– Пойми, – как последнему идиоту, терпеливо объяснял Куп, – в нашу задачу входит не вывести тебя из отеля, а провести тебя мимо нашей охраны. Ты наивно полагаешь, что если сменишь одни джинсы на другие, твою тощую задницу наши ребята не признают? Даже если ты наденешь мои штаны, тебя могут принять за меня. Нам надо пройти мимо Болена. А для этого нужна маскировка. Хорошая маскировка.

– Куп, все здорово, только одного не понимаю – я в чем пойду? В чулках?

– Наденешь джинсы Зиля, – отмахнулся он, словно от назойливой мухи.

– Да я из них вывалюсь!

– Да они на ней не сойдутся!

– Да ты сам жирный!

– Спорим?

Куп не слушал нас, рылся в чемодане. Он откинул несколько пар джинсов, отложил в сторону спортивные голубые штаны и в итоге достал в меру простые джинсики без дыр, наворотов и металлических нашлепок.

Я, ничуть не стесняясь, стянула юбку, оставшись в чулках и черных кружевных стрингах. Да, я знаю, что подобное нижнее белье мне очень идет, и на ребят оно произвело нужное впечатление. Куп, не скрываясь, пялился на мои голые ноги и аккуратную попку. Смотри-смотри от чего ты отказался два часа назад, идиот!

Зиль покраснел и отвернулся. Какие мы чувствительные!

Зиль смотрелся в моей юбке-шортах как дешевая проститутка с площади – патлатый, бледный и стрёмный. Куп еще раз придирчиво осмотрел меня и велел снять чулки – карандашеобразные ножки братца нуждались хоть в какой-то маскировке. Кружева чулок эротично выглядывали из-под юбки. Так он еще больше стал похож на проститутку. Н-да…

– Нужна куртка – завязать вокруг талии, так мы скроем худощавость, – предложила я. – А волосы спрятать под бейсболкой или банданой.

– Макияж? – раздумывал Куп.

– Нет! Все привыкли, что он с черными глазами. Стоит нам сейчас хоть немного подчеркнуть глаза, и его все узнают. Надо на что-то отвлечь внимание.

– На что? Нужно что-то яркое… Пятно…

– Я в таком виде на улицу не выйду! – взвился Зиль. – Вы спятили!

– Помада! Яркая помада! – нашлась я. – Мы переместим акцент на губы, глаза закроет бейсболка. И на него никто не обратит внимание! Выйдешь ты, Куп, следом за тобой мы с Зилем. Ты девчонок уведешь в другую сторону от дверей (типа в баре вышел посидеть, заодно и охрану сдернешь), а мы проскочим мимо.

– Точно! – хлопнул меня по плечу Куп.

– Вы с ума сошли?! Какая еще помада?! – возмущался Зиль.

– Что ты переживаешь? В машине переоденемся, – отозвалась я, копаясь в сумочке в поисках губной помады ярко-малинового цвета.

Чрез десять минут мы были готовы. Зиль с красными губищами, в какой-то стремной майке с цветочками (господи, какие секреты хранит чемодан этого нетрансвестита?), в юбке-шортах, которая ему была явно мала, в кожаной куртке, которую ему было велено держать в руках спереди, чтобы прикрыть первичные половые признаки на случай задирания подола, слишком коротких чулках сеточкой, кедах и бейсболке, под которой мы спрятали волосы. За спиной рюкзак, куда-то же нужно было положить сменную одежду. Не водить же мне его по городу в таком виде. А вид такой, что до машины бы успеть дойти без приключений. Куп покатывался от смеха, предлагал сфотографировать брата и выслать фотографию родителям. Тот едва сдерживался, чтобы не врезать ему промеж глаз. Я в футболке Купа на двадцать размеров больше и тех самых джинсах, штанины которых пришлось подкатать чуть ли не на половину. Волосы распустила, на лице – яркий, вызывающий макияж. Главное, чтобы знакомые не увидели, иначе позора не оберешься.

На прощание Куп что-то шепнул брату, шаловливо глянув в мою сторону.

– Поведите эту ночь весело, – наклонился он ко мне.

– И тебе не скучать сегодня и оторваться по полной, – мурлыкнула я, касаясь невесомым поцелуем уголка губ. Его рука быстро скользнула по талии и опустилась на мою попку. Он расстроено вздохнул, виновато посмотрев мне в глаза. Глупый… Что же ты наделал? Тебе ведь надо было всего лишь настоять…

Мы спустились в двух лифтах с задержкой в десять секунд. Как и рассчитывалось, Куп собрал всех фанаток, дежуривших у входа, около окна гостиничного магазина. Туда же подтянулась для подстраховки охрана. Пока он увлеченно рассматривал всякую всячину на витринах, намеренно близко подходя к окну и периодически помахивая девушкам, мы с Зилем резвым галопом неслись к машине. Только сейчас я осознала, что эта дурацкая выходка с переодеванием действительно могла выйти парню боком и опозорить на весь мир. Нам повезло. Красавчик Куп великолепно справился со своей задачей. Мы прыгнули в машину и были таковы.

