Глаза Маркара заблестели. — Ваш Знак Рак. И как ни рассчитывайте, о, великий геометр, Рак начинается сегодня в полночь и объявляет первый день летнего солнцестояния. В темном утреннем небе действительно будет виден Сириус, возвещающий Новый год и пробуждение Хапи, который вы, греки, называете Нилом, с большими празднествами, начинающимися во всех городах и деревнях по всей длине реки и продолжающимися в течение двадцати одного дня, с кутежами, весельем и потреблением морей ячменного пива.

Эратосфен от души рассмеялся. — Я так понимаю, самый проницательный астролог, что в этом потоке риторики погребено утверждение, что мой важный Новый Год наступит в предрассветные часы завтрашнего утра, начиная с восхождения Сириуса?

— Вы все понимаете, мудрый Эратосфен.

— Я вижу, что вы мошенник, более колоссальный, чем любая пирамида в Гизе.

— Милорд переполняет меня своей лестью. Он наклонился вперед. — Теперь, когда ваш желудок ослабел от смеха и ваша аргументация сломлена, мы можем поговорить о вашем проекте солнца?

— Это немного преждевременно.

— Во всяком случае, вы, вероятно, уже определили форму Земли? Может быть, вы расскажете об этом старому другу?

— Сначала я доложу об этом Птолемею. И вы это знаете.

— Конечно, конечно. Тем не менее, что плохого в намеке... в строжайшей тайне?

Картограф ухмыльнулся. — Я слышал про шанс диска — два к одному, цилиндр — поровну, три к одному против квадрата и десять к одному против сферы. Он поднялся, чтобы уйти. — Позже, Маркар. Позже. Я обещаю.

— Если останешься живым, — прошептал астролог.

Посетитель остановился. Он медленно обернулся. — Вы нарисовали гороскоп Гор-энт-йотфа? Это был удар ножом в темноте, вспышка — чего? Психическое озарение? Глупость?

Маркар как-то странно посмотрел на него. Наконец он сказал: — Почему вы спрашиваете?

— Неважно. На самом деле это не мое дело. Но он знал. Астролог приподнял завесу над предвещающим несчастье египтянином, и тот не понял, что увидел. Давить на провидца дальше было бессмысленно. Одно было, несомненно — судьбы Эратосфена и Гор-энт-йотфа были неразрывно переплетены, как узоры в погребальном саване.

Он поклонился и вышел.

*      *      *

6. Тень

И теперь домой, подальше от запахов, шума и грязных улиц. Эратосфен кивнул привратнику и пошел по обсаженному пальмами входу в центральный сад. Он остановился под колоннадой и посмотрел в сторону центра внутреннего двора. Там, как он и приказал, сидел писец Бес-лек, скрестив ноги, перед тенью, отбрасываемой высоким гномоном — столбиком-указателем солнечных часов, и пел. Бес-лек выбрал свой собственный хорал, на самом деле гимн, обращенный к Богу Солнца Гору, не слишком длинный, но и не слишком короткий. Грек наблюдал, как клерк закончил свою невнятную литанию, обмакнул тростниковое перо в маленький горшочек с угольными чернилами и нарисовал крошечную точку на кончике тени гномона на круглой каменной плите. Затем он начал снова. — Гор, даритель света, сын Осириса и Исиды, воссияй на нас в своем путешествии по небу... Это было на египетском языке, и смысл хорала, между чуждостью языка и искаженным бормотанием был в значительной степени потерян для библиотекаря.

Эратосфен пошел по гравийной дорожке по направлению к певцу. Бес поднял глаза и увидел, что он приближается, но его монотонное бормотание не дрогнуло. Геометр окинул белые пометки критическим взглядом. Бес сидел прямо внутри вогнутой кривой из точек. Он начал примерно за час до полудня, а теперь было уже около часа пополудни. Точки показывали более длинные тени в начале, становясь короче, когда приближался полдень, а затем, снова становясь длиннее, когда миновал полдень. Ближайшая к базе гномона точка — это точка полудня. Это было то, что нужно было измерить. — Бес, — сказал он, — мой верный друг, я вижу по отметкам, что ты прекрасно записал курс бога над головой. Дело закончено, за исключением измерения полуденного угла. Вставай, вытяни ноги, а потом помоги мне с угловой рейкой.

— Да, спасибо, хозяин. Маленький человек простонал с большим красноречием, с трудом поднимаясь на ноги. — Такое напряжение, такая забота. Мои бедные суставы. Я буду болеть несколько дней. От боли, возможно, милорд мог бы выделить два дополнительных пунша прекрасного ячменного пива.

