Магистр спал, когда она зашла в его камеру, но быстро проснулся, услышав звук, с которым за ней закрылась дверь. Разговор, прошедший между ними, нельзя было назвать простым, но он был честным, невзирая на их взаимную нелюбовь друг к другу.

Иллирио явно жалел о произошедшем и сознавал собственную вину перед Эйгоном, стойко приняв ее слова и поблагодарив Арью за понимание, с которым она отнеслась к правде.

Небо уже начинало светать, когда она вместе с сиром Эдриком вышла сопроводить магистра до его корабля, ожидавшего в бухте за замком. По ее приказу перед отбытием из Красного Замка тому было позволено взглянуть на детей, и старик явно был тронут этим, прекрасно понимая, что это последний раз, когда он видит их.

Прощание на скалистом берегу, обдуваемом ветрами, выдалось сухим и формальным, но перед тем, как уйти, Мопатис сжал ее руку в своей, серьезно посмотрев на нее.

— Скажи ему, что я сделал все это ради его блага, — произнес он скорбно. — И… позаботься о нем.

Арья молча кивнула, сжав в кулаке холодный металл медальона, что передал ей Иллирио и проследила его путь до самого корабля, продолжив стоять на берегу до тех пор, пока судно с красными парусами полностью не скрылось за горизонтом.

Открыв медальон с изображением трехглавого дракона, Старк взглянула на миниатюрный портрет женщины с валирийской внешностью, прочитав имя, выгравированное под ним

«Серра».

— Ваша Милость, нам уже стоит возвращаться.

Голос Эдрика вывел ее из глубоких размышлений, и Арья запоздало кивнула, последовав за ним обратно в замок по крутым и скользким от морской влаги ступеням.

Если кто-нибудь узнает правду… то им будет грозить участь похуже, чем та, что постигла дорнийскую принцессу и ее детей. Она должна быть сильной. Ради детей, ради Эйгона.

========== Эпилог ==========

***

И что же написать? Даже не знаю…

Отец всегда говорил, что изживание мыслей на пергамент помогает разбираться с проблемами, но я никогда особо не следовал этому совету, не задумываясь о течении своей жизни. Что же поменялось, раз такой раздолбай, как Тристан Мартелл, взялся за перо не для тайной записки с просьбой о свидании?

Да ничего такого уж важного, на самом-то деле: просто ему в руки попал дневник дяди — принца Оберина, коим Трис восхищался с детства, и прочитанное произвело на него сильнейшее впечатление, так что он собирался последовать примеру Красного Змея, запечатлев все самые важные и интересные моменты жизни. (Хоть и сильно сомневаюсь, что наберется столько всего, как у дяди, но попробовать стоит).

На том и порешили. Стоит бы уже начать, да вот, все никак не могу избрать способ повествования. Эх, как пойдет, так уж и пойдет — чего заморачиваться-то? Подумаешь, какие-то записи о придворной жизни… везде одно и то же!

Итак, почем зря марать пергамент и изводить чернила смысла нет. Писать буду только самое важное для себя, ну и, возможно, для тех, кто найдет записи после моей неблаговременной кончины. (В том, что она будет таковой, никаких сомнений нет).

Открытие Совета, Празднование и проч

Я не был среди тех, кто с нетерпением ждал создания Совета, но и ярым противником данной авантюры не слыл — честно говоря, меня мало интересовало все, что напрямую не касалось меня или моих близких. Несмотря на скептичный настрой, я все же проникся общим энтузиазмом и даже испытывал некоторое благоволение, сидя на трибуне дорнийцев и оглядывая огромный зал, совсем новенького здания Совета и удивляясь тому, как архитекторам и инженерам удалось в столь короткий срок сконструировать и построить здание, могущее посоперничать с тронным залом в Красном Замке и даже выигрывавшее у того в некоторых деталях.

