— Эй, месье Дютра!

На этот раз я остановился, и Бланшен догнал меня. Пока он бежал, я подумал: какой же он маленький и как его фигура напоминает грушу. У меня возникло неприятное чувство, будто я разыгрываю комедию со старым актером.

— Ну что? — спросил я, когда он поравнялся со мной.

— Не уходите так…

— Но, дорогой, я ухожу, потому что нам не о чем больше говорить. После такого.., важного разговора невозможно обмениваться банальностями.

Он пританцовывал на своих коротеньких ножках, и его обвислые щеки колыхались из стороны в сторону, придавая ему гротескный вид.

— Что вы собираетесь предпринять? — пробормотал он.

— Это мое дело.

— Вы донесете на меня?

— Подумаю. В настоящий момент.., бумаги находятся у моего нотариуса. Признаюсь, это не в моем характере — заниматься доносительством.

Казалось, он вздохнул свободнее, но я быстро продолжил:

— Вот только в данном случае речь идет не о доносе. Оказывая на вас давление, месье Бланшен, я взял на себя моральное право наказать вас. Это стоило мне больших усилий, понимаете?

Он понимал плохо, но боялся.

— То, что вы требуете, невозможно! Я посмотрел на него.

— Если бы это было невозможно, я бы к вам не пришел. Я человек достаточно рассудительный.

— Но это же безумие!

Он меня раздражал. Время шло, а мы увязали в болтовне. Я схватил его за пуговицу на вязаном жилете.

— Послушайте меня хорошенько! Убийство вашей жены тоже было безумием.

Он прошипел «тес» с таким испуганным видом, что я улыбнулся.

— И безумием намного более опасным, чем то, о котором прошу я, потому что оно могло привести вас на гильотину.

Он жалобно охнул и буквально обмяк.

— Поймите же наконец, то, что я от вас хочу, требует всего лишь ловкости. Вас никогда не заподозрят, так как убийцу выдают связи с жертвой. Вы же жертву не знаете, между вами нет ни малейшей связи. Вы просто станете случайным исполнителем.

Он покачал головой. Это было не отрицание, но еще и не согласие.

— Вы ничего не понимаете, дорогой Бланшен, продолжал я нападение. — Вам кажется, что я воспользовался ситуацией, тогда как, наоборот, сложившееся положение вещей — прямой результат того, что ему предшествовало. Вы решили, что совершили идеальное преступление, но это не так, раз кто-то (в данном случае я) его раскрыл. В таком виде спорта не бывает ничьей. Есть победитель и побежденный. Вы проиграли и за свой поступок должны понести наказание. Если вас приговорит суд, то вы останетесь без головы, если я-то будете приговорены к совершению еще одного убийства. Так наказывают детей, укравших варенье: их заставляют съесть еще.

Он явно заколебался. Внезапно его щеки перестали трястись.

— Пойдемте.

Мы вернулись в столовую. Через открытое окно я видел птиц, резвившихся в блестящих листьях лавра.

— Итак? — спросил Бланшен. Это была полная капитуляция.

— Возьмите карандаш и сами запишите его имя и адрес.

Он послушался. Пот капал с крыльев его носа. Я продиктовал сведения о Доминике, затем снова взял его за пуговицу жилета.

— А теперь послушайте меня, Бланшен. У вас полная свобода действий. Единственное, что от вас требуется, это то, чтобы все было кончено за неделю. Ясно?

Он закивал головой.

— Да, но… Мне все же хотелось бы знать… Как…

— Если бы я был на вашем месте, то не ломал бы голову, а застраховал бы на все случаи жизни свою машину, развинтил бы немного трансмиссионный вал и в один прекрасный момент на виду у всех, на всей скорости налетел бы на интересующее вас лицо. Действуя открыто, вы избежите множества осложнений. Ну, составят протокол, в худшем случае временно лишат прав и.., все!

Больше я не хотел настаивать. В конце концов, пусть выпутывается сам!

— Как только мне станет известен.., результат вашей деятельности, я отправлю письмо. До свидания.

Я заметил, что пуговица от жилета осталась в моей руке, положил ее на стол и произнес:

— Извините!

