– Вот так всегда! – воскликнул Манецкий. – Только человек губы распустил в предвкушении описания жаркой встречи под холодным московским небом, а ему преподносят печальный конец истории в виде встречи холодного меча революции с горячей головой патриота. Конец у любой истории должен быть хороший, а то получается, как в жизни.

– У меня прошлое лето фантастическое получилось! – продолжал на следующий день Манецкий. – С шабашкой сорвалось, да я особо и не расстраивался – уставать начал, думал, опять все лето на даче сидеть, как в Олимпиаду, тут заказчик звонит, так, мол, и так, хорошо бы натурные испытания провести. Наш завкафедрой, известный, наверняка, тебе Яков Львович Рентин, нарыл по своим личным связям совершенно халявный договор с Институтом рыбного хозяйства, какую-то им автоматизированную систему учета и контроля разработать надо, научно обосновать методику отбора статических данных и прочую ерунду. Понятно, что рыбы нет из-за недостоверной статистики, а как автоматизированную систему запустим, так получим ответы на все вопросы.

Как в Свердловске – там одни мои знакомые ребята долго разрабатывали и монтировали систему, связывавшую все городские гостиницы. Представляешь, приезжаешь ты в Свердловск, приходишь в гостиницу, а тебе в ответ не привычное: «Местов нету!» – а вежливо так говорят: «Извините, мест нет. Но мы вам сейчас поможем устроиться в другой удобной для вас гостинице. Извольте видеть!» – и нажимают кнопочку запроса. Система думает, скрипя шестеренками, и выбрасывает ответ «Мест нет», который клиент самолично может наблюдать на экране. Вот это сервис! Ты зря смеешься, эта систему действительно запустили, ленточку перерезали, в газетах пропечатали, а она, подлая, по сей день выдает только один ответ.

Нам такой договор, как ты понимаешь, совсем не в струю, но уж больно деньги хорошие платили, и мне лично сто двадцать рублей полставки за непыльную работу были совсем не лишними. Так вот, звонят в начале июля и говорят, что надо ехать, как всегда, срочно, в Мурманск и там на месте что-то такое опробовать, что они по нашим сверхценным разработкам наваяли. Три места на сейнере для нас забронировали для пробного выхода в море! Как назло, под рукой никого, или разбежались в отпуск, или планы какие-то свои на лето. В результате взял Борецкого – он на севере Кольского полуострова никогда не был, и известного тебе Серегу – у него друг хороший в Мурманске живет, давно не виделись.

Напрягаемся, но приезжаем вовремя, точно за день до выхода в море. Выясняется, что у сейнера, как положено, движок полетел еще неделю назад, они нас предупредить забыли. Два дня поят нас водкой для компенсации морального ущерба и думают, что с нами делать. Надумали. У нас, говорят, экспедиция на озерах контрольный вылов рыбы производит для оценки рыбных запасов, вы съездите к ним, рыбки поедите, кумжи слабосоленой попробуете, ее ни в какой Москве не найдете, тундру посмотрите – все не зря на Север съездили. Найти их просто, говорят. Если не ошибаемся, шестьдесят первый километр Серебрянской трассы, там такой тягучий подъемчик, потом плавный спуск, мостик через речку, а метров через сто дерево стоит, большое, вот у него вас будут ждать. Там до лагеря недалеко, километров десять, а болото по дороге небольшое, метров восемьсот, мы вам сапоги дадим. Вы отоспитесь и поезжайте завтра на четырехчасовом экспрессе, а мы в экспедицию радируем.

Я потом это большое дерево на пятьдесят первом километре видел – у меня орешник на даче выше. Хорошо, что ночью – день полярный, и тундра – все как на ладони. Под утро смотрим, кто-то нам с вершины сопки на горизонте рукой машет. Нашлись! А кумжа двухчасового посола – это что-то непередаваемое, во рту тает.

Возвращаемся обратно, узнаем, что к ремонту сейнера еще не приступали, и тут Серегин друг предлагает съездить еще к одному их приятелю, у которого поместье на берегу Северной Двины неподалеку от поселка Красавино Великоустюжского уезда Вологодской губернии и который точно должен быть там, так как уже неделю не отвечает по домашнему телефону в Вологде. Мы с Борецким недолго думали, все равно уже выдержали домашние истерики по поводу двухнедельного отсутствия, зря, что ли, так что решили присоединиться.