— Два?

— Да, один для моей жены. Милое создание берет на себя все мои страдания. И учитывая, что сегодня вечером начинаются празднества.

— Тогда два. Скажи управляющему. Но сначала подержи угловую рейку. Поставь конец на ту внутреннюю точку, которая ближе всего к гномону. Да, именно так. Держи, пока я приложу верхний край к верхушке гномона. Хорошо, хорошо. Хороший угол. Теперь позволь мне провести точное измерение дуги транспортиром. Да. Семь градусов, двенадцать минут. Сейчас, я возьму рейку.

— Все готово, хозяин?

— Еще одно измерение. Мне нужно знать расстояние от точки до основания гномона. Он приложил рейку к основанию гномона и рядом с полуденной точкой. — Хм. Проверь меня здесь, Бес. Какую цифру ты читаешь?

Писец прищурился. — Это одна с четвертью единиц, и все же это добрая четверть.

— Мы назовем это одна с четвертью. — «Он не спрашивает почему», — подумал Эратосфен. — «Он не удивляется. Ему все равно. Ни одного уханья совы Афины в Гадесе. Он получает свой хлеб насущный, иногда с дополнительной порцией пива. У него есть свои боги и свои праздники, и он счастлив. Истинный сын Нила. Ну, почему бы и нет? Кажется, это работает на него». И он сказал: — Передай охраннику кухни, что я велел дать тебе три куска хорошего коричневого хеса, подходящего для собственного стола Птолемея. Один для тебя, один для твоей жены, и один — чтобы положить на алтарь Гора, бога солнца-ястреба, который благоволил нам сегодня.

Бес низко поклонился. — Хозяин ошеломил меня.

— «Он даже не саркастичен», — подумал Эратосфен. — Иди, — сказал он.

А теперь вернемся к расчетам. Гномон был высотой в десять единиц. Измеренный размер ноги, то есть катета был один с четвертью. Таким образом, тангенс угла наклона солнца составил ноль целых сто двадцать пять тысячных. Каков был угол? Следует проверить, что он должен быть довольно близко к семи градусам, двенадцати минутам. У него в библиотеке были тригонометрические таблицы, которые дали бы значение. Проверить. Подтвердить. Перепроверить. Накапливать данные. Это единственный безопасный способ.

Зачем он это делает? Кого волнует, является ли Земля шаром? Кого волнует, какого размера может быть этот шар? Не Птолемея Филадельфа, его господина и повелителя, бога-фараона, который привел его сюда, чтобы управлять великой библиотекой. На самом деле, Птолемей сделал завуалированные ссылки на давление храма. Гор-энт-йотф, верховный жрец Гора, жаловался, что эти исследования унижают божество ястреба и могут даже предвещать возрождение монотеизма, как это пытался сделать Эхнатон тысячу лет назад. Этот заблудший фараон провозгласил: — «Есть только один Бог, и это он — Атон, солнце. Распустите все остальные храмы». Безумный фараон был убит, и его имя стерто со всех памятников. На протяжении многих лет могилы всех его потомков, прямых и косвенных, были разысканы и осквернены.

— «Всех, кроме одного», — размышлял геометр. Мальчик фараон, женившийся на третьей дочери еретика. Юноша, конечно, был убит, а затем должным образом и тайно похоронен вместе с соответствующими сокровищами на склоне холма в некрополе в Фивах. Однако, прежде чем ненавистники Атона смогли найти могилу, гробница четвертого Рамзеса была вырыта в скале чуть выше, и могила мальчика-монарха была похоронена под обломками каменоломен. Эратосфен видел карты и читал отчеты, а потом спрятал их.

И почему он думал о гробнице Тутанхамона? Потому что это знание могло спасти ему жизнь.

Он вошел в здание и прошел по тихим коридорам в математическую комнату. Здесь он нашел свиток тригонометрических таблиц и провел пальцем по столбцам тангенсов. Угол, тангенс которого составляет сто двадцать пять тысячных. Вот здесь. Семь градусов, семь с половиной минут. Я искал семь градусов, двенадцать минут. Что ж, неплохо. В пределах экспериментальной погрешности? И насколько хороши эти таблицы? Когда-нибудь в ближайшее время, нужно переделать все это. Предположим, я возьму среднее значение. Назовем его семь градусов, десять минут или почти точно 1/50 круга. Базовая линия, Сиена — Александрия, составляет 5000 стадий.