Он никогда не хотел, чтобы Азирафаэль Пал, даже в те первые дни, когда они сталкивались, и когда каждый раз заканчивался дракой. Более того, даже тогда — он никогда не признался бы себе в этом, конечно, — он знал, что сделает все возможное, чтобы предотвратить Падение Азирафаэля, если возникнет такая угроза. И все же, когда это случилось много тысячелетий спустя, все, на что он был способен, — это лежать, распластавшись под защитой крыльев своего ангела, и шипеть от боли. Кроули хотел бы как-то исправить это, но все, что он, по-видимому, был в состоянии сделать, это просто сожалеть.
— Кроули, — Азирафаэль снова улыбнулся, но на этот раз улыбка вышла гораздо мягче, чем предыдущая, хотя и была полна грусти. Его рука накрыла руку демона на столе и сжала ее. — Я сам сделал свой сознательный выбор, не так ли? И я сделаю это снова, чего бы мне это ни стоило.
Кроули сглотнул и неохотно кивнул. Теперь он был совершенно трезв, и ему чертовски хотелось напиться до беспамятства и проснуться снова в Мэйфейре — или еще лучше, снова в книжном магазине, на таком потрепанном, но таком любимом диване Азирафаэля, проснуться в комнате, полной света и сияния, проснуться перед своим ангелом, все еще ангелом, и чтобы все предыдущие дни, которые они прожили, были не чем иным, как кошмаром, уже рассеявшимся в непостижимой веренице несвязанных образов. И если этого нельзя было достичь, то он хотел бы хоть чем-то помочь, но, судя по затравленным глазам Азирафаэля, ему не совсем удавалась эта конкретная задача.
— Насколько все плохо, ангел? — спросил он, поворачивая руку так, что его ладонь оказалась прижатой к ладони Азирафаэля, а большой палец нежно провел по костяшкам пальцев. Он смутно осознавал, что мать семейства, сидевшая рядом, бросила на них обоих слегка любопытный взгляд. Ему было все равно.
Светлые брови Азирафаэля чуть приподнялись.
— Разве ты не должен знать, мой дорогой?
Кроули пожал плечами и опустил глаза, не в силах заставить себя ответить. Может быть, он и знал, а может быть, и нет. Он сам Пал, но почти все время, пока он мог проследить свое демоническое существование, Азирафаэль был рядом с ним, и его твердое, яркое, любящее присутствие, излучающее доброту и святость и успокаивающее острое отсутствие любви внутри него, которое больше всего ранило в тот день. Теперь, по прошествии шести тысячелетий, Кроули почти забыл, что такое изначальная, Божественная любовь, от которой он так страдал, но ему очень повезло, что он знал другой ее вид. Он больше не скучал по той любви — как он мог скучать по тому, что едва помнил, и зачем ему это было нужно, когда была любовь, которую он нашел в своем ангеле, а затем любовь, которую он нашел в себе, закрывая, заполняя эту сосущую пустоту внутри его существа.
Если бы только я мог отплатить Азирафаэлю за все, что он сделал для меня, с горечью подумал Кроули, не отрывая взгляда от красно-белой клетчатой скатерти. Но ведь у него не было ни единого шанса, правда? В конце концов, он был демоном. Он мог любить Азирафаэля, как ему заблагорассудится, по-своему, несколько искалеченно — это был единственный известный ему способ, — но вокруг него никогда не будет той успокаивающей, облегчающей, уменьшающей боль ауры, которая в первую очередь притягивала его измученную душу к своему ангелу, той, что всегда умудрялась отогнать его кошмары.
Он хотел спросить Азирафаэля, каково ему было, когда он лишился своей милости здесь, на Земле, помогло ли его присутствие хоть как-то или только еще больше ранило ангела, но, каким бы он ни был параноиком, Кроули не осмелился задать ни одного вопроса. Он не спрашивал, потому что боялся ответов, которые мог получить. Вместо ответа на вопрос Азирафаэля он взял его мягкую руку обеими руками, поднес к губам и молча поцеловал.
