– Однако ты изменилась, трудно узнать кроткую фарлу. Мой брат позволяет тебе свободословить?

– Мне жаль, что так все сложилось.

– Торн Трусливый и жена его, и будущие сыновья его трусливые – позор для нашей расы.

Лауда оказалась на ногах возле каменного ложа, заложенного подушками. Лежавший на них Орланд казался чужим и неприступным. Забрал счастье с собой на войну и проиграл. А вернувшись, выудил из-за пазухи, где раньше было сердце, ярость и бездушие.

Она оправила передник на платье, невольно вспоминая его горячие объятия и жадные поцелуи.

– Да и ты тоже не остался безымянным, Орл Безумный. Неужели тебе не известно твое прозвище?

– Признаюсь, слышу впервые, но, о, Стихии, я рад, что не уйду беззванным. Раз мне суждено провести время в твоем обществе, изволь спуститься в стойла. Там отвяжи от седла моего протавра мешок и принеси сюда.

– Я исполню твою просьбу, как только ты поправишься…

– Это не просьба, я приказываю тебе принести мешок сейчас же.

– Наверняка, мешок отвязал кто-нибудь из прислуги. Как только они окажутся у меня, я принесу их тебе.

– Я сверну тебе шею раньше, – яростно пригрозил Орл.

Уголки рта Лауды подернулись в улыбке. Он все такой же вспыльчивый. Она не боялась разозлить его: он ранен, слаб и слеп. Пусть сердится. Грех не воспользоваться его беспомощностью, чтобы спокойно расставить все по местам.

– Ты не послушал меня перед путешествием. Торн объявил траур по тебе. Объявленного погибшим никто не ждал твоего возвращения.

– Не ждал или не жаждал?

Решив не отвечать на колкость, она не замолчала.

– Неделю назад я согласилась стать его женой. Я должна боготворить Кронула. На что я могла рассчитывать в этой жизни? Как невеста, я не стою и пылинки с самоцветов – за мной нет приданого, нет родственников, владеющих горными рудниками. Я даже не знаю своих родителей. А Торн… Он любит меня.

– Я любил тебя. Имеет ли это для тебя значение?

Его голос неожиданно смягчился. Но Лауда удержала себя от проявления чувств, изобразив на лице безразличие, а в голос добавила твердости. Никогда больше она не отдаст сердце тому, кто не задумываясь швыряется им.

– Любил? Сражения – твоя любовь – безумная и опасная.

– Это две разные вещи. Я сражаюсь за свободу!

– О какой свободе ты говоришь? Ярмо рабства не тяготит ни одного из нас, – возразила Лауда.

– Мы свободны только потому, что можем сражаться и противостоять порабощению.

Орланд закряхтел от яростного натиска в плече.

– Что за…

– Я приготовлю отвар.

Лауда отошла, повернулась спиной к лежащему воину всем телом, ощущая невидящий взгляд, скользивший по ее стану. Она сглотнула горькую слюну. Надо было оставить его, как он сам и просил, тогда не сжималось бы сердце под грузом неугасшей любви.

– Пей сама свои вонючие зелья, я хочу видеть.

– Даже если боль будет застилась глаза пеленой? – попыталась вразумить его Лауда.

– Даже если я лично подведу тебя к брату в день свадьбы.

– Видит Марава – ты ведешь себя, как обиженный юнец.

– Подожди, родная, я с тобой еще не закончил. Ты еще пожалеешь о своем поступке.

Лауда насторожилась, представив, что случится, если он и на самом деле решит отомстить.

– Угрожаешь?

– Не имею такой привычки, любимая.

– Хорошо, Орл. Пожалуй, я тебе скажу кое-что, надеюсь, после ты пересмотришь свое отношение ко мне. Да, я уже не та наивная фарлу, которая рада была прислуживать тебе: рассыпаться в благодарностях и изображать покорность. Ты грубый, неотесанный чурбан, голова у тебя полая, как у легкого камня. И я рада, о Марава, нет – я просто счастлива, что судьба избавила меня от твоих домогательств. Я предпочитаю быть женой Кронула, чем наложницей безумца, помешанного на крови и войне.

