Отец напрягся, но неохотно всё же кивнул и сказал, что пока что я могу возвращаться в свою комнату. Конечно же, я могу возвращаться туда. Я теперь только в ней и проживал, а всего остального мира как будто просто не существовало.

Утром следующего дня мне было разрешено обзвонить друзей и попросить их придти к нам домой. Мне едва-едва удалось под бдительным наблюдением отца вставить в разговор нужные наводящие слова, не неся при этом полную околесицу, чтобы просигнализировать Артёму и Андрею о том, что дела плохи и меня надо вытаскивать. Эти глупые сигналы мы придумали сто лет назад непонятно зачем, но сейчас они были как нельзя кстати. Я слышал, как Тёма на том конце трубки напрягся, но разговор в опасное русло не повернул и, беззаботно попрощавшись и пообещав скоро быть, отключился.

Они пришли практически одновременно. Волков даже не успел стянуть с себя куртку, как в домофон позвонил Андрей. Отец, сложив руки на груди, хмурил брови и наблюдал за нами очень внимательно. Ему ли было не знать, что зачастую именно такие друзья втягивают в неприятности и, в случае необходимости, вытягивают из них. Он им явно не доверял, но мне и не нужно было его доверие, за него всё сделала мама. Она ходила последние дни по квартире бледная, как простыня, и старалась на меня лишний раз не смотреть. Но она была действительно расположена к моим друзьям, ведь именно она, хозяйка дома, обычно встречала их и угощала разными вкусностями. Вот и в этот раз всё прошло, как по маслу. Увидев пришедших друзей, мама расцвела, засияла, её щёки перестали быть мертвецки-бледными, и она захлопотала вокруг них, как заботливая курица-наседка.

- Тётя Оля, да мы ненадолго! – улыбаясь во все тридцать два зуба, сказал Артём, обратно застёгивая свою куртку. – Мы хотели Ила вытащить погулять. Там на площади ярмарка, столько всего! Он должен увидеть это достояние русской культуры, прежде чем свалит в свою Америку, - и этот кретин додумался даже отвесить мне подзатыльника для убедительности. А мне было совсем не смешно.

Естественно, отец не захотел нас никуда отпускать, но сказать это просто так он не мог, поэтому мама увела его на кухню, и даже я услышал, как она шепчет ему, явно злясь: «Перестань! Дай ему прогуляться по городу перед вылетом! Он ведь так надолго улетит…» Естественно, мы с пацанами времени зря не теряли, и за пару минут отсутствия родителей я успел просигнализировать всё, что хотел. Меня поняли вполне ясно и уверенно кивнули.

С тяжёлым вздохом отец всё же отпустил нас гулять, но велел возвращаться не позже шести вечера. У меня даже в восьмом классе не было такого глупого комендантского часа. Парни, естественно, не могли этого не заметить, но сделали вид, что всё нормально, и клятвенно пообещали родителям вернуть меня вовремя в целости и сохранности.

- Ну и что за херня у вас творится? – нетерпеливо выпалил Волков, как только мы вышли из двора, а мой дом пропал из виду.

- Парни, я объясню всё по дороге. Нам надо в аэропорт. Кто знает, как нам добраться до Шереметьево?

- Чего?! – почти закричал Артём, но, наткнувшись на мой серьёзный взгляд, быстро заткнулся.

- Я знаю, - сказал Андрей и полез в карман за телефоном. – Сейчас позвоню брату, он тут недалеко. Отвезёт нас.

Вот люблю Андрея, вот честно. У него всегда всё кратко, ёмко и по существу.

- А мы его не сильно обременим?

- Нет, - отрезал друг и отвернулся от нас, заговаривая с братом. Честно, я его старшего брата побаивался. Тот, как и сам Андрей, увлекался мотоциклами, участвовал в гонках и вообще был брутальным таким мужиком.

- Что произошло? – настойчиво зашептал мне на ухо Артём, пока Андрей был занят разговором по телефону.