Летим в Архангельск, по кратчайшему маршруту. И тут начинаются приключения. Прилетаем вечером, не поздно, но все равно опоздали – ближайший рейс на Великий Устюг на следующий день утром. Погуляли по городу, потоптали единственную в своем роде деревянную мостовую, перекусили, хорошо бы поспать. Мест нигде, понятное дело, нет. Вернулись в аэропорт, взяли билеты на самолет и совсем уж навострились в Дом колхозника, там на приставной койке всегда можно приткнуться, но тут обратили внимание, что приличного вида люди подходят к администратору, негромко произносят магические слова: «Нам на двоечку», – и сразу получают направление в какую-то гостиницу. Мы тоже подходим, подмигиваем: «Нам на двоечку». В КПЗ, куда нас поместили до выяснения личности и обстоятельств, нам объяснили, что Двоечка – это Амдерма-2, какая-то суперзакрытая база, если не ошибаюсь, стратегических бомбардировщиков. Ничего не скажу, быстро разобрались, мы даже на наш самолет не опоздали.

Но, видно, попали не в ту колею. Оставался у нас литр спирта, который мы предусмотрительно захватили с собой на Север, а в народном университете, то есть в КПЗ, нас предупредили, что в местном аэропорту страшно шмонают на предмет выпивки, потому что многие рейсы летят в погранзоны, где со спиртным строго. Борецкий натягивает на бутыль свои грязные после путешествия по тундре и перехода через болото носки, засовывает сверток в резиновый сапог – он зачем-то для морского путешествия взял резиновые сапоги из Москвы, кладет сапоги в самый низ рюкзака, наваливает сверху прочее не первой свежести бельишко и с невинным выражением на лице идет на досмотр в аэропорту. Я потом понял, почему они не ставят никакой новомодной техники, типа рентгена с телевизором. Женщина в погончиках, такая тертая бой-баба, не задумываясь, берет из всех наших вещей рюкзак Борецкого, уверенно добирается до бутыли и с эдаким сладострастием сдергивает с нее грязные носки. Дело идет к протоколу, письму на работу, а спирт казенный и давно списанный. Но Антон – молодец, ему говорят: «Спирт!» – а он в ответ: «Чача.» На него давят: «Чистым спиртом пахнет!» – а он в ответ: «Это очень хорошая чача, хотите, анализ делайте, но знайте, что на чачу ГОСТа нету». Отбились, даже на самолет не опоздали. Что, спирт? А, конфисковали, ясное дело.

Нам бы понять сигнал свыше и сразу из Великого Устюга двинуться домой. Но мы таки добрались до поместья Серегиного друга. Встретили нас как родных, хотя этот друг с позапрошлого года там не появлялся, самогонкой напоили, на рыбалку свозили. Потом из лучших побуждений говорят, что нам нет смысла возвращаться в Великий Устюг, а надо пройти напрямик через лес, недалеко, километров восемь, там трасса на Котлас, от Котласа до Коноши на поезде каких-то шесть часов, а там до Москвы рукой подать.

Что нам, здоровым мужикам, восемь километров, тем более что места замечательные. Ты была в беломошных борах? Представь хвойный лес без подлеска, весь выстланный белым мхом, наползающим на высоту человеческого роста на деревья. Лес светится! А строевой лес! Я не представлял, что сосны могут быть такими высокими, такими стройными, и лишь на самом верху, подпирая небо, несколько корявых веточек, на которых даже цвет хвои не улавливается. Но когда к исходу следующего дня мы, несколько поплутав, вышли на трассу, нам было не до красот природы!

– Вот видишь, – рассмеялась Алла, – и у тебя конец плохой!

– Во-первых, какой же он плохой? – не согласился Манецкий. – А во-вторых, кто тебе сказал, что это конец? Вернулись мы в Москву и уже на второй день затосковали – очень уж хорошо мы погуляли на Севере. Тут Борецкий и говорит, у вас, дескать, на договоре деньги немереные на командировки пропадают, давай на Камчатку слетаем, у меня там друг в институте вулканологии работает, давно не виделись. А мы с Серегой на Камчатке ни разу не были. Летим…