А потом мы поехали. Здесь в дали от столицы нам выпал самый демократичный транспорт этого времени (пожалуй, только телега Архипа составила бы конкуренцию), потрёпанная до полного изумления газогенераторная полуторка. И на удивление она вполне ехала, а я устроившись в кузове рядом с газогенераторной колонкой даже вроде бы чувствовала от неё тепло, но уж в любом случае, запах горящих осиновых чурбачков мне нравится больше, чем обычный бензиновый выхлоп. Сосед меня поддел, что странно бы слышать такое от начинающей авиаторши, ведь у меня вместо крови в жилах должен теперь плескаться авиационный керосин, дух от которого в его понимании куда противнее бензинового... Я даже задумалась...

  По пути заехали на вокзал за нашими вещами и потом пять десятков километров покоряли заснеженную дорогу. Ехавший с нами и старшим машины, младший лейтенант к моей безумной радости уступил место в кабине сестричке. И хоть температура в ней не отличается от уличной, но хоть обдува меньше. А я с лейтенантом устроилась в кузове. К счастью, кроме твёрдых угловатых ящиков, груз составили и несколько тюков, на которых удалось вполне комфортно расположиться. Перед отправлением я наплевала на требования устава и повязала голову тёплым лазаретным платком без манер, а надёжно и просто по-деревенски, когда закутано почти всё и даже шея. Да и от валенок на ноги бы не отказалась, но это счастье встретилось на моём пути только через пару дней уже на аэродроме. На остановках я вскакивала и бежала проверять, не поморозилась ли моя малышка, тем более, что она вначале умудрилась задремать и ей едва не прихватило морозом щёчки, их побелевшие сквозь слёзы мне пришлось оттирать шерстяным платком и дальше она уже ехала с замотанным другим платком лицом, а на остановках, когда водитель занимался своим дровяным агрегатом и просто останавливался обойти машину и попинать скаты, заставляла её прыгать на месте и вообще шевелиться. Хоть ветер вроде бы стих, и светило шикарное почти южное для нас солнце, но мороз кусался и был ниже двадцати градусов. Хотя в здешнем более сухом климате они воспринимались, наверно, как наши ленинградские минус двенадцать.

  В заснеженной и замершей от мороза Черемзинке, это так посёлок называется, куда мы приехали, нас довольно быстро определили на постой в большую многодетную семью, в дом по Набережной улице. Это оказалось очень удобно и неподалёку от места размещения основной части нашего БАО в землянках на улице Рабочей - фактически окраине посёлка. Как прокомментировал Сосед обстановку, когда мы с мороза отогрелись в доме: "Наверно это одно из тех редких мест, где везде ступала нога человека"... Семья Новиковых не была богатой, жили и без нас очень тесно, в домике размерами примерно шесть на пять метров, не считая крохотных сеней. Метра четыре площади почти в центре занимала русская печь, за ней была загородка родительской спальни, где на двух кроватях помещались бабушка с дедом и Аглая Петровна, одна ввиду убытия мужа в действующую армию. На лавках вдоль стен не только сидели днём, но и спали ночью, а ещё спали на печи, где сверху была оборудована лежанка, и в общей сложности помещались восемь детей, со старшим лет тринадцати и младшим чуть больше годика. Потом выяснилось, что двое из детей не Аглаи, а её умершей в родах родной сестры. С нами в доме стало тринадцать жильцов, но цифра никого не озаботила. Выяснившийся буквально в первый час факт, что мы обе из Ленинграда был встречен с восхищением и уважением и нас приняли со всей возможной приветливостью и расположением.

