Летать снежинки перестали,

Луч-непоседа пробежал

Уже по всем верхушкам сосен,

И до окошка он достал.

Залез на мягкую подушку

И полежал то тут, то там,

А рядом спящего увидел,

Прошелся по его глазам.

И ну слепить, смеясь, играться,

И ну тревожить и будить.

А разбудив, сбежал по стенке,

В опалу чтоб не угодить.

Всех растревожив, он заполнил

Весь дом и светом, и теплом,

И вот уже зашевелился

И словно ожил этот дом!

Метнулся снова луч к окошку

И растворился в небесах,

С лучами-братьями играя,

Плывет он снова в облаках.

И мир раскрыл свои объятья

Погожим, солнечным деньком;

И вот уже катают дети,

Резвясь, большущий снежный ком.

На речке визг, столпотворенье,

Парней там хохот удалых,

И разрумянившие щечки

Веселы, девок озорных.

Улыбками старух сварливых

Усеян мерзлых окон строй.

Бегут с салазками мальчишки,

Спешат на горку всей гурьбой.

Княжна, любуясь всем в окошко,

Своей улыбкой расцвела.

И нет уж грусти глаз соленых,

Печаль холодная ушла.

И не услышала, что рядом

Уж князь. Мгновенье уловил,

И Ростиславу он, целуя,

В кольцо объятий заключил.

Прижав к себе и наслаждаясь

Ее невиданным теплом,

Себя заполнить им пытаясь,

Чтоб вспоминать его потом.

А Ростислава, замирая

И чуть дыша, глаза закрыв,

В его объятьях утопала,

Про все вокруг себя забыв.

Нет! Нет такой на свете силы,

Чтоб пыл сердец двоих унять,

И тщетны в мире все заклятья, —

Любовь святую – не отнять!

А день катился, торопился,

Покоя всем пришла пора.

Лишь Ростислава с Ярославом

Сидели вместе до утра.

Она ему – про дом, хозяйство,

Да что старухи говорят,

А он ей – про поход тяжелый,

Да и про другов, про отряд.

Да про снега, да про морозы,

Про речку, что покрыта льдом;

И так всю ночку до рассвета —

Без устали, вдвоем, ладком…

Зима совсем не лютовала,

А мягкой, теплою была,

А порезвилась, погуляла

И незаметно так – ушла.

Ну и на вербах уже почки

Набухли. Знать уже весна

Скользящей поступью шагала,

Освободившись ото сна.

И просыпались звери, птицы,

Опушки леса и поля,

Запахло спелою травою,

На солнцепеке уж земля.

Все глаз наш радует с приходом

Столь долгожданного тепла,

В руках все спорится быстрее,

И веселей идут дела.

И Ярославу не сидится,

К ремесленникам он спешит,

Заказ он видеть свой желая,

За шлемом в кузню. Вот глядит,

Пред ним не шлем, а дар искусства:

Украшен чистым серебром,

А на одной накладке буквы,

Начертанные, как пером.

«О ты, великий наш Архангел,

Посланник Бога, Михаил!

Ты своему рабу помози,

Чтоб Федор в битве победил!»

И Ярослав безумно счастлив,

Он заклинанье повторил,

Где его имя красовалось,

Что при крещеньи получил.

Ремесленники все довольны,

И Ярослава крестят вслед.

И вот уже в коня он всажен,

Поклон… а князя уже нет!

А он уже несется полем,

И шелом уж на голове,

А заклинание-молитва

Несется с ним по всей земле.

До Ростиславы весть доходит,

Что Ярослав свой шлем забрал.

Та по хоромам молча ходит,

Так значит, нет, народ не лгал.

Быть битве страшной очень скоро,

И биться будет с ним отец!

Как Ярослав мог согласиться,

Мстислав же вел их под венец?!

Нет слез давно – одно удушье,

И полной грудью не вздохнуть.

Неужто мужа провожать ей

Назначено в последний путь?!

Иль перед матерью-вдовою

Придется голову склонить,

За смерть отца ей, ниц упавши,

Прощенья вечного просить?!

«Господь! Так смилуйся над ними,

Не дай друг друга им убить!

Не рви мою на части душу,

Обоих мне дано любить!»

И к образам она метнулась,

И за поклоном бить поклон,

Крестясь быстрее, крест целуя,

Вдруг слышит – колокольный звон…

Очнулась. То ж звонарь Тимоха

К вечерней службе всех зовет,

А Ярослава нет в хоромах,

Где ж конь опять его несет?!

А конь, хозяином гонимый,

Несется он во весь опор:

Вот чернь ворота отворяет,

Влетел уже на княжий двор.

И шум тот слышит Ростислава,

Навстречу мужу не бежит,

А Ярослав, в дом поднимаясь,

Жену обрадовать спешит.

«Смотри! О Свет мой, Ростислава!

Какой мне шелом мастера

Сработали. Да глянь скорее,

Тут даже росчерк есть пера.

И серебром весь шлем украшен,

Видала ль столько красоты?!

Ну, почему глаза потухли,

И, кажется, не рада ты?!» —

«С тобою радость разделю я,

Лишь если слово сможешь дать,

Что в этом шеломе, отрада,

Вновь не поедешь воевать.

И как откажешься войною

Идти ты супротив отца,

И будет счастье нам с тобою —

В любви прожить жизнь до конца».

Нахмурил брови князь-правитель,

Шелом в холстину завернул,