Роуди трёт пальцами переносицу, после чего продолжает свой рассказ:

– Учитель посадила нас рядом друг с другом в плане рассадки. Было видно, что он не привык к школьной парте. Нам надо было делать одно из этих дурацких заданий, стандартных для начальной школы, что-то о том, что нам нравилось, или кем мы хотели бы стать, когда вырастем… Точно не уверен, но помню, что сказал, что любил самолёты.

Роуди неловко тихо смеётся. Время на часах плавно движется к полуночи.

– И тогда этот ребёнок сказал, что у его семьи был самолёт. Это буквально потрясло воображение семилетнего меня. Мне нужно было его увидеть. Я спросил его, мог ли я прийти к нему в гости. И его это шокировало, мол, хотел ли я прийти к нему домой? Да, я хотел. Подобное было для него в новинку – я позже узнал, что в детском саду он постоянно устраивал неприятности, конечно его перевели сразу в школу, ему было чертовски скучно – и он никогда до этого не проводил время с кем-то его возраста, – говорит Роуди. – Так что я начал ходить к нему в гости. И он начал ходить ко мне. Это длилось весь школьный год. Не знаю, что думали об этом наши родители, но мы с Тони были неразлучны. Типа, да, самолёт был классным, но играть вместе было куда интереснее. Мы строили вместе наши собственные самолёты. Скорее дроны, на самом деле. Это было его идеей, и он был тем, кто знал, как их собирать, но я помогал, и у него никогда не было подобного.

Питер делает резкий вдох, едва слышно, но эмпатия наваливает на него огромной волной. Он думает о собственных первых днях в школе, когда он был просто тем ребёнком с погибшими родителями, оставленный стоять в проходе, в углу, не знавший, что делать, пока другой ученик – Нед – не подошёл к нему и не объявил их друзьями. И, безусловно, он общался с другими одноклассниками, играл с ними, но Нед был единственным, к кому он шёл сам, и наоборот.

Он глушит глупое желание озвучить это, сказать что-то в духе “Я понимаю, но теперь ведь речь обо мне”, потому что не хочет, чтобы речь шла о нём. Так что он пытается представить себе маленького Тони Старка, изолировавшего себя ото всех, как и он, пока судьба не свела его с другом.

Отвлечённо, даже не удерживая эту мысль на сознательном уровне, Питер думает о том, как бы отреагировал Нед, если бы его не стало, их дружба закончилась навсегда – но ещё без такого количества десятилетий за плечами.

Вместо этого Питер спрашивает:

– И всегда так было? Только вы двое? – У них с Недом, например, именно такая ситуация. Хотя у Неда недавно была Бетти. И ЭмДжей теперь тоже с ними. Что-то вроде… особенности взросления. Расширение круга общения.

– И да, и нет, – отвечает Роуди. – Нам было весело, но Тони продолжал то и дело выкидывать что-нибудь в школе. Ему всё ещё было скучно, поняли учителя. Так что в следующем году он снова перешагнул через класс. Мы всё ещё встречались на переменах… По крайней мере до тех пор, пока Тони не перешёл в другую школу. Он продолжал проходить классы экстерном, а я нет, – продолжает он. – Не знаю, удавалось ли ему когда-либо заводить друзей среди ребят постарше, но знаю, что он возвращался ко мне при каждой возможности. Перемены, выходные, лето. Он всегда спрашивал “Когда ты меня нагонишь?”, и всё, что мне оставалось отвечать, это “Я пытаюсь”. И не знаю, может, потому, что мы были детьми, или же потому, что мы просто не думали об этом, но мне кажется, мы оба верили, что однажды я это сделаю.

Роуди пожимает плечами.

– По крайней мере до старшей школы. К тому моменту, как я туда перешёл, Тони был почти готов выпускаться. Это было… – Роуди не заканчивает предложение, и Питер смотрит на его выражение лица. Действительно смотрит. Он слушал внимательно, увлечённо, изучая личную историю одного из величайших героев мира, которую мало кому удалось узнать, но то, как резко останавливается Роуди, задевает его, потому что в его голосе звучит что-то такое, что заставляет его подумать, что он переступил черту слишком далеко.

Они были лучшими друзьями всю жизнь, а теперь один мёртв, и ты заставляешь живого вспоминать всё это, думает он.

Нет, не в этом проблема.

Вы любили его? хочет спросить Питер. Любил ли он вас?

