– Как скажешь, – говорит Роуди, забирая зарядное устройство, но он лишь кладёт его чуть поодаль на кухонной тумбе, рядом со стойкой с ножами и розеткой. На мгновение сердце Питера пропускает удар, навязчивая мысль, что он как-то себя выдал, и Роуди знает, заставляет его почувствовать как страх, так и азарт от одной только возможности. Но затем Роуди просто разворачивается, чтобы открыть дверь микроволновки, и Питер тянется за тарелками, и всё в порядке.
– Проголодался? – дразнит Роуди, пока Питер наполняет тарелки прямо из контейнера.
– Умираю с голоду, – с усмешкой отзывается Питер. Следующие пару дней у него будет хватать забот помимо голода.
Питер, к своему удивлению, засыпает достаточно легко. И также легко просыпается, когда часы будят его в час ночи.
Он садится, прислушиваясь, и из глубины квартиры не доносится ни звука. Затем он встаёт с кровати, стараясь издавать как можно меньше шума, подходит к телефону, включает VPN и сразу начинает просматривать возможные маршруты.
Его сердце начинает колотиться сильнее, когда он вдруг осознаёт одну вещь: скорее всего на дорогу уйдёт как минимум три дня, и это если считать, что он не потеряется или не попадётся кому-нибудь. Чем больше времени, тем выше его шансы облажаться. И что, естественно, будут пересадки.
– Чикаго, Атланта, Питтсбург, Даллас, – бормочет он себе под нос, напряжённо глядя в тусклый экран телефона, перечисляя крупные города, через которые ему придётся проехать и пересесть на другой автобус, в зависимости от выбранного маршрута.
Он останавливается на Питтсбурге, потому что город стоит на самом прямом маршруте, осознаёт, что ничего не знает о Питтсбурге, осознаёт, что, по факту, не знает ничего и обо всех остальных городах, и чувствует, как ему становится тяжелее дышать.
– Словно бы это сомнительная идея, – отзывается Квентин. Он сидит на кровати, которую только что освободил Питер, закинув руки за голову и опираясь на стену.
– У меня получится, – говорит Питер. – Я бывал в и ситуациях похуже. – Это действительно так, и эти слова, произнесённые вслух, помогают ему успокоиться, вернуть себе самообладание. Он сможет найти способ незаметно сменить автобусы. Это должно быть несложно, учитывая, что он делал раньше.
Квентин фыркает, когда Питер делает скрины каждого шага путешествия, который только может, затем сохраняет ещё и альтернативные маршруты. Он чувствует себя удовлетворённым проделанной работой и отказывается допускать мысли о том, что одна упущенная деталь может стать для него вопросом жизни и смерти.
Яркость экрана остаётся на минимуме. Его батарея всё ещё в районе 90%. Питер снова выключает телефон и просто стоит, держа его в руке и бездумно глядя перед собой, словно забыв, что делать дальше.
– Ложись спать, – говорит Квентин.
Питер качает головой.
– Я не устал, – отвечает он, и это правда: он дремал достаточно днём, и теперь совсем не чувствует сонливости. Ему придётся бодрствовать ещё как минимум десять-двенадцать часов, скорее всего, пока он не доберётся до Питтсбурга и не найдёт новый автобус, чтобы совершить пересадку. Первая часть пути достаточно короткая, так что ему не захочется спать – особенно когда есть шанс случайно пропустить остановку.
Тогда вперёд. Питер снимает с крючка уже сухую сумку. Он возвращается к углу, в котором сложил запасную одежду. Задумчиво изучает её взглядом. Поворачивается к столу, на котором до сих пор лежит листок с номерами Неда и ЭмДжей, а также списком технологических мер безопасности от последней. Он складывает его несколько раз и кидает в сумку, затем раскладывает все вещи в его распоряжении.
Воздух застревает в лёгких, когда на самом дне он снова видит свой костюм. Перед ним встаёт дилемма: он однозначно до абсурдного полезен, но сейчас он также является помехой. Конечно, все теперь знают его в лицо, но Человек-Паук безусловно более узнаваем, чем Питер Паркер. Безусловно. Так будет всегда.
– Вот так тебя и поймают, – говорит Квентин.
