— Что ты здесь забыл, Люцифер? — раздался знакомый голос у самого уха.

— Тише, брат, я пришёл с миром, — заверил Люцифер, подняв безоружные руки так, чтобы их было видно.

— Ты — с миром? — нервно хихикнул голос у самого уха архангела, но хватка не ослабла.

— В это трудно поверить, я знаю. После всего, что было. Но на этот раз всё иначе.

— Что за шутки, Люцифер?

Голос того, кого архангел называл братом, выражал недоверие, но всё же дрогнул.

— Выслушай меня. Ты единственный, кому я могу доверять, — такие признания давались Люциферу нелегко, но если бы он не был на них готов, то не пришёл бы. — Он сделал меня хранителем человека.

— Что?

На этот раз рука, обхватившая Люцифера, немного ослабла, а лезвие — отдалилось от горла.

— Не может быть. Это значит, что…

— …Отец здесь. На земле.

— Ты его видел?

— Нет.

— А человек?

— Тоже.

— И что тебе нужно от меня?

Люцифер молчал. Он в последний раз взвесил все «за» и «против», подумал о последствиях своего решения и ответил:

— Защити моего подопечного. Будь рядом, если не смогу я.

Раздался щелчок и в зале загорелся яркий свет. Рука с оружием исчезли, как и кресла с экраном. Двое стояли друг напротив друга в пустом помещении с голыми бетонными стенами. Собеседник Люцифера был ниже его ростом, но с такими же светлыми волосами. Всё его тело было напряжено. Он не спускал с Люцифера глаз, ожидая нападения в любую секунду. Его правая рука держала наготове ангельский клинок — длинное лезвие, напоминавшее осиновый кол.

— Это что же, Люци, забота? — в голосе брата не было издевки. Только безграничное удивление и недоверие.

Конечно это не была забота. Вернее, не о Кларе. Эстель предупредила об опасности со всех сторон разом, а Клара — прямой путь к Люциферу. Его слабое место. Если навредить ей — повержен будет и он сам. А это крайне неблагоприятный исход, и едва ли то, на что рассчитывал Бог, заваривая эту кашу.

— Так ты поможешь мне, Габриэль? — спросил Люцифер, игнорируя вопрос брата.

Габриэль смотрел в холодные голубые глаза Люцифера и долгое время не отвечал. Он будто пытался проникнуть в мысли брата, найти в них подтверждение его искренности, удостовериться, что нет никакого подвоха в его словах, но он не мог. Люцифер — его старший брат. Тот, кто научил его всему. И даже если бы он позволил Габриэлю прочитать свои мысли, то с лёгкостью мог скрыть те, что не были предназначены чужому взору.

— Нет, Люци. Прости, но я не стану играть в эти игры.

С этими словами Габриэль поднял руку, чтобы одним щелчком перенестись в другое место, подальше от брата, но слова Люцифера заставили его задержаться:

— Против неё выступают и Рай, и Ад, Габриэль. Подумай об этом.

По помещению эхом разнесся звук взмаха крыльев и Люцифер исчез, оставив брата наедине с мыслями. Габриэль так и застыл на месте:

— Неё? — вслух повторил он.

========== Габриэль ==========

Впервые в палате Марии Хьюз был кто-то, кроме медперсонала. Человек, в котором Клара без колебаний признала бы Карвера Эдлунда, стоял у постели женщины в коме и смотрел на неё с сожалением. Ему предстояло принять решение, которое играло слишком большую роль в его плане. Мария выглядела моложе своих лет, когда лежала расслабленно на белом постельном белье. Она всегда была доброй и отзывчивой женщиной. Она не отвернулась от ребёнка, нуждавшегося в семье, и полюбила его как своего. Так что же он — Карвер Эдлунд — должен был предпринять?

Когда ему в голову пришла идея соединить линии жизни Люцифера и Клары, он совершенно не подумал об окружающих. Будто на шахматной доске было всего две фигуры. Клара должна была целиком и полностью быть заинтересована в Люцифере, а Люцифер — в Кларе. И никто не должен был им мешать. Мысли Клары всё ещё слишком часто возвращались к её матери. Если бы можно было освободить это место в её сердце для его сына… Чак (а именно так звали его вне литературного общества) присел на край стула. Он решал слишком важный вопрос, а в ногах, как говорится, правды нет. Белки его глаз покраснели и неприятно пощипывали из-за того, что, засмотревшись в одну точку, он забыл моргать. Простой писатель решал судьбу человека — так он видел себя в тот момент. Не бог. Не тот, кто создал всё, что окружало их сейчас. Он ставил выше всего каждую жизнь, а эта была важна для судьбы всего человечества.

