглядят случайными. Так не бывает… — снял правую руку с талии и медленно пальцем за подбородок приподнял мое лицо, как только я начала отводить взгляд. — Я всегда смотрю людям в глаза и всегда вижу, когда они мертвы. Тебя среди них нет. И я даю слово, что никогда не будет, — тихо, но очень твердо. Клятвой, сокровенной, потому что цена за нее заявлена запредельная и она чувствуется, она давит мощью своего залога.

Слезы по моим щекам, а он прильнул поцелуем. Скрепляя. Подтверждая, что его слова вступили в силу и никогда не будут подлежать пересмотру.

Вжалась в него, обняла за шею, отвечая, задыхаясь и заходясь от того что крыло изнутри. Здесь, когда город под ногами, под его подошвой, когда он смотрел вниз и после моей исповеди сказал мне жить, а он будет рядом, потому что нам обоим это так важно и так нужно.

Подхватил на руки, направился обратно в номер. Вытерла ладонью лицо, второй рукой крепко обнимая его за шею. Смотрела в спокойные глаза и неуверенно, нерешительно попросила:

— Снимешь линзы?

Чуть погодя кивнул. Спустил с рук возле ванной своей комнаты. Направился к сумке на диване подле кровати, чтобы взять контейнер и бутылку с раствором. Кивнул в сторону ванной. Встала у тумбы, рядом с ним. Вымыл руки, ополоснул проточной водой контейнер, потом раствором пару раз, наполнил и снял линзы. Движение автоматические, привычные. Пара мгновений и линзы легки в контейнер, а он медленно повернулся.

Зеленые.

У него темно-зеленые глаза. Насыщенные, глубокие, затягивающие. В обрамлении темных ресниц, подчеркивающих густоту, наполненность цвета и бездонность глаз. Их богатство и роскошь.

Будто другой человек. Совершенно. Будто он снял не только линзы. Взгляд иной. Он больше не был неопсиходеликой. Отнюдь.

Совсем.

Скользя взглядом по моему лицу, улыбнулся. Просто. Свободно. И преобразился. Стал просто завораживающим в совершенстве черт лица, несмотря на лукавый блеск темно-зеленых глаз, отражающий, что мысль, промелькнувшая в его голове оформилась в рамки иронии. И став от этого только более завораживающим.

— Скажи вслух, — невольно улыбнулась в ответ.

— Ты сохраняешь эффект жирного кота, даже когда мир для меня уродлив. — Рассмеялся.

Негромко. Мягко. Рассыпчато. Бархатом, нежащим слух.

Душу.

Сердце.

Большими пальцами оглаживая мои скулы, кончиками остальных ведя от висков к линии волос, зарываясь в них.

Отчего внутри больно. Так бывает, когда выходишь из темницы на солнце и щуришься на единственный и мощный источник света. Так больно глазам, но сил нет отвести взгляд от него. Потому что так долго был в темноте. Я снова не чувствовала слез, прочертивших дорожки по щекам, улыбаясь, глядя на него. Нерешительно прикасаясь к его лицу. Несмело. Подушечками пальцев по его скуле, чтобы ощутить, что он реален, что он не плод моего больного воображения, не галлюцинация изнасилованной в край нервной системы, что он здесь. Рядом. Он действительно существует. И тепло его кожи под онемевшими кончиками пальцев мешало ощутить в полной мере истинную красоту, идущую изнутри ее обладателя. Есть от природы красивые люди и он был из их числа. А есть такие, у которых в их сути такое богатство, что это освещает изнутри, насыщает черты силой внутреннего пламени. Ровного и спокойного, знающего границы. Оттого и самого восхитительного.

— Холодные руки. — Рельефный бархат негромкого голоса пробрал до мурашек на руках. До онемения в теле. Слабости в мыслях, остатках души и за грудиной.

Стирая пальцами дорожки слез с моего лица, прикрыл глаза, скрывая за сенью темных ресниц изумрудное, такое отогревающее пламя. Повел подбородком, прижимаясь щекой к моей онемевшей ладони. Согревая. Отогревая после стужи непрекращающегося кошмара. Закончившегося с его появлением.

— Мне тепло. — Честно прошептала я. — Просто тело еще не осознало. — Придвинулась к губам, дрогнувшим в улыбке, — поможешь?

— Безусловно. — Снова щемящий душу поцелуй. Щемящий пониманием, что он принял все. Всю. И потому он будет рядом.

До конца. И за его пределами.

Пальцы сбрасывают лямки моего топа, сдвигают его вниз по коже. Немного отстраняется, склоняет голову и греет дыханием губы. Высвобождаю руки, чтобы обвить его плечи. Придвигаясь к губам, касаясь их языком, ощущая, терпкость, силу и нажим, когда спустя секунду подается вперед и целует. Сильно, глубоко, алчно, единовременно поджигая нутро, осознание мощи, силы не только физической. Это проникает через поры моей кожи, впитывается и мчит по венам, поджигает их, оседает внизу живота, посылая в ноги ватную слабость. Вздрагиваю, когда с небольшим сопротивлением он ведет ткань топа через мои бедра и по ногам, а пальцы расстегивают пуговицу джинсовых шорт. Ширинку. Тянут их вниз. Рукой мне за пояс и краткое движение на себя, чтобы шагнула ближе к нему, переступая снятую одежду. Подхват за талию. Обвиваю ногами его бедра. Губы к губам, языком по языку, мысли вразлет, сердце в набат.

Его шаг в сторону. Рукой ведет по стеклянной стенке душа, вслепую находя границу, чтобы я ее не задела. Прижимает к холодной стене. Собой тоже. Поцелуй еще глубже, до посылая дрожь внутрь, чувство немеющей дрожащей слабости в солнечное сплетение. Язык с нажимом по языку. Горячий свинец в сосудах и во мне, взрыв в темноте разума в ответ на каждое движение его губ и языка, все множащих чувство покалывания под кожей. И опускает меня на мраморную прохладу скамейки у стены.

Отстраняется, становясь на одно колено. Лукая полуулыбка, взгляд из-под ресниц, мягкий свет диодов подсветки на потолке напитывает теменью зелень глаз. Она все равно в нем глубиться, но теперь иная. Будоражащая и пленящая всполохами желания. Включает воду, регулирует на подачу через шланг. Смотрит, как капли из лейки разбиваются о серый камень пола и свободной рукой сжимает мою щиколотку. Чтобы медленно положить мою ногу себе на плечо.

Откручивает шланг от лейки.

И я задыхаюсь, догадываясь и понимая, но не веря.

Струю из шланга на пробу берет на палец левой руки. Регулирует силу и температуру. Результатом доволен. Снова взгляд мне в глаза. В неверии отрицательно веду головой.

Усмехается, поворачивает голову и целует голень одновременно касаясь пальцами внутренней стороны бедра. По намокшей ткани. Сдвигая ее. Направляя воду и внимательно наблюдая за реакцией.

С губ его имя. Голова откидывается от ощущения несильного нажима на самую чувствительную точку. От температуры. Именно такие, какие нужно. Чтобы мгновенно отозвалась. Подается вперед, а рука будто фиксирована в недвижимом положении. Зубы по краю кружева лифа, с нажимом. Подцепляют ткань, откибают, чтобы пройтись горячим языком по коже. И жар по все мощнее венам и внутри все сжалось, напитываясь эхом пожара, все больше и быстрее распространяющегося в теле, от ощущения беспрерывного нажима разносящего по телу огонь волнами. Потока воды и его языка. Повела свободной ногой, той, что не на его плече — блок его коленом. Ноги не свести. Вообще. Отстранился, чтобы видеть мое лицо.