– Вы нам про экзорцизм расскажете? – произнес веснушчатый Шавалиев, застегнутый на все пуговицы, несмотря на духоту в кабинете.

– Это почему? – удивился Роман.

– У нас же обряды. А экзорцизм тоже обряд.

– Если бы я был занудой, Шавалиев, я бы сказал, что экзорцизм – это не фольклор, поэтому изгнание демонов – это не по нашей теме. Однако я ценю твой интерес. Какие фильмы об экзорцизме смотрел?

– Ну, всякие, – замялся ученик. – Там еще к девушке монах приезжал в деревню и связывал. У нее вены на лице вздувались и платье порвалось.

Кто-то хихикнул.

– Тогда даю тебе исключительное задание. Посмотри какой-нибудь фильм про изгнание демонов и почитай статью в интернете об экзорцизме. Расскажешь всем, что нового узнал и какие отличия нашел между статьей и фильмом.

– Эй, нет! – выпалил Шавалиев.

Класс засмеялся.

– Считай, задание за тобой, – сказал Роман. – После урока подойди ко мне, объясню подробнее.

Разговор про календарные обряды также сбивался с курса.

– Чего они какие тупые были, эти древние славяне? – воскликнул Эткинд. – Чучела сжигали, чтобы весна пришла, хороводы водили. Ясно же, что и так зима закончится и снег растает.

– А ты умный?

– А я умный. – Эткинд зубасто улыбнулся.

– Друзья, кто верит в примету о черной кошке, которая перебегает дорогу? – обратился к классу Роман.

Рискуя остаться в гордом одиночестве и прослыть мракобесом, он первым поднял руку. За учителем последовали другие: кто – уверенно и сразу, кто – колеблясь. Две трети класса, включая и Ашера, опасались черных кошек.

– Вот видите, – сказал Роман. – Почему в сожжение чучела мы не верим, а в черную кошку верим? Никто не вел статистику несчастных случаев, возникших по вине усатой живности. И почему непременно черная? Не серая? Не черепаховая?

– Это другое же, – возразила девочка, до того всегда молчавшая. Ее имени Роман не вспомнил. – Весна по-любому придет, а с черной кошкой еще неизвестно, повезет или нет.

Класс с шумом одобрил мудрые слова. Роман снова был вынужден искать доводы.

– Неужели вы думаете, что единственная цель обряда заключалась в том, чтобы всеми способами отделаться от зимы? – спросил Роман, тщательно продумывая фразу на ходу. – Неужели все эти ритуалы устраивались лишь ради того, чтобы сжечь чучело?

Стройный блондин со второго ряда, поразмыслив, ответил:

– Роман Павлович, может быть, обряд – это повод собраться вместе. Наши предки общались, пели, готовили еду.

– В точку! Как фамилия?

– Самодин.

– Пятерка, Самодин! Молодец!

Похваленный ученик, по-прежнему серьезный, едва заметно кивнул. Роман прошагал к учительскому столу, открыл в ноутбуке электронный журнал и с довольным видом поставил Самодину заслуженную оценку. Радость учителя подкреплялись тем, что шестиклассник лаконично сформулировал мысль, которая зарождалась у Романа и никак не облекалась в словесную плоть. Мысль, интуитивно казавшаяся верной.

– И не только поэтому неправильно считать наших предков тупыми, – сказал он, отвлекаясь от экрана. – И в современную эпоху у людей много странных убеждений, непонятно на чем основанных. Многие, например, верят, будто чем лучше товар разрекламирован, тем он качественнее. Или будто изобретение лекарства от рака сделает человечество счастливым. Или что технологический прогресс – это главный показатель развития…

Роман почувствовал, что его понесло не в ту степь и сейчас он напоминает брюзгливого старика, поносящего плееры с наушниками и прочие новшества.

– Между прочим, заметьте, – сказал учитель после секундного замешательства, – если древние крестьяне объединялись и устраивали обряды по доброй воле, то с течением времени массовые мероприятия потеряли привлекательность и в них заставляли участвовать. Скажите честно, всем нравятся линейки, смотры строевой песни, спектакли для родителей и начальства и прочая дребедень?

Класс единодушно выразил протест против массовых мероприятий, лишь староста Софронова добавила:

– Хеллоуин ничего, там реально весело.

