Против любви медицина бессильна… Эти слова выжались у меня на сердце неоновыми буквами и никогда уже не уходили из моей памяти.

Мистер Фербратер пожал мне руку, которую нашел холодной, как лед, и проводил в беседку.

- Ну, с Богом. Может, Вам еще удастся привести его к жизни, - глухо проговорил он, и, пряча лицо в огромный носовой платок, ушел.

Гарри стоял спиной в конце беседки у большого, покривившегося дерева. Волосы за несколько месяцев разлуки отросли еще больше и тяжелыми кудрями спускались до осунувшихся плеч. Услышав мои шаги, он обернулся.

Бледное лицо, темные круги под глазами, бескровные, некогда красные, губы. Он очень сильно похудел. Несмотря на теплый вязаный свитер и джинсы, его бил озноб. На плечи было наброшено черное пальто, он прятал руки в карманы. Гарри сделал шаг ко мне, я к нему…

В глазах все плыло и размывалось, я не могла вымолвить ни слова… Внезапно, почувствовав ужасную слабость, когда Гарри от меня отделяло буквально два шага, мы, не сговариваясь, как по команде, опустились друг перед другом на колени. Мелкий песок и листья кололи колени, но я не обращала внимания. Вокруг нас была только эта беседка.

- Прости, - прошептала я, несмело беря протянутую руку Гарри, - я все знаю. Но зачем… Зачем ты?..

- Я не мог по-другому, - только голос его оставался прежним. Как жаль, что голос нельзя обнять, прижать к себе, понюхать, взять и забрать с собой! При первых звуках его голоса слезы потекли у меня по лицу и не останавливали свой бег до конца нашего разговора. Он несмело обвил свои бледные пальцы с моими, сжал их, почти до боли, до хруста в суставах, - не мог сказать всей правды. О своей… Своей болезни. Не мог допустить, чтобы Вы похоронили еще и меня, - он поднял большие, зеленые глаза в обрамлении длинных, густых ресниц. Нижние подрагивали в такт голосу, - не мог этого допустить, понимаете? Мне было легче, чтобы Вы меня бросили, забыли, уничтожили меня в своей памяти… Так было бы лучше. Для Вас.

- Нет, - я затрясла головой, закрывая лицо волосами. Гарри поднес к своим бескровным, потрескавшимися, шелушащимся губам мои руки и стал их целовать, - когда ты ушел, я чуть не умерла. Я правда поверила, что ты… Что ты… Убил Эдварда…

- Если я кого и убил, то только самого себя, - Гарри оторвал губы от моих рук, и на месте бывшего прикосновения кожа ощутила ужасный холод одиночества, - встаньте. Вы не должны так стоять. Во всем виноват только я один. Вставайте.

Гарри помог мне подняться, но не в силах сдержаться, я обняла его, прильнула лицом к его груди. От свитера пахло его духами, лекарствами и чем-то сладким. Я уткнулась носом в ткань свитера и плакала, а он обнимал меня исхудавшими руками и говорил, а я только и слышала, что бесперебойный стук его сердца, которое стучало с оглушительной, невыносимой быстротой.

- Я решил, что возьму на себя чужую вину, и Вы проклянете меня. И уеду. И умру где-нибудь вдали, а когда бы Вы узнали, Вы бы уже просто не помнили мое имя. Да и косвенно я был виноват… В том, что случилось… Мне было всего пятнадцать, и когда случился первый приступ, я думал, что я быстрее умру от страха, чем от болезни. Я не мог дозвониться матери, отец бросил нас, только узнав о том, что его сын – ужасный калека и не жилец, - Гарри хмыкнул, его грудь поднялась, сердце сделало ужасный толчок и чуть не пробило ему грудь, - я позвонил мистеру Хорану, он всегда был другом мамы… И попросил приехать… Он из-за меня сбил его. Не вините его, Кристина, прошлого нельзя вернуть и исправить. Если бы это было возможно, жизнь стала бы раем.