Питер снова качает головой в ответ.
– Я не могу просто оставить его здесь.
Он пытается представить, как будет выглядеть в автобусе – цепляться за крышу или сторону чего-то, летящего по магистрали, явно не вариант, так что ему точно придётся быть пассажиром или прятаться где-нибудь ещё, но у него нет денег да и он не может светить лицом – и хмурится.
Затем раздевается и всё равно надевает костюм. У него в любом случае нет нормальной обуви. Так что придётся как минимум надеть эту часть костюма.
Он не трогает перчатки и маску и начинает складывать одежду. Места не так много, как и его вещей. Сложенная бумажка остаётся лежать на дне.
Питер останавливается на большой толстовке: тёмно-серая, не слишком плотная, но достаточно объёмная. Он натягивает её, смотрит, как нижний край достаёт до трети бедра, ведёт плечами, чтобы она улеглась поудобнее, и прячет руки в глубоком переднем кармане.
Питер крадётся в ванную и смотрится в зеркало. Не так плохо – он может просто закатать рукава своего костюма, оставляя только бледные запястья, если ему вдруг захочется задрать ещё и рукава толстовки. Он чувствует себя глупо: костюм плотно прилегает к ногам, пока верхняя часть туловища тонет в куске ткани, который даже близко не предназначен для лета. Но. В автобусах будут кондиционеры. Так что…
Он изучает свои растрёпанные волосы в отражении, после чего натягивает капюшон. Он спадает почти до глаз. Если Питер выпрямится и будет высоко держать голову, он будет сидеть почти как надо. Если он сгорбится, то будет выглядеть как какой-то случайный подросток.
Идеально.
Питер снова замирает, силясь услышать любые признаки того, что Роуди мог проснуться. Ничего. Он смотрит на часы. Почти два. Ему пора.
Он возвращается в помещение, бывшее его комнатой, и заканчивает паковать вещи. Кладёт телефон внутрь маски и помещает её поверх остальных вещей, сверху кидает перчатки. На запястьях опять веб-шутеры, но в темноте они кажутся обычными браслетами. Между незаметностью и готовностью к бою ему приходится пойти на подобный компромисс.
Питер оглядывается по сторонам, затягивает завязки на сумке и закидывает на спину. Затем бросает последний взгляд на то, что две недели было его кроватью, где сейчас сидит Квентин и внимательно наблюдает за ним. Он почти хочет съёжиться под этим взглядом, но остаётся стоять твёрдо, хотя в этом и нет никакого смысла, ведь, ну, Квентин знает и чувствует всё, что испытывает сам Питер.
Теперь на нём собственная толстовка, с тем лишь отличием, что она белая и сидит на нём как раз. Питер представляет, как она испачкается. Думает о том, насколько придётся замараться ему самому. Думает, почему именно белый.
– Идёшь? – зовёт Питер.
– Ты же знаешь, что этот твой поход не поможет избавиться от меня, – говорит Квентин. – И ты знаешь, что избавляться от меня может быть не лучшей идеей.
– Раз ты так говоришь, значит, я всё делаю правильно, – отвечает Питер, разворачиваясь на пятках. Он выходит из комнаты, с тихим щелчком закрывая за собой дверь.
Когда он поворачивается, чтобы покинуть дом, квартира неожиданно кажется ему бесконечной, неизмеримой дистанцией. Питер моргает, чувствуя, как его нутро скручивается в тугой узел. Он отказывается от физической стабильности и безопасности в пользу… он может погибнуть.
Но по крайней мере всё закончится. У него больше не будет власти надо мной.
Питер сглатывает, выпрямляется и делает первый шаг вперёд. Гостиная не такая большая. Дверь балкона легко открыть. Закрыть за собой. Окинуть взглядом незнакомую улицу Вашингтона, тёмное ночное небо с только самыми яркими звёздами на нём, покрытые листьями ветви деревьев, машущие ему на ветру.
– Верно, – говорит Квентин прямо ему на ухо, и Питер слегка отшатывается назад, – когда ты последний раз думал, что был на улице, она растянулась на бесконечность, ты наступил на разбитое стекло, повсюду был дым и туман и тела твоих мёртвых родственников…
