— О, мой дорогой… — ошеломленно бормочет он. — Я такой идиот.

Он нежно проводит кончиками пальцев по щеке демона. Кожа под его рукой теплая, и это заставляет его внезапно вспомнить, сколько раз — их количество и частота резко возрастали с течением времени с момента появления договоренности — Кроули в конечном итоге сворачивался калачиком, прижимался к нему, когда засыпал на нем снова и снова. С тоской Азирафаэль жалеет, что не смог истолковать это раньше, тоску Кроули по физическому теплу, а также по чему-то еще, чего Азирафаэль до сих пор не может простить себе — за то, что упустил.

Тем временем веки демона дернулись, его длинные темные ресницы затрепетали, когда глаза сначала открылись, потом закрылись, потом снова открылись и уставились прямо на Азирафаэля. Кроули улыбается сонной, кривой улыбкой, а потом снова опускает веки.

— Что за чертовски болезненный сон, — бормочет он и зарывается лицом в подушку.

Азирафаэль, слегка ошарашенный такой реакцией, несколько раз моргает и почти благоговейно поглаживает большим пальцем острую скулу Кроули. У него было много возможностей увидеть демона на различных стадиях сна, сонливости, опьянения и даже смерти в течение шести тысячелетий, которые они были знакомы друг с другом, но теперь есть что-то особенное, что-то другое, что делает Азирафаэля просто неспособным оторвать свой обожающий взгляд от лица Кроули, такого открытого, такого спокойного, такого необъяснимо хрупкого и красивого, с темными взъерошенными волосами, темными бровями, темными длинными ресницами, светлой кожей и этим острым носом, который он так любит совать в то, что его не касается, с этими красивыми скулами и соблазнительным изгибом губ.

— Но я не сон, мой дорогой, — мягко говорит он. — Я прямо здесь.

При этих словах змеиные глаза Кроули широко распахнулись и снова уставились прямо на Азирафаэля, с гораздо менее сонным и гораздо более удивленным, почти паническим выражением лица.

— Ты что… — шепчет он, а затем, в мгновение ока, внезапно садится, отбросив в сторону тартан, как он обычно это называет, и устремив свои теперь уже огромные глаза на Азирафаэля.

— Я… — начинает Азирафаэль, даже не уверенный в том, что сейчас вылетит из его рта, но ему не дают произнести ни слова, потому что в следующее мгновение он уже держит в охапке проворного, долговязого, теплого и такого невероятно осязаемого демона, цепляющегося за него изо всех сил.

Я действительно идиот, Азирафаэль думает об этом немного туманно, полностью выбитый из равновесия чистой телесностью всего этого. Там, на Небесах, физический аспект не так уж важен, но здесь, на этой чудесной планете, все имеет свой вес, свои ощущения, свой запах и текстуру, и все это чрезвычайно интенсивно; вес и тепло худого тела Кроули, прижатого к его собственному — и, о боже, под ладонями Азирафаэля такое огромное пространство кожи, все эти мускулистые мышцы дергаются, а выступающие кости сдвигаются; запах волос Кроули и его кожи, смесь ароматов его оскорбительно дорогих духов, столь же дорогого шампуня и самой его кожи, что-то кожистое, горькое и соблазнительное; теплая влага дыхания Кроули на его шее, ощущение приоткрытых губ Кроули в том же месте; сила, с которой руки Кроули обвиваются вокруг его плеч, щекочущее прикосновение растрепанных волос демона к его лицу…

— Ты пахнешь дождем, — бормочет Кроули, его голос все еще хриплый от сна, слова глушатся в ангельской коже, призрак теплого дыхания заставляет последнего дрожать, непонятно отчего. — Неужели на Небесах действительно идет дождь?

— В Лондоне идет дождь, — бормочет Азирафаэль и снова берет демона в свои руки, приближая его чуть ближе, и внезапно даже этого оказывается недостаточно, поскольку он способен ощущать — воспринимать на каком-то интуитивном уровне, присущем только божественным существам, — именно то, что было для Кроули в эти последние месяцы, абсолютное вездесущее, грызущее, болезненное чувство, грубое и примитивное по своей интенсивности.

Как будто будучи способным читать его мысли, Кроули бормочет ему в горло странным сдавленным голосом:

— Ты идиот.