Разговоры в день открытия велись долго и длинно, но ничего действительно важного так и не было сказано, так что оставалось лишь ждать, что же будет дальше. Впрочем, Король, Десница и большинство дворцовых чиновников казались вполне довольными, из-за чего оставалось лишь понять, что впереди грядут большие перемены, которых лично я ждал с нетерпением, предвкушая их сладкий вкус. Но не это тогда меня волновало: утреннее заседание кончилось, а за ним последовало участие в городском фестивале, плавно перетекшее в празднование во дворце. Кутеж длился едва ли не до рассвета, но сам виновник торжества покинул их компанию еще до полуночи, забрав еще и Дейна, так что ему тогда пришлось отдуваться за троих.

Да… весело было, конечно, только вот, упустил я тогда явно что-то стоящее, учитывая сменившееся настроение у монарших особ. Даже Эдрик, сволочь он этакая, не проговорился спустя целый месяц, и мне оставалось лишь догадываться о причинах подобного поведения. Кое-какое мысли, конечно, были, но ничего конкретного, так что особо тянуть дракона за хвост смысла не находилось, да и меру знать, все-таки, стоило: впадать в немилость у кузена и его супруги стало бы тяжелым ударом по моим позициям, а радовать сестрицу своей неудачей ой как не хотелось.

Мрачные настроения сошли на нет только ближе к именинам принцессы, т.е. спустя три луны. Праздник, хотя и скромный по королевским меркам, внес светлые краски в придворную жизнь и явно оживил Эйгона, в последнее время бывшего непривычно угрюмым. Тучи рассеялись и жизнь закипела с новой силой, когда его величество полноценно вернулся к своим обязанностям, казалось, став сдирать по три шкурки с каждого, кто имел даже самое косвенное отношение к королевским делам.

Указы сыпались, словно из рога изобилия, Совет работал чуть ли не с восхода солнца, люди вокруг все копошились, исполняя королевскую волю, постоянно мелькали новые лица, а старых становилось явно поменьше — кого увольняли, кого переназначали, а некоторых и вовсе показательно казнил сам Эйгон на площади перед Советом у поставленного королю-Миротворцу памятника.

Я участвовал во всем этом постольку-поскольку, все же признавая полезность и необходимость проводимой политики, у которой, безусловно, имелись и противники, кои видели в короле слишком сильного и решительного правителя, могшего совсем отобрать все привилегии у знатных лордов. Особенно многим не нравилось распространение грамотности среди простого люда и появление у них возможности продвигать свое мнение через Совет.

Первыми жертвами пали мелкие лорды, потерявшие из-за новой системы налогообложения огромную часть доходов, и лишившиеся своих властных полномочий. К концу 314 года от З.Э. недовольство возросло до такой степени, что на его величество в течение нескольких недель было совершено пять покушений, а последнее едва не увенчалось успехом: пущенная из толпы стрела попала ему в плечо, и мейстеры потратили уйму сил, чтобы не дать яду распространиться по всему оргвнизму.

Случившееся, к удивлению, только придало фигуре Эйгона всеобщую любовь и уважение. После месяца долгой и изнурительной болезни, король вновь вышел к народу, пройдя весь путь от Красного Замка до Септы Бейлора, а оттуда до Здания Совета в одиночку, пеший, безоружный и в простых одеяниях. Этот его поступок еще долго обсуждался везде, а я лишь лукаво улыбался, дивясь находчивости и смелости короля и королевы.

Активные работы продолжались: город преображался на глазах, становясь все больше похожим на Вольные Города с их благоустройством, проводились реформы чуть ли не во всех сферах, улучшались торговые связи, в 316 году был открыт Верховный Суд и Банк по типу Железного, а в 317 его величество подавил восстание в Просторе и на Железных Островах, проявив особую доблесть в битве. Там же особо отличился Нед, который сильно изменился за прошедшие годы.

Вообще, мне иногда кажется, что один я остаюсь неизменным, но отгоняю от себя подобные мысли — незачем забивать голову всякой бессмыслицей, куда лучше думать о насущном.

В том же 317 году королева разродилась здоровым мальчиком, названным Бринденом, а еще через год девочкой, которой было дано имя Висенья. Оба младенца пошли в отца, хоть и в девчушке, как и в ее старшем братце Деймоне, яро чувствовалась волчья кровь.