– Ожидайте. С вами будет говорить мэр Ренделл.

Я ждал, может быть, секунд двадцать, прежде чем услышал хрипловатый низкий голос Эда.

– Брэдли?

– Добрый день, сэр.

– Когда ты готов выйти на работу?

– Буду на месте через двадцать минут.

Так все и началось. Понятно, что он не собирался встречать меня лично через двадцать минут – или вообще когда-либо, – но на этот раз действительно прислал человека, и в итоге я получил стажировку в офисе заместителя мэра по политике и планированию. Я чувствовал огромную благодарность за то, что Ренделл нашел для меня время, и сознавал, что на этом свете не слишком много таких щедрых и добрых людей, как Брайан О’Дуайер. Поэтому – а может, еще и потому, что работать в офисе мэра куда интереснее, чем расставлять зонтики на пляже, – да и вообще, не важно, по какой причине, я понял: мне, лично мне выпал редкий шанс. Именно тот, которого я ждал.

Если бы в команде Ренделла мне отвели почетную роль копировать документы и приносить кофе, я бы не возражал. Я уже занимался чем-то вроде этого. Но, по счастью, мне решили поручить несколько проектов, которые, правда, значились в самом конце списка необходимых дел.

Один из проектов заключался в том, чтобы найти способ привлечения в правительство Филадельфии больше талантливых людей. В Нью-Йорке в то время уже существовала похожая программа, так что во время подготовительной работы над проектом я пообщался с некоторыми чиновниками из Нью-Йорка. Примерно в середине разговора кто-то из собеседников посмотрел на меня и спросил:

– А сколько вам лет?

Я объяснил, что сейчас на втором курсе. И тогда один из них сказал:

– Знаете, вы могли бы подать документы к нам. У нас даже есть летняя программа для студентов, переходящих на старшие курсы.

Я тогда собирался провести семестр в Мадриде, чтобы поучиться и за рубежом, поэтому быстро заполнил форму претендента и немедленно забыл об этом. Спустя несколько месяцев я получил письмо, сообщающее, что я принят, и через несколько недель познакомился с человеком по прозвищу Старквест.

Сегодня «звездность» Генри Стерна в политических кругах уже померкла, но тогда, двадцать пять лет назад, в Нью-Йорке его считали легендой. Он вырос в семье иммигрантов в Инвуде, в Верхнем Манхэттене, пробился в Сити Колледж (который тогда считался Гарвардом для бедных – белых евреев из Нью-Йорк-сити), далее поступил в Гарвардскую юридическую школу и успешно ее окончил (по некоторым мнениям, он – самый юный выпускник за всю историю университета), а затем ринулся в дебри политики Нью-Йорка. Работал на бывшую «Мисс Америка» Бесс Майерсон, ставшую видным политическим деятелем города. В конце концов, Генри избрали в городской совет: он придумал особую стратегию фандрайзинга, которая основывалась на телефонном справочнике – Генри листал страницы, обнаруживал знакомые или просто еврейские фамилии, звонил и просил помощи или денег. Странно, но это срабатывало.

В 1983 году мэр Эд Коч назначил Генри директором Департамента парков и отдыха – для этой должности Стерн просто был рожден[5]. Он относился к деревьям, как к своему электорату, к животным – как к своим друзьям, а к паркам – как к своей собственной территории. Всякий раз, прогуливаясь по парку, он наклонялся и подбирал мусор, как в своей гостиной. А если боссу не стыдно собирать мусор, то не стыдно и никому[6].

Правительственная учебная программа давала возможность работать в любом из городских департаментов. У большинства студентов были далеко идущие цели – например, они собирались, стажируясь в правительственных организациях, бороться с обездоленностью и нищетой. Время, проведенное в мэрии Филадельфии, научило меня другому подходу, более верному: не важно, чем занимается департамент, важно, какие там люди. Нет смысла работать на лентяев, бездарей или закоренелых бюрократов, какой бы благородной ни была миссия их конторы. В общем, я слонялся от агентства к агентству, и когда Генри сказал: «Если придешь ко мне, я дам тебе настоящую работу» – я понял, что нашел подходящее место.

