***

Егор

Утром того дня, когда Или должен был улетать в США, меня подкинуло ни свет ни заря, хотя его вылет был лишь днём. На часах было девять, для меня не свойственно самому просыпаться так рано, но на душе отчего-то было неспокойно. Едва продрав глаза, я поднялся с койки и пошёл в комнату брата. Слава Богу, хотя бы в такой день родители разрешили мне переночевать дома. Хотя, они бдительно проследили за тем, чтобы мы легли в разных комнатах. Удивительно, что отец себе раскладушку в коридоре между нашими комнатами не поставил. Наверное, будь у него эта самая раскладушка, он бы так и сделал.

Мельком заглянув в комнату через щель в двери, я увидел сжавшийся на кровати комок и облегчённо вздохнул. Малыш Или, наконец-то, уснул. В последнее время ему очень редко удавалось поспать из-за постепенно ухудшающегося самочувствия. Прикрыв за собой дверь, я вышел на кухню, где, как оказалось, уже бодрствовали родители. Находиться с ними в одном помещении было крайне неловко, стыд и вина грызли изнутри, стоило только поднять глаза на маму или отца. И неясно, что было хуже, мамина покладистая молчаливость или тихий отцов гнев.

Я осторожно, на пробу, присел за стол и, к удивлению, не был тут же выгнан из-за него. Через пару минут мама поставила передо мной кружку ароматного чая и маленькую тарелку с творожными блинчиками. Как же я соскучился по всему этому. В той квартире, которую я снимал, мне приходилось просыпаться каждое утро в полном одиночестве, самому готовить себе завтрак и заваривать чай, в полном молчании умываться, бриться и приниматься за дела. А дел у меня никаких особых не было. Даже на подработке на время новогодних праздников были выходные, директор сам торжественно заявил, что не желает нас видеть до самого одиннадцатого числа. Честно, до одиннадцатого числа я оброс, как моджахед, но на работу явился, как солдатик. На сегодняшний день я взял отгул, так как причина была более чем весомая. Не каждый день у меня брат улетает куда-то за океан.

Идиллию завтрака разорвал звонок телефона на моём мобильнике, доносившийся из комнаты. Я быстро добежал туда, поднял трубку, не глядя на экран, и приложил телефон к уху, стремительно возвращаясь обратно на кухню, потому что совсем не хотелось, чтобы блинчики остыли.

- Егор… - послышался перепуганный голос Или на том конце провода, заставив меня, как громом поражённого, застыть на месте.

***

Самолёт затрясло сильнее, а стюардесса по громкой связи передала всем, что это просто небольшая зона турбулентности, которую мы скоро преодолеем, и что нам нужно всем занять свои места и пристегнуться во избежание неожиданных травм. Я прирос к своему креслу, как гриб-паразит к дереву, наспех пристёгиваясь и зажмуривая глаза. Ну вот, глупый маленький Илиан хотел стать взрослым и самостоятельным человеком, а в итоге оказался всё таким же маленьким трусишкой, который испугался рядовой, в общем-то, ситуации при полёте. И как я с таким пугливым характером собрался стать для Егора хорошей партией? Глупости всякие лезут в голову.

Но нас всё не переставало трясти, ни через пять минут, ни через десять. Стюардесса взывала к спокойствию, но дети, находившиеся на борту, уже начинали плакать, едва не заставляя меня поддаться тому же порыву.

После к нам по громкой связи обратился сам капитан корабля. Напряжённый голос взрослого мужчины, доносившийся из колонок, заставил меня всего сжаться и похолодеть. Он сообщил нам, что связь с диспетчерской была потеряна, и поэтому мы вынуждены сделать временную посадку для того, чтобы все проблемы были улажены.

Час от часу не легче! Если самолёт потерял связь с диспетчером, значит, он совершенно не представляет, куда лететь. По крайней мере, мне так думалось. С другой стороны, они собирались сделать посадку, значит, где-то рядом должен был быть аэропорт, а это значило, что пилоты всё-таки знают, куда им лететь. Жаль, я совсем ничего в этом не понимаю. Будь здесь Егор, он бы обязательно объяснил.

Я почувствовал, как уши постепенно начинает закладывать, а пожилая женщина на соседнем сидении сказала, что это из-за того, что мы снижаем высоту. Мне почему-то подумалось, что мы должны были давным-давно покинуть эту «зону турбулентности», но нас всё не переставало трясти. Неужто эта зона такая большая?

