Выход Роману приснился.

Желтые трёхэтажные корпуса под серым шифером двускатных крыш, пыльная зелень старых деревьев, расчерченный белыми линиями на прямоугольники асфальт плавится под летним солнцем. Их роту по тревоге сорвали с занятий. План "Кольцо" — в гарнизоне сбежал из части вооружённый дезертир. Большинство курсантов и офицеров уходят в патрули, перекрывать вокзалы, аэропорт, выезды из города, блокировать станции метро. В магазинах их автоматов боевые патроны. Роман остаётся на месте — группа захвата дежурит у выделенного бронетранспортёра. Парни, помахивая касками, собираются на газоне и укладываются на пыльную траву, не снимая бронежилетов. Броники удобные, в них комфортно лежится даже на булыжнике.

— Да — а, — думает проснувшись Роман, разглядывая потолок и стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить жену, — забыл я про бронежилеты.

До утра лежит, перебирая в уме разные варианты. К рассвету кое‑что придумалось. Попросил у Прядивы на выкройку кусок старого полотна, и марш в кузницу, экспериментировать.

Получилось довольно симпатично. Не сразу, пришлось поломать головы. С виду — кожаный жилет, равномерно усеянный блестящими заклёпками. Только застёгивается не спереди, а слева — чтобы слабое место прикрывалось щитом. Внутри — стальной корсет из дюжины пластин. Ещё три прикрывают верхнюю часть груди и спину от шеи до середины лопаток. Спереди к жилету приклёпан фаршированный бронёй передничек, — прикрывает верхнюю часть бёдер и самое дорогое, но кланяться не мешает. Тяжеловато получилось, больше пуда, пожалуй. Вдвое тяжелее прототипа. Зато надёжно — после цементации, закалки и отпуска стальную пластину удалось просечь только хорошим прямым ударом топора. Акчей смог прострелить из Роминого лука. Стрелял в упор, стрелой с гранёным наконечником из тигельной стали. Прочие стрелы от доспеха отскакивают, или вязнут в металле. Такой бронежилет довольно технологичен в изготовлении и ремонте, после рубки пришлось заменить пару пластин и поставить на кожу несколько заплат. Акчей его даже на работе не снимает, чтобы привыкнуть. Заказ на кожаные заготовки отдали вместе с выкройками в соседние сёла. Сами, забросив остальную работу, принялись ковать пластины. Почти все они стандартные, одной ширины, отличаются только длина и форма верхнего края. Края пластин после ковки обтачиваются на точильном станке, по шаблонам. Приходится возиться только с изогнутыми элементами защиты верхней части торса, но за неделю, не сильно напрягаясь, удается изготовить комплект пластин для четырёх — пяти доспехов. Гораздо лучше, чем ожидал Шишагов. Каждый из четырёх Роминых учеников делает какой‑то один вид работы. Пока один выколачивает на механическом молоте заготовки пластин, второй доводит их до ума в ручном режиме, третий на специальной наковальне несколькими ударами молота формирует Г — образный выступ по внешнему краю — и ребро жёсткости, и соединение с соседней пластиной улучшает. Он же пробивает отверстия под заклёпки. Первак Заградович занимается цементацией и закалкой — у парня талант, старший сын старейшины вильских кузнецов просто шкурой чует, когда надо опускать заготовку в масло, и насколько. У Шишагова получается хуже. Поэтому он куёт изогнутые детали. Их нужно меньше, остаётся время на прочие дела.

Сурово сведённые бровки обнажённой красавицы выглядят несерьёзно.

— Ромхайн, если ты не перестанешь так себя торопить, ты скоро сложишься и не сможешь больше ничего.

Ласковые пальчики жены нежно, самыми кончиками скользят по груди мужа.

— Не сложишься, а свалишься.

— Не цепляйся к словам, ты меня понял. Мой муж почернел, как арендатор, и высох, как забытый на печи сыромятный ремень. Тебе нужно больше спать.

Роман прижал к себе супругу и поцеловал — долгим, нежным поцелуем. Этайн сначала ответила, подалась ему навстречу, но потом оттолкнула и зашептала сердито:

— Не пытайся заткнуть мне язык!

Волнуясь, она ещё иногда путает вильские слова. Роман улыбнулся:

— Мне жаль тратить на сон ту часть ночи, которую мы не спим вместе.

