— Мам, привет, — привычно тянет, глядя на плиту. И застывает. Всё. Крышка. Допился, Соколовский.
На месте маминой улыбки — его лицо. Кто? Как? Зачем? Мозги сбиваются в кучу. Так некстати.
За спиной шорох. Обернуться — и то проблема.
— Стой! Стой, сука!
Игорь бросается за незнакомцем, чувствуя себя, словно в мультфильме. Картинка яркая. Бежишь, а ноги не двигаются. И какое-то мельтешение впереди. Не догнать.
Обратно возвращается, с трудом переставляя ноги. Дышать тяжело. Впору лёгкие выплёвывать.
Миндаль. Едва заметный запах, а сбивает с ног почище Хеннеси. Как? Откуда?
— Не лучшее место для отдыха. — Голос Вики сух и деловит. Словно она приехала сюда, на другой конец города, просто чтобы это сказать. Смешно.
— У каждого свои предпочтения, — пожимает плечами Игорь. — А ещё я вяжу и вышиваю крестиком.
— Ты не брал трубку.
— Телефон на беззвучном. — Надо срочно выпить. Выпить, чтобы разогнать миндальный туман в голове. Чтобы не думать о том, как хочется зарыться в эти волосы, стянув с них дурацкую резинку.
— Ты выпил целую бутылку? — В голосе осуждение. А ты как хотел? Чтобы восхищалась?
— До этой? Да! — Игорь пытается выпрямиться, гордо кивая головой.
— Тебе надо домой.
— Надо. — Он хитро подмигивает: — Поедешь со мной?
— Я вызову такси. — Делает вид, что не слышит. Конечно, поедет. Или он думает, что она его бросит сейчас? Здесь. Совсем одного.
Жалко. Ей его жалко. Она не хочет думать об этом, но не может. И всю дорогу до его дома мысли об одном. Он действительно совсем один. И тебе, Родионова, его жалко.
Жалко оставлять одного на этой огромной кровати. И память даже не пытается подкинуть картинки недавнего прошлого. Почти не пытается.
Остаться с ним. Остаться до утра. Сварить кофе. Улыбаться, глядя, как он, растрёпанный, бродит по дому. Вика вздыхает. Дура. Оно тебе надо? Принца нашла? Он тебя со своей жалостью погонит поганой метлой и будет прав. Не нужна она. Жалость. Никому не нужна.
Или есть что-то ещё? Что-то, в чём самой себе признаться страшно? Бред, Родионова. Иди домой.
========== 4. Другого поля ягода ==========
Ему хорошо. Вот так, безо всяких усилий. Просто очень хорошо. Давно забытое чувство покоя. Хочется вдыхать его полной грудью, заполняя израненные лёгкие. Мягкий солнечный свет проходит сквозь тело, оставляя после себя нежное послевкусие. И голос. Родной, ласковый. Зовёт куда-то за собой. И хочется бежать, бежать следом, оставляя за спиной что-то плохое, что-то, что тянется следом, оставляя чёрные разводы.
Игорь оборачивается, пытаясь сбросить тяжёлый чёрный хвост, но тот лишь сильнее вцепляется, обвивая ноги, медленно поднимаясь наверх. Нежный голос пропадает. Иссиня-чёрные кольца обхватывают грудь, пульсируя, сжимая всё сильнее. Выбивая из лёгких остатки света. Нечем дышать. Воздуха меньше. И меньше. Это конец.
Игорь резко садится на кровати, хватая воздух широко открытым ртом. Проводит дрожащей рукой по влажному лицу. Сон. Просто сон. Обрывки бреда. До сих пор колотит. Выдыхает.
Глаза режет от яркого света. Будильник ещё не звонил. Рано. Но сна больше нет. Во рту мерзко. Опять спал в одежде. Пора завязывать, Соколовский.
Мысли вяло перемещаются в голове, путаясь с остатками сна. Добрести до душа. Одежду — на пол. Холодная вода бодрит. Прогоняет последнюю муть из головы.
За окнами — новый день. Опять бежать. Опять искать. Опять разочаровываться. Горечь во рту. Горечь на душе. Горечь в кружке.
Вчерашний день собирается цветной мозаикой.
Папа. Как ты мог? Пусть не ты держал в руках скальпель. Но ты отдал приказ.
Руки — в волосы. Вцепиться, чтобы боль отвлекла. Отвлекла от отчаяния, которое захлёстывает с головой. Почему это больно? Где искать правду? Везде тупик.
Ниточки обрываются быстрее, чем он успевает их ухватить.
Он чувствует её. Усталость. Задыхается в ней, жмуря глаза. Просто передохнуть. Хоть пару часов. Передохнуть. Где поставить ударение?
Хочется кричать, кричать от бессилия. Но из груди вырывается только слабый стон. Слабый. Ты слабый, Соколовский. Кончай играть в Фандорина. Не по зубам кость.