- Меня отправляют в Америку, чтобы я в клинике прошёл курс реабилитации. Я разосрался с родителями из-за этого. Хочу поменять билет и улететь втихаря. Не хочу с ними прощаться, - ложь во благо – самая глупая вещь на свете. Но и благими намерениями тоже, как говорится, выложена дорога в Ад. – Мне нужно было как-то ускользнуть из дома. Ну и, конечно, попрощаться с вами, придурки. Хотя, я сваливаю всего-то на полгода, - снова ложь, но об этом им знать не обязательно. В конце концов, мы всегда сможем с ними пересечься, если захотим, даже если речь будет стоять о двух разных континентах.

- Ну ты Индиана Джонс, блин, парень. Ладно, поможем тебе, - хлопнул меня по плечу друг и ослепительно улыбнулся.

Подъехавший вскоре старший брат Андрея действительно согласился отвезти нас в аэропорт. Я не знаю, сколько времени заняла эта поездка, потому что мы с парнями не закрывали рты ни на секунду, делясь впечатлениями за последние месяцы, что мы не виделись. Тем для обсуждения было бесконечное множество, так что, думаю, мы успели изрядно поднадоесть старшему брату Андрея за время поездки.

В аэропорту я, кое-как совладав со своим страхом больших пространств и скопления народа, подошёл к стойке с твёрдым намерением поменять билет. Оказалось, что это не такая большая проблема, как я себе представлял. Миловидная женщина бальзаковского возраста вежливо объяснила мне, что к чему, и через несколько минут с помощью некоторых махинаций с техникой, мой билет поменяли на утренний рейс того же числа. Это было мне только на руку. Родители в это время будут беззаботно отсыпаться, думая, что меня в аэропорт нужно везти только днём.

После обмена билета я, совершенно довольный собой, но немного измотанный, вернулся с парнями обратно, ближе к центру. Естественно, на время нашей прогулки мне вернули телефон, так что первым делом я попытался дозвониться до Егора, однако брат оказался недоступен. Я всё звонил и звонил, но его телефон был предательски выключен, и это чертовски обидно. Мне выпал такой шанс повидаться с ним! Но вместо этого я болтаюсь со своими друзьями по городу, понурив голову и совершенно не вслушиваясь больше в их слова. Вот такого, подавленного и немного уставшего, они вернули меня домой. Естественно, ни на какую ярмарку мы не ходили, так что вопрос матери о ней поставил меня на пару секунд в тупик. Но я отмахнулся привычным «нормально» и ушёл к себе в комнату. Телефон у меня снова забрали.

Я снова принялся запоем читать книги, сидя во всепоглощающей темноте, и вновь потерял счёт времени. Очнулся я лишь тогда, когда последняя оставшаяся в моей комнате книга была прикончена. Я оторвал красные глаза от страниц и словно бы вынырнул из длительного сна. На электронных часах было четырнадцатое число, раннее утро. Родителя тихонько гремели чем-то на кухне, только-только проснувшись. А в моей голове со скрипом завертелись шестерёнки. Завтра утром я уеду, но перед этим я не могу не увидеть Егора. Я просто не могу. Я должен увидеться с ним. Рычаг давления был найден быстро, и он оставался неизменным. Мама.

- Мама, - прокравшись мышкой на кухню, зашептал я, уличив момент, когда отец скрылся в ванной.

- Что? – немного неловко спросила она в ответ, встав ко мне вполоборота. Я понимал, понимал, что ей сложно смотреть на меня, сложно говорить со мной после того, как она знает о нас с Егором.

- Я завтра уже улетаю. Можно Егор вернётся домой сегодня? Я не хочу улетать, не попрощавшись с ним, - знаю, знаю, как ей больно слышать эти слова и понимать, что в них живёт иной, более глубокий и непозволительный смысл. Но мне не оставалось ничего другого. Всё, что я мог делать теперь, это дёргать за нужные ниточки, заставляя всех вокруг делать то, что нужно мне. Потому что иначе у того, что осталось от нашей семьи, - у меня и Егора – не было будущего.

- Ох… - она вздохнула немного испуганно и опустила глаза, - Я поговорю с папой, но… Ничего не могу обещать.

- Меня не будет минимум полгода, мам. Я должен его увидеть. Мы же братья, - Господи, прости меня хотя бы ты за то, что я сейчас делаю, потому что сам я себя ни за что не прощу. Никогда.