***
Из Португалии они вернулись в Испанию, а затем в Италию по живописным средиземноморским маршрутам Франции, Кроули настаивал, чтобы они навестили его старого знакомого. Этот человек, сказал он Азирафаэлю, когда они ехали по извилистой дороге в предгорьях итальянских Альп, не превышая скорости, к чему Кроули с трудом привык, но с чем, в конце концов, сумел совладать, был его верным портным, работал в этой индустрии столько же, сколько и его отец до этого, и отец его отца до него. Его костюмы стоили целое состояние, и Кроули всегда щедро платил ему, но демон решил придержать эту часть. Этот Азирафаэль не был так похож на Азирафаэля, который был раньше, в вопросах разумного распоряжения деньгами, но Кроули все еще думал, что он не одобрил бы такие неосторожные вложения. Или, скорее, если бы ему было трудно признать это, он действительно надеялся, что Азирафаэль не одобрит этого, как в старые времена, но он боялся, что теперь шансы были таковы, что ангел просто больше не заботился.
Кроули пытался убедить себя, что это даже не имеет значения, одобряет ли он его чрезмерные траты на экстравагантную одежду или нет, но что-то глубоко внутри него, та часть, которая провела последние пару месяцев после ужасной ночи в Сохо, извиваясь и корчась в настоящем раскаянии и самобичевании за неспособность помочь, не говоря уже о том, что фактически заставила Азирафаэля защитить его ценой его божественности, эта часть была в ужасе от того, что Азирафаэль изменился. Кроули, который провел всю свою жизнь как двойник силы противника, как вторая, неотъемлемая, половина всего феномена, все существование которого было основано на балансе между двумя равными силами, добром и злом, который хитрил в основном для того, чтобы быть побежденным позже — в противном случае, какое было удовольствие во всем этом, ведь это был не вопрос конечного результата, это всегда был вопрос наслаждения процессом — Кроули обнаружил, что хихикает на грани паники при одной мысли, что вся эта противоположная движущая сила теперь потеряна или все еще теряется. Он обнаружил, что не знает, как жить без него, и сама перспектива была настолько ужасающей, что он предпочел вообще не думать об этом.
В Лечче их поиски одежды увенчались успехом, старик был таким же дотошным и профессиональным, как и всегда. Кроули и Азирафаэль провели там еще несколько дней, но когда тревожно растущее число итальянских женщин — и итальянских мужчин тоже — начали уделять ангелу слишком много внимания, чтобы понравиться Кроули, демон решил, что им пора оставить Италию и переехать в другое место. Это было просто смешно, как внезапно Азирафаэль начал провоцировать спонтанные случаи флирта, иногда достаточно невинного, а иногда и не совсем, даже несмотря на хмурое присутствие Кроули рядом с ним. И самое смешное, что Азирафаэль почти ничего не делал, чтобы спровоцировать его. Что касается незнакомых людей, то он просто старался быть безупречно вежливым, называя всех дорогими и улыбаясь своей любезной улыбкой, ничем не отличаясь от того, что он делал раньше. Конечно, нельзя было отрицать, что ангел к этому времени приобрел вполне подобие формы и что-то похожее на некий вкус, по крайней мере в том, как его джинсы или легкие льняные брюки сочетались с рубашками, верхние пуговицы которых были расстегнуты, а рукава закатаны, обнажая предплечья, и это были предплечья существа, которое когда-то с легкостью владело пылающим мечом. Кроули задался вопросом, скольких душ ангелу удалось каким-то образом соблазнить на этом пути, пока он даже не осознавал этого, и эта мысль показалась ему одновременно забавной и огорчительной.
— Ты знаешь, что заставляешь их оборачиваться, ангел? — с любопытством спросил однажды Кроули, когда они сидели в крошечной пастиккерии в самом центре Рима и завтракали.
Азирафаэль бросил на него довольно рассеянный взгляд, оторвавшись от тирамису, который он без особого энтузиазма лелеял последние двадцать минут. Это была еще одна вещь, которая беспокоила Кроули до глубины души — Азирафаэль никогда прежде не испытывал ничего, кроме большого энтузиазма к десертам, от этого и следовало его довольно увесистое телосложение, которое теперь медленно трансформировалось в нечто, напоминающее довольно стройное. Его отсутствие интереса ко многим вещам, начиная от его драгоценных книг и заканчивая его любимыми десертами, а теперь его медленная, но неизбежная потеря веса начинала беспокоить Кроули все больше и больше. Ему не хотелось признаваться в этом самому себе, но иногда он просто не мог отделаться от мысли, что настанет день, когда Азирафаэль потеряет интерес и к нему тоже. Каждый раз, когда возникал ноющий страх, демон с яростью отталкивал его. Он не мог вынести даже мысли об этом.
