Но Роджерс, чей образ сиял, впечатавшись в обратную сторону век, был недоступен. Оставалось только сжимать зубы и ждать, пока подействуют лекарства. Хоть какие-то, хоть когда-нибудь, потому что до диверсии оставалось всего шесть часов, и провалить ее было нельзя: именно в этом центре собирались чипы, управляющие крупными космическими кораблями, предназначенными для околокосмической орбиты. Если бы центр уцелел, крах проекта «Озарение» стал бы неизбежен.
Шагов Брок ожидаемо не услышал, Солдат умел передвигаться абсолютно бесшумно. Тяжелая рука опустилась на лицо. В штатной ситуации после такого самоуправства не миновать Зимнему удара шокером и резкого окрика (пусть Рамлоу никогда не злоупотреблял таким), но аккуратно очерчивающая скулы и брови рука была такой приятно прохладной по сравнению с его разгоряченной кожей, что сил оттолкнуть не осталось, наоборот.
Интересоваться причинами, побудившими почти киборга действовать не по протоколу, тоже было не время и не место, потому что боль почти отступила. Осталось только желание.
Наплевав на нарушение десятка должностных инструкций, не обращая внимания на медленные, будто заторможенные и неуверенные движения, Рамлоу потянул своего подопечного на себя. Жадно, почти ничего не соображая, но где-то на подсознательном уровне понимая, что даже если тот, кто уже давно не был человеком, а лишь овеществленной функцией, марионеткой Гидры, не откликнется, то эффект от его прикосновений станет больше, если прижаться ближе, всем телом, слиться дыханием, смешаться друг с другом.
Но Солдат откликнулся.
Коротким смазанным движением коснулся губами губ, лизнул нижнюю, сначала свою, потом чужую, и словно очнулся, из аморфной медузы превратившись в дикого хищника. Ловко содрал с Брока всю амуницию, кажется, не порвав ни единой застежки, и уверенно прошелся ладонями по всей обнаженной коже, прежде чем перевернуть на живот.
Предательский озноб от предчувствия боли потонул в дрожи предвкушения. Зимний настойчиво, пусть и чуть неуверенно, будто удивленно, вылизывал его шею, плечи, зажатые в тиски металлической руки запястья, второй рукой не спеша подбираясь к заднице.
В какой момент руки пропали, разморенный ласками и наслаждением Рамлоу не осознал. Очень знакомо звякнуло, и на мышцы ануса полилось что-то вязкое. Не будь он так оглушен желанием, Брок бы заржал и одновременно был бы до чертиков польщен.
В качестве смазки явно соображающий получше винтовки с глазами, которой все время притворялся, Зимний использовал оружейное масло, которое готовил собственноручно из вазелинового масла, олеиновой кислоты и еще какой-то неведомой, но безопасной для организма хрени и никому не позволял использовать не по назначению. Свое оружие Солдат любил, как мог бы любить своих детей, если бы был действительно человеком, и быть приравненным к любимой винтовке оказалось невероятно приятно и остро возбуждающе, потому что Рамлоу оружие тоже очень любил.
Обретя такое странное единство со своим нежданным партнером, он счастливо уплыл, сдаваясь быстрым и точным толчкам, приближающим его к краю.
Сквозь марево своего удовольствия, когда хрипел и выгибался, нанизанный на чужой член, он все равно остро почувствовал оргазм партнера, вырвавшийся кратким, но впечатляющим воем, от звука которого стоило бы бежать без оглядки, если под рукой не имеешь как минимум ручного гранатомета. Но сам Брок иррационально почувствовал себя спокойным и защищенным настолько, что вырубился, придя в себя лишь через час.
Приступ странного недомогания как рукой сняло.
========== Часть 3 ==========
Роллинз обнаружился в соседнем контейнере. Вместе с Таузигом. А у малышки Мэй нашлись серьезные покровители в Аргентине, и она решила осесть там.
Брок как раз проснулся после «колыбельной» Солдата, когда раздался условный стук в дверь, который он и на смертном одре ни с чем не перепутает.