— Скоро нам придётся сделать перерыв.

— Почему?

— Глупый. Причину скоро заметит даже слепой.

Шишагов рывком сел на постели, уставился на жену, будто первый раз увидел.

— Правда?

Довольная произведённым эффектом, жена потянулась, соблазнительно изогнувшись. У Романа чуть дыхание не перехватило — так и не привык за прошедшее со свадьбы время.

— Мы ведь старались, правда? — И рассмеялась счастливо, будто серебряные колокольчики прозвенели.

Шишагов вскочил с кровати, подхватил жену на руки и зарылся лицом в её волосы.

— Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, положи меня на место, муж мой, — шепнула она ему прямо в ухо.

— Щекотно! — затряс он головой.

Набитый свежим сеном тюфяк тихо зашелестел под тяжестью двух опустившихся на него тел. Последнее слово, Этайн, как всегда, оставила за собой:

— В кузнице и без тебя хорошо справляются. Возьми Маху, погуляй несколько дней в пуще, отдохни — я же слышу, как тебе хочется побыть одному.

— Хорошо, — согласился Роман, — я так и сделаю.

И в лесу найдётся занятие. Шишагов давно туда собирался.

В старой дубраве солнечный луч нечасто добирается до земли — только зимой и в самом начале весны проскользнёт между голых ветвей, приласкает мимоходом первые подснежники. Летом здесь зелёный полумрак, между уходящими далеко ввысь колоннами стволов даже трава — редкость. Мох, и тот не растёт, задавленный палой листвой. На земле — царство папоротников. Того и гляди, на ближайшем пригорке выйдет из‑за серых стволов какой‑нибудь аллозавр, улыбнётся безразмерной пастью. Но нет, не выходит ящер. Только серые холки кабанов торчат над папоротником, свиньи роют мягкую подстилку в поиске червей, личинок и прошлогодних желудей. Сытые, наглые, учуяв человека, уходят нехотя, не торопясь, мол — гуляем мы тут. Оборачиваются, наводя в сторону подозрительного шума большие уши.

Единственное место, где солнце может пробиться сквозь кроны, находится там, где старое дерево не выдержало натиска времени, болезней и ветра, где рухнул на мягкую землю, ломая по пути вершины молодых соседей, огромный ствол. Сквозь прореху в кронах пробились жаркие лучи, высушили кору. Забрался наверх и сиди, отдыхай от окружающей сырости. Ходить по пуще тяжело, не зря вильцы в неё стараются наведываться пореже — ни дорог, ни просек, старые стволы и сучья валяются, как попало, из земли выпирают могучие корни, норовят подставить подножку пробирающемуся человеку. На редких полянах пасутся непуганые олени и зубры, гудят пчёлы, разносят взяток по облюбованным дуплам. По протоптанным между деревьями и буреломом тропам пробегают к пастбищам и на водопой тарпаны. Из‑за них Роман и лазит по пуще — трёх трофейных лошадок не хватает, надо таскать косилку, лодки с рудой, глиной да известью, возить брёвна на лесопилку. На ту прорву народа, что собралась вокруг Шишагова, землю под огород стоит не лопатами вскапывать, поднимать плугом. Нужна тягловая скотина. Из лесного коника ещё тот работник, но лодку или тележку потащит, а потомство от мышастых кобыл и скандских жеребцов просто обязано прибавить если не в росте, то в силе. А ещё и овсом подкормить….

Взрослых дикарей не приручить даже с учётом талантов и умений Этайн, но жеребят можно захомутать. И несколько молодых крепких кобыл оставить для случки. Остальных отпустить обратно в пущу, пусть размножаются. Есть и проблема — дикие лошади постоянно пасутся рядом со стадом чёрных длиннорогих быков, как ни прикидывал Роман, под облаву попадут и те и другие.

— Ладно, в загоне отсортируем как‑нибудь, правда, Маха?

Всей реакции — дёрнулось ухо с кисточкой. Не любит рыся домашнюю скотину. Инстинкт требует убить и съесть, вожак запрещает — одно расстройство. С горя приходится ночами ходить в пущу, отводить душу. С тех пор как в прайде появилась новая самка, Роман почти перестал охотиться, гон у него. В последнее время и Маху часто охватывает какое‑то непонятное томление, вроде как ждёт чего‑то.