Признаюсь, что, вернувшись в Париж, я был в растерянности, потратив столько сил, чтобы убедить Бланшена, но теперь, когда он согласился, я прекрасно осознавал свою виновность. Я становился убийцей. Конечно же, у меня были уважительные, смягчающие обстоятельства, а сам Доминик заслуживал своей участи, но это ни в коей мере не оправдывало того, что я собирался через посредника убить человека. Все оказалось гораздо серьезнее, чем я думал вначале. Однако стоило мне представить Мину, настоящую Мину, сияющую и прекрасную, как все сомнения улетучивались.

Мне хотелось насладиться своей местью и при этом извлечь из нее выгоду. Я это заслужил. Разве не было у меня в самом начале этой невероятной истории самых благих намерений? Самых возвышенных? Теперь же из жертвы я превратился в поборника справедливости, что было правильно и логично.

Я еще раз телеграфировал своему приятелю в Бакуму текст, который тот должен был послать от моего имени, чтобы сообщить о возвращении. Затем провел два дня в Париже, пытаясь немного забыться, избавляясь от чувства ущемленного самолюбия, терзавшего меня до визита к Бланшену. Безотрадная, неистовая любовь, которую вызывала во мне Мина, возбуждала меня. Я завоюю ее, как только устраню Доминика. Неизбежность триумфа опьяняла.

Вернувшись домой на автобусе после полудня, я открыл калитку и чуть было не заколебался. Ничего не изменилось. Если бы я хоть немного сомневался в своем здравом уме, то подумал бы, что мне приснился страшный сон.

Мина была здесь, на веранде, такая, какой я ее увидел в первый раз: с седыми волосами, в очках, с легкими морщинами на веках, ради которых она должна была щурить глаза. Она казалась воплощением покоя и семейного счастья. Ну, настоящая картинка для иллюстрированного журнала!

Мина пришивала оборку к занавеске. Я остановился на дорожке. Она подняла голову, и бесконечная радость осветила ее утомленное лицо. Отложив работу, она быстро сбежала по ступенькам веранды.

— Поль! Наконец-то ты здесь, любимый! Я прижал ее к себе, теперь зная, какое сокровище скрывалось под фальшивым обликом солидной женщины. Я думал о ее совершенном гибком теле, о ее Юном лице. Да, это — сокровище! Сокровище, которое пока принадлежит не мне, но скоро…

Я поцеловал ее в губы. От нее пахло клубникой.

— Мина, девочка моя… Посмотришь, как мы будем счастливы.

— Ты хорошо съездил?

— Прекрасно.

— Очень устал?

— Да, немного… У вас все нормально?

— Да. Знаешь, время без Тебя тянулось так долго!

— Правда?

Она лгала с чудовищной самоуверенностью.

— Ну конечно. Ты не веришь?

— Вы все время были здесь?

— Нет, Доминик захотел навестить приятеля в Каннах и настоял, чтобы я поехала с ним.

Я оценил ее ложь. Она все учла и даже предусмотрела, что я могу заехать к ним в Париж перед тем, как вернуться домой.

— В Каннах!

— Да, это была идея Доминика. Ты же его знаешь. Начинал узнавать, по крайней мере. Доминик подошел, одетый в черные брюки и вызывающе красную рубашку.

— А вот и путешественник! Привет, Поль, все нормально?

Мы пожали друг другу руки.

— Мама вам уже рассказала? Мы бездельничали, пока вы кочевали.

Я смотрел, как он разговаривает, двигается, смеется, и думал о том, что его смерть уже близка. Нужно было только отправить его в Париж.

— Вижу, вижу. Хорошо развлекались?

— О, какие там развлечения! Так, просто провели время.

— Неплохо загорели.

— Вы находите? Октябрьское солнце слабовато даже на берегу моря.

Мина приготовила по поводу моего приезда обильный стол. Я был так рад снова увидеть ее, что охотно сел за стол и, только расправляя на коленях салфетку, услышал где-то вдалеке звоночек, извещающий об опасности. Раз они решили убить меня до отъезда и это им не удалось, то они, конечно же, собираются покончить со мной сейчас. Я почувствовал свою смерть… Она была здесь, в этой комнате. Она дремала, как кошка у огня, и ждала меня. Смерть, тщательно продуманная, спланированная, подготовленная, прекрасно знающая, что ей делать…