Дальше Максим Максимыч нес совершеннейшую чушь, рифмовал Емелю с земелей и прогнозировал взлет курса доллара до восьмидесяти. Вылазки с сигаретой на улицу чередовались с походами в сортир. Количество кружек пива Максим Максимыч довел до шести. Он, насколько мог судить Роман, принадлежал к числу тех, в ком алкоголь пробуждал философские наклонности. Такие готовы подогнать базу под самые сумасбродные догадки.

– Хороший писатель схватывает дух эпохи, а гениальный… Гениальный указывает место своего времени среди прочих времен. Отыскивает вечное в текущем. Как бы ты охарактеризовал нашу эпоху, Палыч? Двумя словами? Только двумя?

В обобщениях Максим Максимыч добрался до космического размаха. Оставалось лишь гадать, какие рамки он разумеет под «нашей эпохой».

– Боюсь, что никак. Я не писатель и…

– Нервное безвременье, – обронил Максим Максимыч. – Мы укоренены в нервном безвременье. У нас нет языка, в который можно упаковать иллюзорную реальность вокруг. Нет прибора, чтобы прозондировать зыбкую почву. Нас разложили на элементарные частицы и распределили по соционическим типам, а истина снова укрылась от нас. Если бы у меня поднялась рука на роман о Боге, я бы прямым текстом высказал: нас любили и вышвырнули. Любили и вышвырнули!

– В Новом Завете сказано, что угодить Богу без веры невозможно, – сказал Роман. – Не утверждаю, что так и есть. Однако это может служить ответом, если следовать вашей логике.

Пьяный Максим Максимыч в недоумении уставился на Романа. Что-то обиженно-ребяческое проскользнуло в глазах англичанина, нижняя губа едва подалась вперед.

– Счет, пожалуйста, – тихо сказал он ближайшей официантке.

В счете, доставленном через пару минут, значилось восемь кружек нефильтрованного вместо шести. Официантка с собранными в пучок каштановыми волосами, обслуживавшая Максима Максимыча и Романа, состроила глупое лицо, когда англичанин заявил, что платить не собирается.

– Вам калькулятор принести, что ли? – сказал он. – Может, мне еще стейк из семги приплюсуете?

– Успокойтесь, пожалуйста, – твердила официантка.

На подмогу к ней явилась администратор, низенькая девушка с крепкой грудью и широкими бедрами, представившаяся Камиллой. Ее фальшивая улыбка оповещала, что она намерена соблюдать приличия.

– Разное случается, – сказала она, взяв переговоры на себя. – Выпили, увлеклись, не заметили, как сбились со счета. Это нормально, никто вас не винит.

– Вы спятили, мои дорогие? По-вашему, я такой забывчивый?

– Не грубите, это некрасиво. Заплатите, пожалуйста.

– Мой друг прав… – пытался вмешаться Роман, его не слушали.

– Да не пил я столько!

– Заплатите по чеку.

Максим Максимыч не нашелся, как отреагировать на любезный до наглости тон. Поникший англичанин захлопал себя по карманам рубашки цвета электрик, словно там хранилась записная книжка с расходами. Экспрессия и разговорчивость куда-то запропастились.

– Мой друг прав, – снова произнес Роман. – Я считал. Он заказал шесть кружек. Вы ошиблись.

– Это исключено. Мы заботимся о статусе нашего заведения и строго следим за обслуживанием.

– Разное случается, вы сами говорили.

– Вы прекрасно понимаете, что я имела в виду.

Невероятно, но Камилла умудрялась все так же улыбаться, будто законы маркетинга она осваивала параллельно с даосскими методиками.

– Покажите, пожалуйста, запись с камеры, которая подтверждает ваши слова, – попросил Роман учтиво. – Обещаю, мы с радостью все оплатим и принесем искренние извинения. В противном случае переправьте цифру «восемь» в чеке на «шесть».

Камилла кивнула и отлучилась за записью. Официантка погрузила посуду на поднос и тоже отчалила. Кислый Максим Максимыч безмолвно вертел в дрожащих пальцах незажженную сигарету. Вскоре администратор вернулась и с огорчением призналась, что в системе видеонаблюдения произошел сбой, требующий починки. Англичанин, огрызнувшись насчет ста тысяч чаевых, с демонстративной брезгливостью отсчитал деньги. Он чуть не забыл на стуле старомодный дипломат.