Я не слишком хорошо знал себя самого в то время, чтобы делать осознанные выводы, но интуитивно чувствовал, что в работе мне нужны две вещи: много действовать и ощущать свою значимость. Слова, сказанные Генри, обещали и то, и другое.

Как и большинство политиков, Генри обожал общественное признание. Это был его кислород. Популярность у публики и прессы делала его существование осмысленным, доказывала его ценность, продлевала жизнь в политике. К тому же он прекрасно понимал, что парки – с точки зрения бюджета занимавшие далеко не первое место в городе – тем не менее постоянно обсуждаются в новостях, а это значит, у него есть веский козырь против других политиков, тоже жаждущих рекламы и признания. Почему? Потому что, если член городского совета часто появляется на телеэкранах, где, скажем, доходчиво и с умом рекламирует игровую площадку, которую он создал, у него гораздо больше шансов вкладывать средства из своего дискреционного бюджета в те вещи, которые он считает важными.

Вот вам и один из главных законов политики. Подавляющее большинство людей, баллотирующихся на высокие посты, отчаянно не уверены в себе, а иногда относятся к себе просто с отвращением. Им нужно завоевать внимание других, стать значимыми – любой ценой. Борьба за кресло, а затем стремление удержаться в нем – для них единственный способ добиться признания (в обычной жизни они в большинстве своем полностью лишены талантов, дающих шанс преуспеть). Заполнить чем-то эту душевную пустоту для них важнее всего, поэтому первое, к чему они стремятся, – сохранить свою власть и увеличить шансы на переизбрание.

Чем больше о нас говорила или писала пресса, тем больше Генри мне доверял. И чем больше он доверял, тем более безумные идеи мы придумывали[7]. А чем безумнее были наши идеи, тем сильнее представители прессы, в свою очередь, верили в мои способности. (СМИ должны освещать как можно больше событий в сжатые сроки. Если им известно, что у парня из Департамента парков всегда есть что-то интересное, к нему они и помчатся в первую очередь.) В итоге получился замкнутый круг, но в положительном смысле: заботясь о Генри, о том, чтобы привлечь к нему максимальное количество прессы и, соответственно, местных политиков, я добивался того внимания общественности, которое помогало претворять в жизнь наши политические идеи.

Конечно, некоторые наши акции создавались только затем, чтобы привлечь прессу и публику (а точнее, чтобы сделать Генри счастливым). Например, в День сурка мы выкопали яму в парке в Квинсе и посадили в нее Генри, естественно, в костюме сурка. Когда газетчики с телевизионщиками явились, чтобы, по традиции, осветить в медиа этот день, Генри рывком высунул голову прямо из-под земли. Назавтра на обложке «Ньюсдэй» красовалась голова Генри с заголовком: «Прогнозируются необъяснимые природные явления».

Некоторые наши акции были направлены на то, чтобы привлечь внимание корпоративных партнеров к тем инициативам, которые мы не могли себе позволить финансировать из денег налогоплательщиков. Так мы раскрутили компанию «Эрслинк» на 125 тысяч долларов, сделав ее «Официальным поставщиком интернет-услуг Департамента парков и отдыха». На эти деньги мы создали новый сайт, который дал жителям Нью-Йорка возможность пользоваться всеми услугами, предоставляемыми нашим парковым хозяйством. Мы, в свою очередь, обеспечили «Эрслинк» постоянную пиар-поддержку, в том числе и в СМИ. Например, сконструировали на Таймс-сквер гигантскую паутину размером 12 на 12 метров. Генри на этот раз облачился в блестящий серебряный костюм и шляпу, мы поставили его на высокий постамент, окруженный клубами дыма из сухого льда, и врубили на полную громкость тему из «Космической Одиссеи: 2001» через гигантские колонки, которые обычно устанавливают в канун Нового года. Под музыку Генри полез вверх по паутине, чтобы объявить о запуске нового сайта Департамента парков, созданного на деньги «Эрслинк».