На четвёртый день меня после развода, когда я пристроилась подавать ключи механикам, которые чего-то в моторе УТИ делали, отловил Трофимыч:
- Дочка! Я что-то тебя совсем не понимаю...
- Да, чего там понимать? Дядя Вася...
- Все парни как бешенные её Бобика восстанавливают, только и слышно: Мета то, Мета это, что расстроилась очень... А она и носа не кажет...
- Не хочу я смотреть на развалины...
- Да какие развалины?! Некрасова раскулачили, он синюю и серую краску выдал, а сейчас уже нужно плоскости и фюзеляж обтягивать, а тут лучше нежных женских рук ничего нет...
За разговором он меня потихоньку подталкивал к ремонтному сараю. Его по возможности утеплили, и сейчас внутри топились две буржуйки, и было даже жарко. Пахло стружками, маслом, какой-то удивительной смесью запахов ремонта самолёта. На козлах-подпорках висел почти скелет моего Бобика, больно было смотреть на два его отсутствующих крыла с одной стороны, почему-то подумала про Верочку, у неё ведь тоже ручки нет... И я поначалу не понимала радостного воодушевления Трофимыча. А он меня тащил куда-то мимо. В дальней части сарая лежали два крыла, вернее это ещё не были крылья, а скорее полный набор коробки крыльев, но у одного уже был закреплён элерон, видимо тот, что остался целым. И вот только тут до меня стало доходить, что это ведь его крылья, а фюзеляж хоть и скелетированный, но уже полной формы, а нос вообще весь целенький... А Трофимыч продолжал делиться со мной информацией:
- Он ведь как сел, почему-то мотор заглушил, а потом может элеронами дёрнул, вот и чиркнул крылом... И как ему удалось на одну лыжу то встать... Там же дуги и не страшно, если бы только по поверхности чиркнул... А там же до края и сугробов рядом вот и потянуло его и он зацепился и крылья заломал... И лыжа не выдержала... Да, ладно! С мотором вообще всё хорошо, мотористы уже смотрели, даже винтом не зацепил ничего, мотор то заглушен был... Осталось только лоск навести, перкалем обклеим, каркас весь уже проверили, где надо всё заменили. С гаргротом вообще ничего не случилось. А два крыла уже собрали и теперь обтягивать и красить. Уже решили делать ему морскую раскраску, мы же морская авиация! У нас знаешь какие красивые самолёты! Это не зелёные ёлки сухопутные ...
От Трофимыча я, кажется, за всё время столько слов с такими эмоциями ни разу не слышала. Нет, одно дело, когда он чего рассказывал, а вот так в разговоре. Нервничает он что ли?...
В результате я после этого дней пять из ремонтного сарая вылезала на четырёх костях, а мою работу в столовой взвалили на нарядников из ШМАСа, и я там вообще не появлялась. Мне передали от Некрасова, что с Надеждой он всё решил, и я могу не волноваться. С каждым днём Бобик становился всё красивее, и он всё больше походил на здоровый самолёт. Мы уже обтянули плоскости, на порыве перетянули и рули высоты. Последним была окраска, и я узнала, что морской камуфляж серо-синий с голубым брюхом и нижними поверхностями нижних крыльев. Из покраски мне доверили самое важное - нарисовать все положенные звёзды, а их восемь штук и каждую нужно белой краской окантовать. Четыре меньше на низ нижних крыльев и на вертикальное хвостовое оперение с рулём направления, а четыре больших на боковины фюзеляжа позади кабины и сверху на верхние крылья. Хоть муторно и сложно, но я справилась. А наутро шестого дня его выкатили из сарая на новых лыжах от комплекта для разведчика, чуть больше, но так он даже больше стал на утицу садящуюся походить. Теперь Бобик стал даже красивее Фили, каким он прибыл франтом. Мне разрешили погонять его по аэродрому без подлётов. В моём понимании всё было нормально, и даже двигаться он стал немного мягче, а может мне показалось. Опробовать его в воздухе приехал Данилов и сразу после опробования, если всё будет хорошо, назначил мой полёт... Но самое классное, было то, что на носу Бобика кто-то из ребят написал белой краской "Бобик"... Серо-синий новенький красавец со своим именем, гордо стоящий на широких лыжах. Я понимаю, что он не новый, а отремонтированный, я говорю про его вид...
Данилов поднял его в воздух, слетал на пилотаж, от души там покрутился, и скоро я увидела такую милую сердцу картинку, как мой Бобик растопырил свои лапки и садится. Ей Богу, у меня слёзы выступили. Девятнадцатого марта сорок второго года я впервые сама поднялась на Бобике в небо, почти идеально выполнила "коробочку" и сама села, чуть жестковато, но Бобик меня простил. То есть почти через два месяца после приезда сюда моя мечта стала обретать плоть и кровь...
