— Шестьдесят метров. Видимость скверная, ил, огромный разломанный корпус ушел в него на добрый десяток метров. В общем-то подготовились мы к работам неплохо, но Балтика приготовилась еще лучше. Будто дьявол, а точнее царь морской, мешал нам. Лишь выйдем в море — он своим трезубцем в глубинах шуровать начинает. Дождь. Холодина. Вода ледяная. Одевались тепло, но через полчаса пребывания под водой сил не было. Да и глубина-то какая! Шестьдесят метров.

— Вы, Марек, на дно ходили? Что там?

— Несколько раз спускался. Представьте себе громадину в десятиэтажный дом, вот что такое один из обломков «Густлова»! Ржавое, перекореженное железо. Трапы, вставшие торчком, шлюпки, висящие на кран-балках, огромная труба, торчащая из ила, чуть в стороне носовая часть — лежит на боку, трудно ориентироваться, все на боку. Двери в каютах заклинены, одну вскрыли, оттуда какой-то мусор плавно так посыпался и какие-то большие и маленькие шары, я вначале и не понял, что это такое, а это черепа человеческие… — Он замолкает, поднимает над головой два пальца, — Феликс, еще пару кружек, берет шарф, наматывает на шею. — Но нас интересует конечный результат? Он нулевой. За все время выхода в море мы в общей сложности и десятка часов не пробыли на «Густлове», а что за это время можно выяснить? Лишь одно: кто-то там уже… побывал до нас. Чья-то тайная, ведь об этом никто ничего не писал, экспедиция. Но экспедиция отлично оборудованная. Во многих местах корпус судна взрезан, это для того чтобы можно было проникнуть в трюмы не с палубы, а со стороны борта…

— Выходит, что «Густлов» разграблен?

— Разграблен? Несомненно, что его хорошо «почистили», но все ли успели и смогли вычистить? Судно такое огромное, что нужны многие месяцы чтобы осмотреть все его трюмы. Мы, например, обнаружили два помещения, в которых еще никто не побывал… Так, давайте ваши бумаги, вот мои. Мы вам напишем. Договоримся, где встретимся, хорошо? Да, насчет «Геттингена» и «Ганзы» у нас каких-либо подробностей нет, а «Генерал фон Штойбен» лежит недалеко от «Густлова», и там же еще один громадный пароход — «Гойя». О нем вам что-нибудь известно?

— Грузился в Пиллау трое суток. Ушел, кажется, в марте… — Простите, вы в трауре?

— Да. Пожалуйста, подайте мой берет. Судоверфь имени Ленина, на которой я сейчас работаю, закрывают. Нерентабельная оказалась, как и две сотни других предприятий Польши. И нас всех, двенадцать тысяч работников, хотят рассовать по другим предприятиям, представляете? — Он допивает пиво, надвигает берет на лоб. — Рассовать! А я хочу жить в моем Гданьске и работать на моей верфи!

— Землю — крестьянам, заводы — рабочим?

— Вот именно. Мы так и решили. Организован комитет по сохранению верфи. «Солидарность» забирает ее в свои руки. И верфь станет рентабельной, когда мы выпроводим за ворота тысячу «командиров», которые командуют нами.

— Наверно, про таких наш древний российский литератор Сумароков сказал: «Они работают, а вы их труд ядите»?

— Вот именно, наш труд пожирают, а что и делают, так на каждом собрании призывают совершенствовать нашу социалистическую экономику. А что это такое, скажите вы мне, «социалистическая экономика»? Нечто неясное, как морская свинка, которая и не морская и вообще не свинка. В общем, все сложно. Одни, кто поумелее, разъезжают на «мерседесах» и живут в особняках с бассейнами, их ругают во всех газетах, критикуют, но кто же их тронет, тех, кто добывает для Польши, например, из Штатов компьютеры? Кто же будет резать кур, несущих золотые яйца?.. Да, по поводу «Лея». Пароход вышел из Пиллау тоже с каким-то очень ценным грузом и благополучно прибыл в порт Бремерхафен, где и был накрыт бомбовым налетом английской авиации. Успели с него снять груз или нет, об этом нам ничего не известно.

— Минутку еще, а про «черный портфель» подполковника криминальной полиции Нувеля из Ольштына вы что-нибудь слышали?