– Простите, – говорит он вместо этого. – Мы может остановиться. У меня нет права…

Роуди качает головой, и Питер замолкает.

– Всё в порядке, – отвечает он, и его голос из напряжённого снова становится ровным. – Просто тогда было тяжёлое время. Для нас обоих. Мы были… примерно твоего возраста. Может немного младше. И я думаю, тогда мы впервые осознали, что я его не нагоню. Он был готов поступать в университет, а меня впереди ждали ещё четыре года старшей школы. Вот так вот.

Питер задумывается об этом. Его возраст, немного младше. Думает о том, что сейчас он может покинуть Неда на этом этапе их жизни, возможно навсегда, из-за обстоятельств вне его контроля. Он знает, что это ужасно. И мистер Старк тоже прошёл через подобное; может, чувствовал то же, что и он сейчас. Это… не утешительная мысль. Она заставляет его нутро свернуться в тугой узел. Это так нечестно.

– Мы продолжали общаться, – говорит Роуди, возвращая на себя внимание Питера, – но телефонный звонок не сравнить с временем, проведённым вместе, за совместным конструированием разных шутк. Пару раз мы почти полностью прекращали общение, но затем один из нас снова спонтанно возобновлял его. Тони, пьяный, звонил мне и рассказывал о том, как ему тяжело жить вдали от дома. Были и мои звонки, когда я волновался из-за экзаменов. Мы оба чувствовали это одиночество. Мы могли не общаться достаточно долго, но никогда не переступали точку невозврата.

– Но потом вы снова встретились, – говорит Питер. Он думает: Я не хочу отдаляться от Неда. Не хочу терять ЭмДжей всего спустя год. Реалии взросления, постоянного перехода на новую ступень, порой без людей, с которыми ты всегда был близок, его до этого не беспокоили. Возможно, стали бы в этом году в любом случае, но сейчас всё усилилось до предела; он даже не знает, сможет ли вообще вернуться.

Роуди, кажется, понимает, о чём он думает.

– Да, – говорит он. – Это было необычно. Большинство детей… В мире не так много Тони Старков. Но, может, отчасти именно поэтому наша дружба была такой крепкой. В жизни Тони было так мало людей, которым он мог действительно доверять, и это оставило свой след. То, что мы смогли так сблизиться несмотря на все на наши различия… Думаю, это помогло. Он знал, что у него есть кто-то, к кому он всегда мог обратиться. Особенно когда всё приняло скверный оборот.

– О чём вы? – спрашивает Питер.

Роуди на секунду отводит взгляд. Питер видит его внутренний конфликт и то, как он разрешается с лёгким пожатием плеч; Тони больше нет, а этому ребёнку он доверил абсолютно всё.

– Как много тебе было известно о битве в Германии?

– Я знаю о Договоре, – говорит Питер. Думает: Стоило ли мне подписать его? Случилось бы то, что случилось, если бы я это сделал? Почему мистер Старк меня не заставил? – Всё крутилось вокруг него, да?

– Почти, – говорит Роуди, и Питер может видеть, как он решает опустить лишнюю уйму объяснений, ему хватает того, что Питер знает. – Это было также связано с подотчётностью. Я, как понимаешь, всегда работал легально. Тони тоже, большую часть времени. Ещё в его ранние дни бытия Железным Человеком мне пришлось отозвать удар по нему, ведь никто не знал, что это за костюм…

Питер молчит, как и Роуди, позволяя ему погрузиться в воспоминание, наслаждаясь лёгкой усмешкой на чужом лице. Он весь день спорил с самим собой о том, правильным ли было попросить Роуди поговорить с ним. Было ли это честным по отношению к нему. И он знает, что ему не нужно знать абсолютно всё: есть воспоминания, принадлежащие одному лишь Роуди, и он не собирается отбирать их у него.

– В любом случае, – продолжает Роуди спустя какое-то время, – всё действительно стало хуже. То, что его заставили повзрослеть быстрее, чем он был на это способен, нанесло свой ущерб. Возьми четырнадцатилетнего подростка, помести его в университет, оставь одного на собственное попечительство с кучей свободного времени, ведь университетские задачи всё ещё были слишком простыми… Я уже говорил, что он звонил мне пьяным. Мы не были достаточно взрослыми, чтобы выпивать. Он делал это часто. Он держался, но это подготовило почву для деструктивных привычек.