Азирафаэль чувствует, как он снова качает головой, и одновременно руки демона сжимаются в кулаки у него за спиной.

— Ты — слепой идиот…

— Прости, — шепчет Азирафаэль, и губы его складываются не совсем так, как ему хотелось бы.

— Какого черта тебе понадобилось делать это таким образом, ангел? — руки сжимают свитер Азирафаэля, голос звучит предательски грубо.

Я не знаю, хочет сказать Азирафаэль, я должен был и у меня не было времени подумать, но сейчас все это не имеет значения, поэтому вместо этого он крепче прижимает демона к себе, и каждый дюйм его тела ощущает, как Кроули страстно прижимается к нему, и он удивляется этому проявлению любви, такой открытой и искренней; но опять же, может быть, это не так уж удивительно, это действительно не должно удивлять, это удивительно только потому, что Кроули прав, Азирафаэль — полный идиот. С самого начала было много проявлений такой привязанности, просто он всегда был слишком слеп, чтобы увидеть ее.

— Я скучал по тебе, — шепчет он вместо этого, и его слова приглушаются в верхней части головы Кроули.

На какое-то время ответа вообще нет, и кажется, что демон даже перестает дышать, на мгновение заставив Азирафаэля испугаться, что он, возможно, зашел слишком далеко, слишком рано, в конце концов, что он снова интерпретировал что-то неправильно, но затем Кроули постепенно расслабляется в его объятиях, почти растворяясь в них, дыхание, долгое и дрожащее, скользит мимо ключицы Азирафаэля, мягкие, слегка влажные губы смыкаются на нем в не совсем поцелуе — еще нет. Он слышит, как Кроули сглатывает, и по какой-то причине этот звук кажется ужасно интимным. До сих пор он никогда не думал, что удовольствие может быть так близко к боли, но оказывается, что может, и это заставляет его сердце болеть в груди, но, о Боже, какая же это приятная боль.

— Я думал, все кончено, ангел, — шепчет Кроули так тихо, что Азирафаэль скорее чувствует его слова кожей, чем воспринимает их ушами. — Я думал, что никогда не увижу тебя, я думал, что они будут держать тебя там, потому что не было никакого смысла отпускать тебя назад, я думал, что безнадежно опоздал, — продолжает шептать демон, и его губы снова и снова касаются чувствительного места на горле Азирафаэля, и он чувствует, как его сердце ускоряет свой темп, и в животе появляется это чудесное, нечеткое чувство, заставляющее его дыхание слегка прерываться. Он чувствует, как его щеки приятно горят, и инстинктивно наклоняет голову, чтобы Кроули мог получить немного больше доступа к его шее.

— Нет, ничего не кончено, мой дорогой, мой дорогой, это только начало, — каждое слово, каждое ласковое обращение сопровождается прикосновением его рук к отвлекающе обнаженной коже Кроули. — Мне искренне, ужасно жаль, Кроули, и я думаю, что должен тебе слишком многим, за то, что оставил тебя здесь вот так, за то, что оставил тебя до Апокалипсиса тоже, за то, что не знал раньше, за то, что был так ужасно, высокомерно невежествен там, в Тадфилде, за то, что предположил, что ты не мог… — Азирафаэль качает головой на этот бесполезный поток слов, которые ничего не значат, ничего не передают из того, что он должен сказать Кроули. — Я люблю тебя, — наконец тихо говорит он. — Мне жаль, что мне потребовался почти Конец Света, чтобы понять, что ты прав, я — беспечный идиот, но я люблю тебя. Я даже представить себе не мог, что это будет… что тебе будет так больно, иначе…

— Я же говорил тебе, что ты сволочь, — перебивает его Кроули, голос его звучит удивительно нежно и немного потрясенно, и он со вздохом кладет щеку на плечо Азирафаэля. — Честно говоря, я думал, что это произойдет при несколько иных обстоятельствах, если вообще когда-нибудь произойдет, то есть когда на мне будут, ну, знаешь, несколько более шикарные вещи, чем это несчастное нижнее белье, и, возможно, когда я позову тебя на прогулку или в ресторан… — он замолкает и фыркает. — Наверное, это делает меня довольно паршивым демоном, но кому какое дело. Я тоже люблю тебя, ангел.