Лауда зажала рот рукой и дала волю слезам. Орланд не шелохнулся. Он вслушивался. Накопившаяся ярость вышла наружу, обнажив истинные чувства, которые она по-прежнем испытывала к нему. Уколы ревности, управлявшие до этого его словами, сменились на желание прижать Лауду к себе, целовать ее, любить ее и вытеснить из ее головы две долгих зимы его отсутствия, превратив их в один день.

–Убирайся отсюда, шлюха, – сквозь зубы процедил Орл.

Ему не пришлось повторять дважды, Лауда распахнула дверь и выбежала из комнаты.

Дни быстро сменяли друг друга, за воином ухаживал лекарь из города, а когда дела пошли на поправку, Орл взбунтовался и пинком вышвырнул его из Зидога. В тот день всем пришлось несладко. Свирепый, как самка пещерного кабана, защищающая своих детенышей, он спустился в главный зал. За столом уже завтракали Кронул с Лаудой и трое чиновников. Позади них полукругом выстроились крепкие фарлалы в обтягивающих штанах и коротких туниках на мощных телах. Они держались за копья. Наверное, чтобы не упасть, – подумал Орл, ухмыльнувшись.

Орланд взял себя в руки и замер на лестнице так, что никто не мог сразу его заметить. Он смотрел на будущую Кронулу. Найденное сокровище перешло в руки брата – она потеряна для него навсегда. Может, она права? Что он мог дать ей, кроме долгих разлук? Еще одно известие о смерти?

Простое платье так ладно сидит на ее фигуре. Длинная льняная коса переброшена через плечо, высокие груди – наливные плоды, которые сами просятся в ладони. Хочется прижаться к ним губами и насладиться их вкусом. Как она прекрасна, знает ли она об этом? Говорит ли ей Торн об этом? Ласкает ли он ее так же умело, как он доводил любимую до исступления? Она заслуживает счастья… не с ним, но с его братом.

Он вошел в зал, остановился, дав возможность остальным разглядеть себя. Посреди зала горел огонь, на нем подогревался котел с густой кашей. Сверху широкая труба уходила вверх, прорезая купол зала, унося жар на поверхность, проходя через сложные коммуникации, снабжающие кислородом глубокие пещеры.

Кронул встал и жестом указал на место слева от себя, приглашая присоединиться к трапезе.

– Надеюсь, тебе лучше, дорогой брат и ты не свалишься со скамьи, как в день своего возвращения.

– Твоими заботами, – протянул Орл, загадочно улыбаясь.

На него никто не смотрел, и это его еще больше развеселило. Отрывистый смешок вырвался из его горла.

– Мне право, льстит: мое сияние так ярко, что все прячут глаза, как от бриллиантовой змеи.

Чиновники подняли головы и бросили настороженный взгляд на Орланда, но не мешкая вернулись под прикрытие ложек с кашей, запивая лелем и заедая жирным сыром. Орл сел рядом с братом, перед ним сразу оказалась тарелка с дымящейся кашей, обильно политая растопленным маслом и кубок, наполненный лелем до краев. Он взял ложку и позволил каше растаять во рту. Обходясь без завтрака в долгом походе, Орл каждый день просил тарелку, даже за ужином. По этому вкусу он скучал, как и по горячему телу Лауды.

– Я привез подарок как раз ко дню вашей помолвки. Простите, что опоздал. Я искренне надеюсь, что вы все же примете мой скромный дар. Я рассчитываю, что вы оцените его важность для нашей семьи, да что там… для всей нашей расы!

Торн удивленно изогнул густую бровь и накрыл руку Лауды своей. Она одарила его улыбкой.

– Самый главный подарок – это твое возвращение. Вожди соседних пещер в один голос клялись, что видели тебя мертвым. В битве возле Ситриха…

– Эти поганые предатели бежали с поля боя.

Торн нахмурился.

– Я хочу, чтобы ты остался в Зидоге. Мне нужно, чтобы ты возглавил раскопки вокруг Хранителя Добродетелей.

Воин театрально закашлялся.

– Как ты себе это представляешь, дорогой брат? Мне не знакома наука рытья в земле – только могил для погибших фарлалов на поле битвы.

Орланд приподнял кубок в честь Лауды, сомнительная ухмылка блуждала по его лицу. Она не обратила на жест внимания, продолжив тихую беседу с сидящим рядом уродливым фарлалом. Его рот был перекошен, и когда он говорил, зубы заползали на верхнюю губу, что делало его похожим на землеройку, а борода – на ее хвост.