— Если я заберу тебя, Мария, как поведёт себя твоя дочь? — вслух спросил Чак, и сам же ответил: — она разгневается. Станет ничем не лучше моего сына. И тогда он, подпитываемый её яростью, уничтожит всё в считанные мгновения. Но что, если, потеряв тебя, она станет слаба и уязвима, и тогда мой сын заполнит ту пропасть в её душе, что неминуемо образуется? Тогда он сможет исцелить не только её, но и себя. Они откроются друг другу и тогда мой план осуществится. Звучит не очень убедительно, да?

Мужчина улыбнулся той грустной улыбкой, что так тщательно скрывал на публике. Он устал, запутался, но признаться в этом нельзя было даже самому себе. Нет создания могущественнее его самого. Не существует такой Клары Хьюз, что заполнила бы его собственную пустоту.

— Ладно. Я принял решение. Надеюсь, ты простишь меня.

С этими словами он потянулся к руке Марии, посмотрел на приборы, фиксировавшие её жизнедеятельность, но в последний момент его что-то отвлекло. Он прислушался и, так и не исполнив задуманное, покинул палату.

***

Габриэль стоял посреди улицы небольшого городка и не мог определиться куда ему идти и что делать. Он давно не ощущал себя таким растерянным. Последний раз он чувствовал себя похожим образом, когда зарождалась вражда меж его братьями. Щебет птиц, шум проезжавших мимо машин, разговоры прохожих, все эти звуки слились воедино для него, не имея никакого значения. Всё, о чём он мог думать — это разговор с его мятежным братом. Только спустя некоторое время, Габриэль понял, что не сводил взгляда с небольшой церквушки на противоположной стороне улицы.

Решив, что это не просто так, он перешёл дорогу и направился к ней. Двери были открыты, но никто не входил и не выходил оттуда. Поднявшись по ступеням, Габриэль вошёл в прохладное помещение. Если бы у него была настоящая душа, он непременно ощутил бы в ней лёгкость и покой. Мраморный пол отдавал свою прохладу, а витражные стёкла, через которые проходили лучи солнца, окрашивали деревянные скамьи в разные цвета. Габриэль вошёл в один из многих домов своего отца, и почувствовал себя самим собой. Долгие годы он скрывался под личиной скандинавского божества, и успел позабыть, что такое быть ангелом. Ему хотелось вдохнуть полной грудью запах расплавленного воска церковных свечей и наконец расправить затёкшие крылья. И ему ничто не помешало бы это сделать, так как в храме он был один, но осознание искусственности его чувств вернуло его к реальности.

Он сел на вторую от алтаря скамью и уставился на распятие. Давненько он не обращался к Отцу. И теперь не знал с чего начать.

— Папа, — тихо сказал он, сложив руки в молитве, — это я — Габриэль. Помнишь? Мы так долго не виделись. Впрочем, мы и сейчас не видим друг друга, но я надеюсь, что ты услышишь меня. На днях я встретил Люцифера. Он сказал, ты явил себя, привязав к нему человека. Не знаю, что кроется за всем этим, и здесь я не для того, чтобы осуждать твои решения. Я хочу попросить твоей помощи, как брат мой — просил моей. Дай мне знак, папа. Укажи мне путь к той, кого ты вверил Люциферу.

Габриэль замолчал и принялся ждать. Время шло. Он понятия не имел, как именно будет выглядеть подсказка, и будет ли его молитва услышана вообще, но его вернувшаяся вера в Отца вытеснила сомнения. Тишина в храме была нерушима. Ни единой свечи не погасло, и даже дверь не скрипнула от порыва ветра. Габриэль всё ждал и ждал, пока наконец от стен эхом не начал отражаться звук, похожий на чьи-то шаркающие шаги. Решив, что не стоит пугать удачу, архангел не стал оборачиваться. Торопливые шаги становились всё громче и громче, пока кто-то не остановился позади Габриэля.