– Ну что? – поинтересовалась я, немного отъехав от гостиницы. – Будем в машине кататься или за мотоциклом заедем?

– А у тебя можно дома переодеться?

– Конечно, – и рассмеявшись, добавила: – Даже могу подобрать тебе юбку поинтересней.

– Не смешно, – Зиль надулся и принялся стирать помаду, нагло повернув зеркало заднего вида к себе, полностью лишив меня обзора дороги.

Так мы и ехали с ним под тихую музыку какого-то первого попавшегося радио. Зиль восторженно смотрел в окно, и мне нравилось, что он ведет себя естественно, живо интересуясь архитектурой и людьми, комментируя и иногда показывая пальцами на что-то особенное. Я пыталась хоть как-то объяснить, что такого исторического мы сейчас проезжаем, попутно смутно припоминая историю родного города. Н-да, не сильна я в истории, как выяснилось, не сильна…

От «Пулковской» до центра в полночь рукой подать. Я ехала не спеша, чтобы показать гостю нашу архитектуру. Как последовательно менялся город, разрастаясь от центра к окраинам. Обогнули Московские ворота, сталинки сменялись домами конца 19 века.

Свернула на Фонтанку, чтобы сделать разворот через Аничков мост и Невский. Проезжали самый центр, здесь было бы классно просто прогуляться, пешком, не спеша, держась за руки.

Но в таком виде на улицах не безопасно не столько мне, сколько Зилю. Я не могу им рисковать. Он слишком дорогой мальчик, чтобы подвергать его жизнь хоть малейшей опасности.

Зиль во все глаза смотрел по сторонам и ему явно нравилось, то что он видел.

Зиль рассказывал о Госларе, в котором они жили в детстве. И сравнивал его с Питером. Зиль говорил, что любит большие города и как хотел бы жить вот в таком же прекрасном ярком месте, например, в Берлине, пока в какой-то момент его рука, сопровождаемая изощренным ругательством, резко не дернулась к радио и не вырубила его.

Я удивленно отвлеклась от дороги, вопросительно уставившись на парня. Зиль скрестил руки на груди и каким-то непонятным мне образом переплел ноги.

– Ненавижу! – буркнул под нос.

– Что такое? Ты не любишь этого исполнителя?

– Нет. Просто я уже не могу слышать эту песню. Меня от нее тошнит. Каждый день одно и то же. Не хочу. Даже слышать ничего не хочу из нашего репертуара.

– Вашего? Это ты пел?

– А ты не слышала ее на концерте?

Я промычала что-то нечленораздельное, сильно покраснев.

– Классная, – тут же соврала я, потому что на самом деле даже не успела понять, что за мелодия начала звучать из динамиков. – Мне очень нравится.

Зиль сидел напряженно, безразлично уставившись в сторону, поджав губы. Вся работа насмарку из-за дурацкой песни! Надо его тормошить, иначе я тут свихнусь через пару часов.

– Три года одно и то же почти каждый день! – вдруг процедил он раздраженно. – Иногда не по одному разу. Одни и те же песни, одни и те же слова, одни и те же жесты, улыбки, позы. Три шага вверх до Гюнтера. Встать к нему передом, к залу задом и поднять правую руку вверх, а левой указать на Купа. Игривый взгляд, черт побери, обязателен! Десять шагов бегом до Купа и спина к спине. Двадцать шагов и наклониться в зал около Матиса. Балкон. Трибуны. Визжащий партер. Ужасные, потные, обезумевшие лица, сливающиеся в одну безликую массу. Руки. Лес рук. Они тянутся. Дай им волю и они сдернут меня в толпу, разорвут на части. – Он неприятно усмехнулся: – На сувениры…

– Ну, я смотрела, конечно же, не только концерт, и тоже сильно обалдела от увиденного, – очень аккуратно и вкрадчиво начала я. – Не ожидала, что такое вообще возможно… Еще вчера я ничего не знала о твоей группе, а сегодня после концерта хочу купить диск. Все диски, какие есть! Мне понравилось, что зал взорвался с первых же аккордов. Мне понравилось, что ты был таким искренним. А еще… Знаешь, когда я сидела за сценой, включили свет, чтобы ты мог видеть зал, и я увидела твои глаза на большом экране. Ты был счастлив в тот момент. Более тринадцати тысяч человек стояли на ушах, орали, визжали, махали руками… И ты был счастлив. Искорки, нет, костры в твоих глазах без всяких спецэффектов… Ты сам был факелом! Мне ведь это не показалось?