– Будьте внимательнее в следующий раз, – сказала Камилла напоследок.

– Как дай вам Бог любимой быть другим.

На улице Роман протянул Максиму Максимычу двести рублей – за драники и светлое пиво.

– Я пригласил – я угощаю. Правила этикета, – сказал Максим Максимыч и властным жестом отмел все возражения. – Ты ведь на Товарищеской снимаешь квартиру?

– На Красной Позиции, – сказал Роман.

Во рту у него пересохло. Хотелось есть.

– И я в ту сторону. К брату поеду.

– Вам бы домой, Максим Максимыч…

– Отставить.

Они пересекли дорогу на светофор и добрались до остановки. Метавшийся туда-сюда пес с покоцанным ухом исчез. Максим Максимыч, как утомленный путник, расселся на железной скамейке и с наслаждением вытянул ноги.

– Красиво их уделал, обязательно брату расскажу, – произнес он. – Чтоб ты и с учениками так справлялся. Чую, ты не прост.

– Давайте я вам такси вызову, – предложил Роман.

– Еще чего. Мне всего остановок пять. Слушай, а справедливо, что русский мужик Мартынов завалил Лермонтова, верно? Это как если бы Максим Максимыч пристрелил Печорина, взбешенный его выходками. По всем канонам дуэльного кодекса. А вон и мой автобус.

– Я пойду, – сказал Роман полувопросительно.

– Ну иди.

Отпирая замок по технике «Влево-и-как-бы-вниз», Роман выругался про себя. Поговорили обо всем, кроме жизни. Вот тебе и рефлексия, вот тебе и провинциальные нравы.

Будучи школьником, Роман мог смутно вообразить, как объясняет у доски тему с мелом в руке и попутно подавляет мятежные очаги на задних рядах. Однако Роману и в голову не приходило, что его допустят в святая святых – на учительское совещание. Тогда мнилось, что на совещаниях доведенные до белого каления Марь Иванны и Зинаиды Степанны пьют чай, плачутся друг дружке в плечо и в порыве злорадства разрабатывают изощренный план мести несносным ученикам.

Перед первым совещанием директор вызвал Романа к себе, чтобы сообщить о сокращении ставки: вместо семи часов в 5 «А» молодому специалисту доверили три часа литературы с 11 «А». В приемной стрекотали два завуча – Элина Фаритовна и Рузана Гаязовна, по воспитательной части и по национальному вопросу. Они словно равнялись друг на друга. Кряжистые, с глазами горчичного цвета, с пикирующими к носу бровями, завучи стриглись коротко, красились в медный и носили деловые костюмы: Элина Фаритовна – черный в полоску, Рузана Гаязовна – малиновый. Как завзятые кумушки, они обсуждали отпуск.

– Рузана, как Турция этим летом?

– Муж в мае так решил: раз в Египет запретили полеты, будем теперь в Анталии отдыхать. И купил билеты. Все на высшем уровне: шведский стол, отель, море, экскурсии.

– Зарядились там, наверное, по полной?

– Наелись и нагулялись на год вперед!

– А мы в Петербург ездили на неделю. Эрмитаж, театры, на катере по каналам прокатились, сама понимаешь. Нам понравилось, а сын заявил, что лучше бы в Турцию полетели.

Полюбопытствовать, за что отвечает завуч по национальному вопросу, Роман постеснялся.

Из приемной он повлачился в кабинет ОБЖ, отведенный для совещаний. Стены в нем занимали крупные памятки пожарной безопасности и первой медицинской помощи, а также огромный стенд с законом о военной службе. Над доской висели портреты моложавого Путина образца первого срока и неизвестного политика с добрым деревенским лицом. В углу стоял отчужденный манекен ростом со старшеклассника в военной форме с сержантскими погонами. Натянутый на неживую голову противогаз болотного цвета вносил в облик манекена неземные черты.

Истина где-то там.

Педагоги рассаживались за парты. Ирина Ивановна и Артур Станиславович настраивали проектор. Роман, поздоровавшись, занял место рядом с классным руководителем 6 «А», той самой татаркой с заметным акцентом, которая на днях заглядывала познакомиться. Оставалось гадать, какие испытания уготованы новичкам и в какие таинства их посвятят.