Диалог прервался, потому что прогремел звонок. Трижды подряд. Дети в недоумении переглянулись.

– Всем сохранять спокойствие, – сказал Роман. – В нашу школу прокрался злоумышленник и поджег ее.

Шестиклассники, смеясь, охотно строились в шеренгу по парам. Одинокий Эткинд рвался руководить колонной, за что был поставлен в конец. Пухлого румяного мальчика в полосатом костюме, намеревавшегося под шумок ускользнуть, Роман выловил за шкирку.

– Я в туалет, – пропищал толстяк.

– А пепел твой кто собирать будет? Я?

Краем глаза Роман заметил в дальнем конце коридора распахнутую дверь, до того всегда запертую. В проеме без суеты исчезали друг за другом ученики с сопровождавшими их преподавателями. Очевидно, второй лестничный проход открыли на время учений.

Учителя, осведомленные о пожарной тревоге, появлялись с классами из главного и запасных выходов и вели их на спортивную площадку, в точку сбора. Всякий педагог будто стремился явить образчик дисциплины и надежности. Хмурый Максим Максимыч на фоне гогочущих пятиклашек, змейкой следовавших за ним, смотрелся еще огромнее и апатичнее. Андрюха в солнцеотражающих очках нес в каждой руке по красному огнетушителю. Марат Тулпарович в окружении завучей настраивал микрофон. Еще одна навязанная форма единения для отчетности.

– А вы служили в армии? – спросил Шавалиев.

– Спецназ, – буднично произнес Роман.

– Ого! – мальчики подобрались ближе.

– Вообще-то, мне не положено об этом рассказывать, – сказал Роман. – Я агент под прикрытием. В школе обнаружился американский диверсант, начальник разведки поручил мне его вычислить. Каждый день прилетаю сюда на вертолете из Москвы. Дело государственной важности.

– Мы знаем, кто диверсант, – сказал Эткинд и ткнул пальцем в тщедушного паренька, державшегося в сторонке. – Это Ильназ!

– Это не я! – обиженно вскрикнул Ильназ Хаирзянов.

С нездоровым желтым цветом лица и тоненьким голоском, с неровно подстриженными висками и спрятанными в карманах руками, он меньше всего казался неприступным.

– Точно, Ильназ! – воскликнули остальные. – Сдавайся, агент, тебя раскололи!

Намечавшуюся перебранку прервал треск микрофона и директорское «раз, раз». Все приготовились слушать речь об успешной эвакуации. Когда Марат Тулпарович закончил и позволил вернуться в кабинеты, Роман тронул за плечо Шавалиева и сказал:

– С тебя доклад об экзорцизме. Не забудь подойти ко мне после урока. Есть кое-какие мысли.

Роман изобрел многообещающий способ бороться с опозданиями. Явившийся после звонка ученик задерживался на пороге и ставился перед необходимостью прочитать стихотворение или спеть песню на выбор. Система имела свои упущения. Заторможенный Халитов, судя по виду – закоренелый троечник, признался, что ни песен, ни стихов не помнит, и без пререканий согласился на альтернативу – десять отжиманий от пола. Возник вопрос о девочках, которым отжиматься не предложишь. Тогда Роман для себя решил, что у тех из опоздавших, кто предпочтет скрыть вокально-декламаторские таланты, домашнее задание будет проверяться в первую очередь. И никаких исключений.

Не обошлось без конфликтов. Мурашов из 8 «Б», брюнет с рыбьими глазами, с тонкими, почти бесцветными губами, заявился на урок в момент, когда Роман записывал на доске правило, параллельно его комментируя. Уже отжавшийся Халитов, поспевая за остальными, чертил в тетради таблицу. Мурашов бросил на ходу безэмоциональное «здрасте» и направился за свою парту.

– Здравствуй, Егор. Вернись, пожалуйста, к двери.

Мурашов нехотя повиновался.

– Можно войти? – пробурчал он.

– У нас новое правило, – сказал Роман, по-прежнему сохраняя благожелательный тон. – С того, кто опаздывает хотя бы на минуту, стихотворение или песня. Любой куплет или припев.

Мурашов стоял с угрюмым выражением на лице, будто мучился несварением желудка.