Подносит кружку к губам, смотрит удивлённо. Кофе кончился. Когда успел?
Нужна передышка. Ты кончаешься с неистовой скоростью. Стираешься. Прогораешь. Дотла. До горстки пепла. Слишком быстро. Слишком ярко. Одному — сложно. И никого — рядом.
Вика.
Имя приходит вместе с образом, вспыхивая яркой бирюзой.
Лучше бы её не знать. Рядом с ней — весь как на ладони. Оголённый нерв. Каждый вздох — обжигает.
Что между ними? Одна ночь. Отчаяние двух одиноких. Или что-то больше? Ни слова после. И когда говорить? Вокруг одни смерти. Не до нежности.
Да и какой нежности? Рядом с ней крышу сносит. Начисто. Страсть? Возможно. Но почему-то кажется, что там — больше. И от этого — страшно.
Не сейчас. А когда? Завтра может и не быть.
Мысли разворачиваются на сто восемьдесят. Нетерпение охватывает, отдаваясь дрожью в кончиках пальцев.
Зачем тянуть. Хватит. Решить всё и сразу. С ним, значит, с ним. Нет? Пусть так.
Город, который никогда не спит, нехотя просыпается. Первые машины на улицах. Дворники неспешно метут улицы.
Цветочный магазин, давно знакомый, круглосуточный.
— Игорь Владимирович. — Продавец, улыбающаяся блондинка, с готовностью поднимается с кресла, где, видимо, дремала. — Вам как обычно? Розы?
Нет. Вике розы — банально. Взгляд пробегает по рядам равнодушных красавиц-лилий, пышных гербер, потрясающих орхидей. Не то. Всё не то. Не для неё. Ответ приходит резко, всплывая в голове.
Подзывает продавца. Та удивлённо кивает. Бросается к телефону. Постоянного клиента терять нельзя. Звонок на соседнюю точку. Не все они такие. Пафосные. Есть и попроще. На цветочном рынке.
Игорь опускается в кресло, берёт предложенную чашечку кофе. Он подождёт. Снаружи — непробиваемое спокойствие. Внутри — ураган нетерпения. Хочется бежать, бежать отсюда. К ней. Стоять рядом и молчать. Дышать с ней. Дышать ей.
Визг тормозов. Распахиваются двери. Заносят букеты. Небольшие. Яркие. Как её глаза. Довольно кивает. Щедро расплачивается. Для неё — самое лучшее. Нежное. Светлое. Как Вика.
От нетерпения покалывает кончики пальцев. Корвет довольно урчит, обгоняя редкие машины. Её дом ещё спит. В окнах — темно. Разбудить?
Игорь сидит в машине, отстукивая нервную дробь по коже руля. Что, страшно? Усмехается. Признаёт. Страшно. Давно забытое чувство. Неуверенность. Когда он в последний раз боялся встретиться с девушкой? В пятом классе? Соберись, тряпка!
Быстрый взгляд наверх, к её окнам. Раз приехал, иди. Что ждать. Цветы — в охапку. К двери. Несколько лестничных пролётов. Замер перед дверью. Глубокий вдох. Палец — на кнопку.
За дверью — тишина. Спит. Ещё спит. Оставить цветы на пороге? Можно. Но… Малодушно. Не для него. Снова на звонок — настойчиво.
Только посмотреть в глаза. Поймать её улыбку. «Здравствуй, Вика. Не спишь?». «Прости, что разбудил». «Как спалось?».
Дверь распахивается так резко, что он от неожиданности делает шаг назад. Вика смотрит удивлённо. А у него внутри — тишина. Где ты, внутренний голос? Заготовленные фразы выветрились сквозняком открывшейся двери. Скажи же что-нибудь, Сокловский. Не молчи!
— Привет. — Хрипло. Жалко.
— Привет. — Потрясённо.
— Разбудил? — Глупый вопрос. Хочется закатить глаза на собственную тупость.
— Нет. — Вика смотрит жадно. Перебегая взглядом с цветов на него и обратно.
— Это — тебе. — Спохватился. Протягивает букет, заставляя обхватить его. Столкнуться руками. Вздрогнуть. Синхронно. Мимолетное прикосновение. А руки отнимать не хочется.
Так и застывают. Он, она и букет между.
— Нам надо поговорить. — На выдохе. Она так близко. На щеке — полоска от подушки. В глазах — испуг. И что-то ещё. Тёмное. Жаркое.
— Надо. — Она сглатывает. В горле сухо. В животе — порхает. Он так близко. В глазах — буря. Меж бровей — морщинка. Белоснежная рубашка прячет загорелую кожу. Безупречен. Как всегда. Не как всегда, поправляет она себя. Вчера — другой. Уязвимый. Близкий.
