– Подаришь мне все это – всех соседних мужичков обидишь. Я сам мужик, и не след мне быть господином себе подобных, таких же, как я, мужичков. А я твоими щедрыми милостями, великий государь, и так до скончания века моего взыскан и доволен.

Баженин ждал царя с великим нетерпением, которое в конце возросло до такой степени, что старик перестал ждать в Вавчуге, – выехал к царю навстречу. Ехал скоро – насколько сильно было в нем желание поскорее лицезреть Петра и насколько быстро могли везти ямщики, хорошо знавшие, что Баженин – друг царя.

На одной из станций – именно в Ваймуге – Баженину показалось, что ямщик не скоро впрягает лошадей и таким образом как бы намеренно задерживает момент свидания его с Петром. Баженин вспылил и ударил ямщика в ухо, но так неловко, что попал в висок, и так сильно, что ямщик тут же на месте упал и умер.

Между тем приехал Петр. С Бажениным отправился он в Холмогоры и Вавчугу. В Вавчуге пировал. Съездил в Архангельск и поехал назад в Петербург; Баженин его провожает. В той же Ваймуге, где Баженин убил ямщика, собрались мужики царю пожаловаться, что зазнался-де Осип Баженин и никакого суда на него не найдешь. Прямо сказать мужички не смели, а придумали сделать это дело так, что когда вышел царь из избы к повозке – мужики стали перешептываться промеж себя, потом громче и громче переговариваться:

– Баженин мужика убил. Мужика убил Баженин!

Услыхал Петр – улыбнулся. Остановился на одном месте, да и опросил весь народ громким голосом:

– Ну так что ж из того, что Баженин мужика убил?

У мужиков и ноги к земле и язык к гортани прилипли, стоят и слушают:

– Это ничего, что Баженин мужика убил. Больно бы худо было, кабы мужик убил Баженина.

У мужиков и ушки на макушке. Царь продолжал:

– Вас, мужиков, у меня много. Вот там под Москвой; за Москвой еще больше; да на Казань народ потянулся, к Петербургу подошел: много у меня мужиков. Вот вас одних сколько собралось из одной деревни. Много у меня вас, мужиков, а Баженин – один.

С тем царь и уехал.

Рассказывают, что государь целые дни проводил на городской бирже, ходил по городу в платье голландского корабельщика, часто гулял по реке Двине, входил во все подробности жизни приходивших к городу торговцев, расспрашивал их о будущих видах, о планах, все замечал и на все обращал внимание даже в малейших подробностях.

Раз <…> он осматривал все русские купеческие суда; наконец, по лодкам и баркам взошел на холмогорский карбас, на котором тамошний крестьянин привез для продажи горшки. Долго осматривал он товар и толковал с крестьянином; нечаянно подломилась доска – Петр упал с кладки и разбил много горшков. Хозяин их всплеснул руками, почесался и вымолвил:

– Вот-те и выручка!

Царь усмехнулся.

– А много ли было выручки?

– Да теперь немного, а было бы алтын на сорок.

Царь пожаловал ему червонец, примолвив:

– Торгуй и разживайся, а меня лихом не поминай!

(С. Максимов)

В то время, когда уже основан был Петербург и к тамошнему порту начали ходить иностранные корабли, Петр I, встретив раз одного голландского матроса, спросил его:

– Не правда ли, сюда лучше приходить вам, чем в Архангельск?

– Нет, ваше величество! – отвечал матрос.

– Как так?

– Да в Архангельске про нас всегда были готовы оладьи.

– Если так, – отвечал Петр, – приходи завтра во дворец: попотчую!

И он исполнил слово, угостивши и одаривши голландских матросов.

(С. Максимов)

В то самое время, когда Петр I с Меншиковым в 1700 году намерен был с новонабранным войском идти из Новгорода к Нарве и продолжать осаду этого города, получил он известие о несчастном поражении своей армии, бывшей уже при Нарве, с потерей артиллерии и со взятием в полон многих генералов и полковников, и, сетуя на себя, что при этом случае лично не присутствовал, мужественно снес эту печаль и сказал:

– Я знаю, что шведы нас еще несколько раз побеждать будут, но, наконец, научимся этим побивать их и мы.

Под Нарвой, 8 июня 1704 года, Петр I, узнав через перехваченное письмо, что шведы ожидали генерала Шлиппенбаха со свежим войском, приказал двум полкам пехотным и двум конным надеть синие мундиры, взять шведские знамена и двигаться по направлению к городу. Между тем другой отряд, в зеленых мундирах, под предводительством Репнина и Меншикова, нападает на переодетых в шведские мундиры товарищей и завязывает с ними горячее дело. Шведы, приняв русских солдат в синих мундирах за отряд Шлиппенбаха, тотчас же выслали вспомогательное войско, которое одно и потерпело сильное поражение. Вслед за тем Нарва взята была приступом (9 августа).

(Из собрания И. Преображенского)

Король Шведский Карл XII вдруг вознамерился дать сражение под Полтавой вместо 29 июня – 27-го числа (1709) и с вечера пред тем днем отдал приказ, чтоб с полуночи вся его армия была в готовности к наступлению и чтобы не обременяла себя запасным хлебом: «В российском лагере его довольно, так смогут досыта наесться». Итак, в назначенный день с полуночи и гораздо ранее солнечного восхода выступил сам из лагеря, а кавалерии велел идти вперед для нападения на отводные российские полки и на конницу. Сделалась тревога и пальба с обеих сторон; донесли Петру, который тогда еще опочивал, что шведы уже наступают и атакуют наши отводные посты и конницу. Его величество, вскочив, спросил:

– Сегодня 27-е число?

– Так, ваше величество, – ответили ему.

– Как же говорили на 29-е число? Так, знать, он переменил и тем хочет нас нечаянно уловить.

Между тем, выйдя из палатки, слышит уже сильную пальбу с редутов: пушечную и ружейную, тотчас повелел полкам своим выступить из лагеря, а сам возвратился в палатку, сказав: «Я скоро сам к полкам буду». Немедленно вооружился и принес теплую молитву к Всевышнему, вышел и сказал: «Теперь на начинающего Бог, а по Нем и мы!» – и с тем сев на лошадь, поскакал предводительствовать своею армией и ободрил всех своим присутствием.

На другой день после Полтавской битвы представлены были государю все знатные шведские пленники. Он принял их милостиво, отдал шпаги и сожалел об их несчастии, а также о не миролюбивом их короле. Потом угощал в шатре своем фельдмаршала Реншильда, графа Линца и прочих генералов и пил за здоровье их с достопамятным изречением: «Я пью за здоровье моих учителей, которые меня воевать научили!» Выхваляя мужество и храбрость Реншильда, он пожаловал ему свою шпагу.

(Из собрания И. Преображенского)

Когда разбили шведов под Полтавой, за бежавшим неприятелем отряженная погоня настигла его у Переволочны. Всех взяли в плен, кроме Карла XII, который с малой свитой ушел на противоположный берег реки; оставалось только переправиться через оную. В пущую тревогу является генерал-майор князь Григорий Семенович Волконский, украшенный белой перевязью через плечо, с царским указом остановить погоню. <…> Впоследствии открылось, что это сделано было с намерением и что царю побег королевский, так сказать, развязывал руки.