— Наслышаны и мы про этот таинственный портфель, в котором якобы записи сенсационных сообщений Эриха Коха, но вот что странно: ребята из нашей группы ездили в Ольштын, пытались встретиться с подполковником Нувелем, причем очень настойчиво пытались, но ничего не получилось. Он будто бы есть, а будто бы его и нет вовсе. Какая-то мистическая, а может, и фантастическая фигура этот подполковник. — Марек поднимается. — Может, кто-то другой, в силу особой значимости документов, полученных от Коха, скрывается под этой фамилией «Нувель»?

— Меня это тоже очень интересует. В Ольштыне у меня есть друзья, завтра еду туда, попытаюсь что-нибудь выяснить. Вы уходите? А я еще посижу тут немного. Довидзенья!

Я ушел тотчас, как только за Мареком закрылась дверь. Просто мне хотелось еще разок одному, чтобы никто не мешал с разговорами, пройтись по этому удивительному городу, городу совершенно нереальному, городу БОЛЬШОЙ СКАЗКИ, городу-чуду. Утихший было снег снова посыпал, добавляя красоты и таинственности всем этим высоким, с плетеными рамами окон, домам, замершим каменным фигурам, морским дьяволам, разинувшим свои каменные пасти. Колокола вдруг забили в Мариацком костеле, им отозвались другие колокола, звон разнесся по всему городу. Невозможно поверить, что на месте этой сказочной архитектурной фантазии всего 40 лет назад громоздились безобразные развалины, все было засыпано грудами кирпичного крошева, там и сям торчали не дома, а их остовы, скелеты. То был страшный «ГОРОД МЕРТВЫХ», такой же страшный, каким был и Кенигсберг.

Нет, невозможно это представить, что люди могли осмелиться на подобное: полностью восстановить абсолютно весь Гданьск! Завидую. Таких людей, таких руководителей не нашлось в нашем городе, хотя нет, был один, как рассказывают старожилы области, первый по счету секретарь обкома Иванов. Он считал, что если уж и не весь абсолютно, но центр города, Кнайпхоф с Кафедральным собором, с другими кирхами и Королевским замком восстановить следует всенепременно, восстановить, чего бы это ни стоило. Какими силами? Предположим, при помощи немцев Поволжья — все ж земля-то немецкая! С этой идеей он и отправился в Москву. В два часа ночи его привезли в Кремль. Сталин выслушал Иванова. Неизвестно, что он ему сказал, но в гостиницу «Москва» Иванов вернулся под утро постаревшим на десяток лет. Он молчал, не отвечал на вопросы, а когда приехал в Калининград, вызвал второго секретаря, передал ему бумаги, уехал домой и застрелился.

А снег-то какой, все занесет! Глемб, видимо, завершил свое выступление в Королевской Каплице. Группками и поодиночке люди спешили в сторону городского вокзала, некоторые несли какие-то лозунги, свернутые на древках. Обширный продуктовый, с отделом промышленных товаров, магазин недалеко от вокзала был еще открыт. Возле него колыхалась быстро разрастающаяся толпа. В магазине было светопреставление, гам, крики, толчея. Скупали все, что попадалось на глаза.

Не хотелось разочаровывать администрацию ночного секс-шоу-бара, и, возвратясь в отель, я купил входной билет за тысячу злотых, передохнул немного и в двенадцать ночи спустился в бар. Там было полупустынно. Пяток далеко не молодого, примерно как я, возраста мужчин и десяток дам, сидящих кто поодиночке, кто вдвоем за столиками. Дамы пили кока-колу. Все, как по команде, глянули в мою сторону, но, видимо, сразу сообразили, что ни для одной из них я не представляю никакого интереса, хотя вот одна улыбнулась мне, вот вторая даже кивнула. И я чуть не кивнул! А на небольшой эстрадке парень в пестром трико изрыгал из своего горла столбы огня… Значит, Кох был в Данциге. С Кларой? Хотел отправить ее из Кенигсберга? Что удержало его от этого? Какое-то особое чувство? Что вывозил он из Восточной Пруссии?.. Бармен поставил на столик бокал с водкой на два пальца и бутылку кока-колы. Повел глазами в сторону той, что кивнула мне. Тут велосипедист выкатился на одноколесном велосипеде и начал кружить по эстрадке… Что вернулось, кроме Клары, назад, в Кенигсберг? Что отправилось в то страшное плавание?.. А что было в трюмах «Лея», «Генерала фон Штойбена»? Кто промышлял на «Густлове»?..