  Я не хотела тащить с собой Верочку, но она вцепилась в меня, и искать моё начальство мы пошли с ней вместе. Плутать не требовалось, потому, что мы уже заехали сюда в самом начале, но на месте начальства не оказалось, и нас отвезли на место постоя. Сейчас мы дошли сюда буквально за пять минут, и нам не пришлось ждать моего теперь непосредственного начальника инженер-капитана третьего ранга, с тремя полосками среднего галуна на рукаве. Начальник батальона аэродромного обеспечения Малюга Виктор Григорьевич внушал, нет, он ВНУШАЛ, уже одним только своим видом. Не столько высокий, сколько кряжистый с запорожскими усами на широком лице с цепким взглядом из-под широких кустистых бровей, с просто огромными руками-лопатами, и фигурой почти квадратного силуэта. Не знаю, что значит его фамилия, но звучит она как-то грозно и полностью соответствует его внешности. Мне почему-то кажется, что если Малюга встретит в лесу зимой голодного медведя-шатуна, то последний предпочтёт на всякий случай сразу и навсегда стать самым убеждённым и миролюбивым вегетарианцем, ляжет под кустик и будет прикидываться кочкой, только бы на него наш Григорьевич не обратил своего случайного внимания. Во всём его облике словно сквозила такая неизмеримая стихийная мощь, что это вызывало невольный трепет. Но, трепет трепетом, а я сюда служить приехала и пока докладывала, внимание Малюги оказалось приковано к Верочке. Видимо из-за плохого освещения он не сумел оценить мой возраст, и посчитал, что я пришла со своей дочерью, что его буквально взбесило, и он на меня напустился...

  Ну, что сказать... Было сказано довольно много неприятного, но к его чести без ненормативной лексики, только от этого не менее обидного и даже оскорбительного. Испуганная Верочка тихонечко прижалась ко мне, а Григорьевич читал нотацию бестолковой мамаше - авантюристке, которая почему-то думает, что на службе себе личную жизнь устроит, а он этой профурсетке такую нагрузку устроит, что она ничего кроме самолётов и кровати, до которой будет на четвереньках от усталости доползать не увидит... Не, знаю, сколько бы ещё продолжал фантазировать заведшийся Григорьевич, но в очередную пауза вдруг вклинился звонкий голос Верочки:

  - Как вам не стыдно, про мою сестру такие гадости придумывать?! Взрослый дяденька, а такой глупый!

  - Как сестру? - осадил начальник.

  - Так! Сестру! Она старшая, а я младшая, но кричать на нас - Луговых никому не позволено! Так папа говорил!

  - Ты... Это... Не разобрал...

  - Ничего! Товарищ капитан...

  - Ты, если уж сократить хочешь, тогда хоть правильно звание называй, по-сухопутному я выхожу майором.

  - Есть! Майором!

  - Вы значит сёстры?

  - Сёстры.

  - А чего сестру за собой таскаешь?

  - В дом бомба попала. Мы двое остались, где папа не знаем...

  - Дела-а-а... А мне то, что теперь с вами делать?

  - А с нами не надо ничего делать. Я буду служить, а Верочка учиться в школу пойдёт.

  - А... Ну, так даже проще... А чего умеешь?

  - Я вообще радистом служила. Но потом попросилась научиться летать и меня к вам отправили...

  - Да, мне Белоглазов звонил, это про тебя, выходит. Он сказал, что ты будешь служить у меня и выполнять все положенные обязанности, а в свободное время осваивать самолёт и полёты. Так я понял?

  - Именно так.

  - А кем тебя расписали?

  - В штабе не знали, что вы решите и пока приписали к парашютной службе...

  - Да у нас сейчас можно к кому угодно приписывать, считай ещё почти никого нет. Вон только землянки успели вырыть и обжиться чуток. Но нам приказано на нашей базе отделение ШМАС развернуть. Это, хорошо, рук много будет, но к этим рукам бестолковки необученные приделаны, а это уже плохо. А ты у меня главстаршина, после меня третья по званию здесь будешь, старше тебя только старший лейтенант Трофимов и старшина Некрасов. Трофимов мой зам, а Некрасов главный у оружейников и старшина нашего батальона. По всем вопросам снабжения к нему. Так, что раз уж приписали тебя, то принимай парашютную службу. Народ придёт, всё ещё может десять раз поменяем. Но будешь главной по укладке парашютов. Сегодня двадцатое, а с понедельника второго у нас уже должны начаться полёты, меньше двух недель. Смекаешь? Времени на раскачку нет. Завтра с утра на разводе, как штык! Опозданий не спущу! Сегодня тебе ещё день на обустройство. К Некрасову подойди, его землянка от моей третья, он там и живёт... И, это... Не держи зла! Задёргали совсем, а тут ты с дитём...