После посадки я получила ряд замечаний, с объяснением, что именно сделала неправильно и как это исправить и не допускать. Тут же пошли в штаб, где Данилов вписал в мою лётную книжку сегодняшнюю знаменательную дату. Страницы с налётом часов у меня всё также пусты и чисты как выметенная ночная театральная сцена в пустом театре. Но сегодняшняя запись открыла право вносить на них записи о налёте... Сразу из штаба меня отпустили в честь такого дела и я побежала радоваться картошке, куда же от неё родимой денешься...
Вот удивительная штука наша память и восприятие. Первое сентября первого класса большинство из нас, особенно те, кто в школу очень хотел и готовился, а не те, кого в юдоль знаний гнали пинками, помнят с самыми мелкими подробностями, а вот из последующих десяти лет очень мало что, так отдельные миги и эпизоды. А ведь вроде бы даже было интереснее, да и сами вроде подросли и стали вокруг смотреть осмысленнее, а не изумленным наивным растопыром своих детских ресниц. Вот и моё обучение лётному делу. Я так хорошо помню, как нюхала краску, когда в духоте под потолком сарая со стремянки рисовала на свежей сине-серой покраске по трафарету красные звёзды, в неудобном свете светящей сбоку лампочки. Как меня мутило от запаха свежей краски, но я терпела и красила, а потом после того, как нарисовала вторую звезду, вернулась к первой рисовать белый кант...
Первый полёт фактически не запомнился, потому, что едва мы взлетели я потерялась... Пока я вся была сосредоточена на управлении, на штурвале и педалях и пыталась осмыслить что показывают разные стрелки на приборах, что когда вернулась в реальность, до меня дошло вдруг, что я совершенно не знаю, куда мне нужно лететь. Нет, формально я знаю, что мне после взлёта нужно совершить правый поворот на девяносто градусов, пролететь новым курсом минуты три, до пяти, в общем. Потом совершить последовательно три поворота налево при этом в последнем повороте постараться сразу привязаться на местности и повернуть с расчётом выхода в створ посадочной полосы, и начать эволюции подготовки к посадке. Вроде всё просто в плане выполнить маршрут в виде квадрата или прямоугольника, потому его и называют "коробочкой". Вот только где этот самый аэродром я не понимаю. Оглянулась назад, и ничего не вижу. А сзади ведь ещё должны быть строения, которых на аэродроме хватает, во многих печки топятся и дым идти должен. Верчу головой и вижу много разных дымов, но все почему-то далеко, и карту района я выучила, только где здесь в этой заснеженной белизне то, что так хорошо на карте нарисовано? Как и где искать аэродром не понятно. Спрашивать у Данилова не хочется, от слова совсем! Мандраж и паника уже готовы накрыть с головой...
Знаете, такой известный всем совет "Возьми себя в руки!", бОльшую глупость придумать нельзя! И я не брала себя в руки, я решила выполнить поворот на девяносто градусов, по компасу. Посмотрела цифры и решила к ним прибавить или отнять девяносто, я в тот момент даже под стволом пулемёта не смогла бы ответить на вопрос: "При повороте направо это по счёту градусов или против?" Взлетела и курс не меняла, значит, поворачиваем направо и справа должен быть аэродром! Повернула по компасу, смотрю направо, аэродрома не вижу, вдруг чувствую, что ручку управления влево Данилов тянет, оказывается, когда стала вправо выглядывать, неосознанно ручку тоже вправо потянула и Данилов выровнял самолёт. Время идёт, ручку прямо держу, лечу, сердце в горле от возбуждения стучит, стоит огромных сил не затрястись всей... НЕ ВИЖУ Я АЭРОДРОМА!!! Он должен быть, но не вижу, дымы везде, всё белое, вроде посёлок, вроде железная дорога, но состояние такое, что сообразить привязаться по таким хорошим ориентирам, как посёлок со станцией и железная дорога, которую вижу, в голову даже не приходит. Для меня железка сейчас имеет только один смысл - это НЕ аэродром! Хорошо, что и в передней кабине часы есть, прошло больше трёх минут, а при моей скорости я помню, что в минуту самолёт пролетает от полутора до двух километров, пора поворачивать налево, а это вернуться на прежний курс, да не проблема. Аккуратно жму на педали и потихоньку отклоняю элероны наклоняя ручку управления. Мне ужасно хочется посмотреть, как элероны отклоняются, а они едва видны, меньше десяти градусов отклонения, чуть кончики из-за кромки высунулись, а крен вполне ощутимый и самолёт резво разворачивается. Вот теперь прямо и не ищем аэродром, бесполезно, он сейчас где-то сзади и слева, летим прямо и успокаиваемся. Вот после следующего поворота налево буду смотреть слева и должна километрах в шести-семи увидеть, если прямо буду лететь минуты три...