Когда самолёт тряхнуло сильнее, дети начали громко плакать, а затем весь борт как будто накренился вперёд. Я почувствовал это, потому что сильно навалился грудью на ремень безопасности. Всё такой же спокойный и ласковый голос стюардессы попросил всех пассажиров занять свои места и пристегнуться. Я думал, что мы просто снижаемся, ведь мне неоткуда было знать, как обычно самолёты снижают высоту. Это же был мой самый первый полёт. Но вскоре самолёт завыл, как раненный зверь, и я уже буквально кожей почувствовал, что мы падаем. Плакать начали все: дети, женщины, старики, даже мужчины. Откуда-то сверху нам на головы высыпались кислородные маски. А я до побеления костяшек сжимал в руке телефон и не мог вдохнуть – от страха меня парализовало. Когда в салоне раздался какой-то пронзительный скрежет, а следом за ним истошный крик, я словно очнулся. Застучал дрожащими пальцами по экрану. Тремор был жуткий, попадать с первого раза почти не получалось. Единственная мысль, бившаяся в голове, была «срочно позвонить Егору!» Кто-то позади меня истошно выкрикнул: «Мы падаем!» И это было первой же фразой, которую я прошептал в трубку, после того, как окликнул брата по имени.

- Егор… Мы падаем… - вокруг стоял такой лязг, что мне показалось, будто я уже в преисподней. Вот он, мой личный Ад, где всё гремит цепями и лязгает.

- Или? Что? Ты о чём? Зачем ты звонишь?

- Егор, я в самолёте. Самолёт падает, - из глаз катились слёзы, но всхлипов не было. Я не мог всхлипывать и даже нормально дышать, потому что чёртов ремень безопасности давил на грудную клетку с каждой секундой всё сильнее.

- Малыш, что ты такое гово… - брат сам замер на полуслове. Мне некогда было думать. Было страшно и холодно, а мозг как будто атрофировался. Нужно было что-то сказать или сделать, передать какую-то невозможно важную информацию, но на ум не шло ничего, кроме несусветной глупости.

- Дай мне родителей! Егор, сделай громкую связь! – выкрикнул я отчаянно, моля всех Богов, лишь бы он послушал меня с первого раза и не задавал тысячи вопросов.

- Сделал, малыш… - загробным голосом прошептал брат, и я слышал в этом голосе страх, совершенно непередаваемый страх, какой охватывал и меня самого. – Что происходит?

- Самолёт падает… - я больше не мог кричать, потому что с трудом вбирал в лёгкие очередную порцию воздуха. Слёзы на глазах высохли, но их всё равно жгло, как если бы у меня резко поднялась температура. С губ срывался только хриплый полушёпот. – Мы, кажется, сейчас разобьёмся. Мам, пап… - позвал я, и губы у меня задрожали от застрявших в горле рыданий, которые не находили выхода. – Простите меня… Егор, я люблю тебя. Очень люблю! – последнюю фразу я выкрикнул из оставшихся сил, услышав, как вокруг меня всё с ужасным грохотом разваливается на части.

***

Егор

Из оцепенения меня вывел надрывный голос Или: «Мы падаем». Кто падает, куда падает? Я понять не мог. Мозги ещё не начали варить с утра.

- Или? Что? Ты о чём? Зачем ты звонишь? – я застыл в проёме между коридором и кухней, взглянув на родителей мельком, а затем развернулся обратно, подходя к комнате брата и распахивая дверь. Зачем он звонит мне на сотовый, если он дома? Неужели опять ноги болят, и он не может встать с постели?

- Егор, я в самолёте. Самолёт падает, - отчаянный голос на том конце провода дрожал и срывался.

- Малыш, что ты такое гово… - закончить фразу я не смог, потому что перед моими глазами встало что-то очень нехорошее: маленький комочек, принятый мной с утра за зарывшегося в одеяло Или, оказался на деле разворочанным и оставленным небрежно лежать постельным бельём. Подушка, одеяло и простынь - всё это превратилось в один общий комок. Так он… сбежал? Но как, когда? Куда? Специально оставил этот беспорядок на кровати, чтобы о его пропаже не заподозрили раньше времени?