Про болезнь мою, Вы, наверное, уже слышали. Поначалу я даже не верил, что так возможно… что мои сверстники в двадцать два-двадцать три года будут тусоваться и прожигать жизнь, а я уже буду лежать в гробу, - я дернулась от этих слов, Гарри еще сильнее меня обнял, стал водить руками по спине, - чуть было не повесился, а потом подумал: а зачем приближать и без того скорый конец? Стал жить так, как никто и не мог себе позволить. Не задумываясь о завтра, не вспоминая вчера, имея только сегодня. Врачи запретили мне что-либо чувствовать. А кто вообще может такое запретить?! Они говорили, что так я продлю себе жизнь на пару лет. Но разве не лучше умереть быстрее, но испробовав в этой жизни хоть что-то, чем прожить пусть и на два года больше, но ничего не увидав, ничего не почувствовав?.. Я часто бывал у мистера Хорана дома. Видел Ваши фотографии… Уже тогда я был не жилец. Мне нельзя было влюбляться. Все эти гормоны счастья, волнения, эмоции истощали мое сердце, а я после каждого обморока чувствовал себя, как наркоман, на седьмом небе от счастья. Я долго следовал этому совету. Во всех встречных девушках выискивал только недостатки. Но Вы… В Вас я увидел что-то… Я был мертвец физически, Вы - морально. Я думал, что лучше прожить короткую жизнь, но узнать любовь. И я правда Вас полюбил. Эта была не прихоть умирающего мальчика, а действительно любовь. Поэтому… - Гарри начал говорить с большими расстановками между словами, тяжело дыша, а я лишь до онемения стискивала руки на его спине, желая простоять вот так всю жизнь, - поэтому когда я узнал о трагедии с Эдвардом… Когда понял, что в этом был виноват мистер Хоран… Я не имел права дать Вам пережить еще и мою смерть. А я ведь правда не жилец. Поэтому я так и сделал. Но… Смерть мы принимаем геройски только когда она далеко.

Здесь, вдали от Вас, мне стало еще хуже. Как-то я провел в обмороке тридцать шесть часов, а когда проснулся, чувствовал себя так, будто вышел в космос без скафандра. Не мог подняться по лестнице, чтобы не начать задыхаться. Мое время на исходе. Я чувствую свое сердце, как если бы оно сидело передо мной и отстукивало, сколько мне осталось прожить. Пару часов, может быть… И после одного такого приступа, я решил, что не могу умереть, не рассказав Вам всей правды. Я отправил к Вам мистера Фербратера. Он…. Он мировой дядька. Сам бы я к Вам не доехал. Ну и вот. Теперь Вы здесь, и Вы все равно все знаете. Обещайте, что простите мистера Хорана. Он пошел на это преступление не из-за прихоти, а чтобы спасти меня… Он очень любит мою мать. И за это его простите. И попросите прощения у Найла…

Я кивала, а свитер Гарри намокал в том месте от моих слез.

- Гарри, пожалуйста… Пожалуйста, не умирай… - зашептала я.

- Если бы я только мог это сделать, я бы сделал это только для вас. Мисс Селдридж. Кристина, - он ослабил мои тиски, заставил посмотреть ему в лицо. Его губы еще могли улыбаться! – у меня к Вам две просьбы. Нет, даже три… Выполните?

- Я сделаю все, что ты только попросишь.

- Первая. Я у Вас тогда оставил шляпу. Носите ее. И вспоминайте обо мне. Неважно что – хорошее или дурное. Хорошее, конечно, лучше. Мне так жаль, что у нас было так мало времени с Вами, но, может быть, у других его еще меньше… Вторая: выходите замуж за Мельеса.

- Но, Гарри! – воскликнула я, хватая его за руки, но он снова лишь улыбнулся, откидывая со лба тяжелые, отросшие кудри, - я не могу…

- Можете. Считайте, что это мое последнее желание. А Вы ведь не откажете умирающему двадцатиоднолетнему безграмотному парню, да? – он снова улыбнулся, будто говорил о чем-то постороннем, а у меня сердце медленно умирало, когда он говорил так, - он Вас любит, а мне самое главное – чтобы вас любили. Пусть не так, как я… Но…

- А третье? – спросила я, перехватывая холодными пальцами воротник его свитера и приближая его лицо к себе. Мне хотелось вечно смотреть в эти зеленые глаза, с большими черными зрачками, пересчитать все его ресницы с загнутыми кончиками, провести пальцем по каждой маленькой трещинке на его губах, по каждой родинке на лице, особенно под левым углом рта, провести пальцами по подбородку с едва заметной щетиной…

- Поцелуйте меня.

Гарри осторожно наклонился, словно умирающей была я, и прикоснулся к моим губам своими. Они были сухими, но самыми лучшими для меня. Он распахнул пальто и укрыл меня им, прижимая к своему сердцу, которого билось, отдавая свой стук меня почти что в горле. Целуясь, наши слезы смешивались, мы стояли, как намертво спаянные.