Возникший на пороге Джек был небрит, лохмат, вооружен и нагружен едой — армейскими пайками. Замерший в темном углу Зимний смотрел настороженно и угрюмо, но агрессии не проявлял. Даже наоборот — принялся расставлять на импровизированном столе пластиковые тарелки, проявляя инициативу и доброжелательность, чего сроду не делал раньше.
Сам Брок, глядя на эту идеалистическую картину, чуть было не прижался к груди Роллинза, но успел сдержать странный порыв, вовремя дернув себя за воображаемый поводок. Пережитое потрясение от странного поведения — никогда он не подозревал в себе любви к телячьим нежностям и потребности в утешении — вызвало дикую неконтролируемую ярость. Да как смеет этот «лучший друг» Роджерса, киборг с ушами, леденящая кровь винтовка, у которой не то что руки, кишки в крови убитых им людей, сидеть тут и заниматься такими мирными делами? Непонятный гнев на Зимнего затопил Брока целиком, сознание его заволокло красным туманом.
Он схватил Солдата за металлическую руку и потащил к двери, явно вообразив себя бессмертным, и буквально вытолкал того из контейнера под обалдевшим взглядом Джека. Откуда только силы взялись и бешеный напор, а в голове у Брока красной лампочкой горела уверенность в том, что эта машина для убийств, способная десяток, таких как он, съесть на завтрак, даже не посмеет пикнуть в ответ.
Но внезапная вспышка ярости не прошла бесследно. Дикая ярость сменилась апатией. Он рухнул обратно на свое ложе, устало прикрывая глаза.
— Джек, — протянул он, одним словом настраиваясь на дружеский разговор, где не было ни командира, ни подчиненного. — Напомни мне, сколько мы дружим? Лет пятнадцать? Двадцать? И почему, позволь спросить, ты оставил меня с ним? — последнее слово он почти выкрикнул, истерически тыча пальцем в сторону двери. — Почему?
— Брок, послушай… Ты же был без сознания. Каюсь, мы тебе кое-чего из спецаптечки ввели, чтобы поддерживать в отключке. На тебя смотреть страшно было, — Роллинз не знал, куда девать глаза и руки, потому что на его памяти Рамлоу всего один раз использовал настолько литературные обороты — и тогда в итоге случился такой кошмар, что вспоминать тошно. — Но ведь следить было нужно, вдруг что. И Солдат очень помог. Он от тебя вообще не отходил. Ты же знаешь, какой он чуткий, а мы с Бобом, — тут он виновато потер затылок, — вымотались мы, понимаешь?
— Ладно, — махнул рукой Брок. Все он прекрасно понимал и уже корил себя за несдержанность. За проявленные эмоции, которые после встречи с Роджерсом вырвались из-под контроля. — Ссать куда ходите?
Джек кивнул, указывая одновременно в самый дальний угол, где обнаружилось искомое ведро, и куда-то за пределы их контейнера, намекая, что продукты жизнедеятельности выливаются за борт, затем продолжил выкладывать еду на стол.
Оправившись, Брок смиренно отдал ведро вернувшемуся Зимнему, понимая, что сам он сейчас и до двери не дойдет, и попросил Джека позвать Таузига — пожрать всем вместе и устроить общий сбор, как водится.
Откровенно говоря, есть ненавистные армейские пайки, которые ему надоели еще во время службы, удовольствие было ниже среднего. Хотелось сока. Вишневого. Обругав себя за несвоевременные и, чего скрывать, весьма и весьма необычные желания, он все-таки запихал в себя немного еды и снова отключился.
******
Тяжелогруженый контейнеровоз плыл медленно, и их путешествие затягивалось. Брок сходил с ума от скуки, настроение у него было ни к черту. Вынужденное бездействие, помноженное на его холерический темперамент, делало из Брока монстра. Верный Роллинз сбегал от него под любым предлогом, и оставалось только думать о стабильно плохом самочувствии, о туманности их общего будущего. А воспоминания о жизни с Роджерсом, закончившейся полным фиаско, опускали его в пучину депрессии. Лишь два месяца счастья отпустила ему судьба, а потом жестоко посмеялась над ним; никогда он не будет нужен тому, кто смог осветить темные уголки его сердца, да и как оказалось, и не был. Это были непривычные для Рамлоу мысли, и он надеялся, что они скоро уйдут, и он опять обретет веру в себя и свою неотразимость.
