Когда на следующий день к Курлайсу на стол легло письмо на фирменном бланке с логотипом «Весты», он не мог не отметить железную логику претензий, одна из которых заключалась в том, что на их место эти идиотки привели поставщика конкурирующей сети, отличаться от которого в качественном уровне «Весту» просили менеджеры «Римини» все эти годы.

Через несколько дней служба безопасности получила сведения о том, что работники офиса и склада «Весты», как только выяснили, кем заменили их коллекцию, в возмущении приготовились провести демонстрацию под объективами видеокамер у офиса «Римини», у шведского посольства и прокуратуры. Они уже приготовили плакаты, на которых основным лозунгом стал: «“Римини” = коррупция» и «Коррупция = “Римини”». Правда, позже Шлосберг эту самодеятельность остановил, пообещав людям решить проблему мирным путем. Валдис повторно вызвал Инету и, с трудом сдерживая гнев, поинтересовался:

– Почему бы в такой сложной ситуации не дать возможность этой маленькой фирме встать рядом с теми, кого вы привели вместо них?

Инета сквозь посиневшие, плотно сжатые губы, процедила:

– Уступим одним – поднимут шум остальные.

Валдиса так и подмывало спросить, сколько она взяла с тех, кого прикрывает, рискуя всем? Но он видел, что она закусила удила, и на такой вопрос вполне может задать встречный, неприемлемый ни с какой стороны, поэтому он вынужден был ее отпустить.

Стало понятно, что проблема не разрешится сама собой. Когда ему принесли из редакции гранки[1] одной ведущей газеты статью со всей той информацией, которую он получил в письме Шлосберга, он сломал в раздражении, читая ее, красный карандаш, которым подчеркивал особенно колкие строки журналистского расследования.

Ко всему добавилось и то, что копию письма секретарь переслал его непосредственному начальнику, Эдгару Тириняйме. Невозмутимый эстонец не касался сложных личных отношений в офисе и, не желая участвовать в их разборках, отправил эту копию в Стокгольм. В результате Курлайсу пришлось выдержать неприятнейший разговор с большим боссом, Йонасом Ингеборгом. Тот закончил беседу жестким требованием – разобраться во всем и вопрос закрыть.

Валдис стоял у расставленных в линию столов, постукивая пальцем по их пластиковой поверхности. На его худом, загорелом лице в такт нервным движениям руки перекатывались желваки, натягивая кожу на выступающих скулах. Жена принесла скатерти и с удивлением уставилась на непривычное зрелище: Валдис заиндевевшим взглядом смотрел вдаль, с выражением такой ненависти на лице, что она усомнилась в том, что это ее невозмутимый добродушный супруг.

У таких людей ненависть приобретает особенную силу. Необходимость сдерживаться, подчиняясь обязанности соответствовать устоявшемуся в восприятии окружающих облику уравновешенного, уверенного в себе солидного человека, делает ненависть особенно глубокой, темной, складывающейся в нерастворимые пласты, которыми заполняется душа.

– Милый, что с тобой? Все в порядке?

Валдис с удивлением посмотрел на супругу:

– Да, конечно, – и забрал у нее из рук скатерти. – Я справлюсь, займись салатом. – И успокаивающе добавил: – Все хорошо, дорогая, просто задумался.

Нет, все было не хорошо. Курлайс застелил столы и отошел к жаровне. Высыпая уголь из бумажного мешка в стальной короб, он вновь ушел тяжелыми мыслями в сторону. В какой-то момент замешкался и насыпал больше, чем предполагал. Стал совком убирать лишнее, и желваки вновь заиграли под кожей.

Эти две глупые и жадные тетки создали ситуацию, при которой ему пришлось нарушить границы дозволенного. Он вызвал раздражение у «структуры», попал под пристальный взгляд хозяйского недовольства и перестал чувствовать себя неприкасаемым. Да, он босс в своем курятнике, но и у него есть хозяева – большие люди. Иногда он забывал про это, все было контролируемо, устойчиво. Он ходил по офису пружинистой, спортивной походкой очень здорового физически человека, у которого на душе нет ни одного темного пятнышка, недосягаемый для кружившего вокруг народа, зависимого от его благосклонности. Эти люди терялись перед ним, высоким, с гордо посаженной на крепкой шее головой. Он был заточен на высокомерие, он источал высокомерие, не фальшивое, подстегиваемое искусственно: оно было абсолютно гармонично, оно встраивалось во всю парадигму его мироощущения и действовало на окружающих, как наркоз. И вот теперь он чувствовал, что этот его естественный защитный слой куда-то испарился, и его заменил липкий отвратительный страх, неясное предчувствие беды.

Глупые и жадные. Сколько они получили от тех, из-за кого убрали из сети этого въедливого парня? Десять тысяч? Двадцать?

Их поляна намного шире: могли ведь этот «крепкий орешек» обойти, удовлетвориться другими «донорами», но нет – им надо было вцепиться в него, не потерять ничего из открывшихся возможностей, загрести все. Из-за этой мелочи они подставили его серьезные дела с серьезными людьми, перед которыми в случае чего придется отвечать. Он теперь под светом прожекторов в самое неудачное, самое непредсказуемое время.

Еще и этот скандал с офшорами в Панаме. Он еще не фигурирует в тех списках, но ведь это только начало. Американские органы контроля над банковской деятельностью в последнее время стали проявлять острый интерес к местным финансовым площадкам. А там его следы повсюду.

Следы к счетам, в, казалось бы, недосягаемой дали экзотических островов. Следы к его небольшой, но очень уютной вилле в Марбелье и покачивающейся на теплой волне в ближайшем к ней яхт-клубе шестидесятифутовой яхте. Следы к его дорогой недвижимости тут, на родине, и к бизнесу его родственников и близких друзей, через которых идут поставки основных групп товара в сеть. Все это зависло из-за каких-то дурацких бантиков и гребешков, зависло над пропастью, такой, оказывается, близкой, такой неожиданной и бесконечно глубокой.

Половина пассажиров «Боинга» – корейцы. Шлосберг заметил это в тот момент, когда они покидали самолёт в аэропорту Мюнхена. В Домодедово он был так занят своими переживаниями, что не обратил внимания на восточный облик попутчиков. В салон самолета он вошел последним, успев заскочить в автобус, подбиравший опаздывающих на рейс с неудачных стыковок, и толком не разглядел угнездившихся за высокими спинками кресел пассажиров.

Теперь он смотрел на них, проходящих мимо, суетливых, встревоженных. Многие с детьми, большинство – женщины и пожилые люди. А ведь они бегут! Эти люди и их озабоченные невеселые лица как бы материализовали перед Шлосбергом всю ту информацию новостных агентств, которой был заполнен эфир последние несколько дней.

Ким Чен Ын на очередном съезде Трудовой партии Кореи произнес речь:

«Мы накажем высокомерие западного общества, и нас не остановит их технологическое превосходство. Наша сила в принципах «Чучхе», в нашей духовности, которой нечего противопоставить в мире разврата, разложения моральных принципов цивилизации, утонувшей в золотом болоте.

Оружие возмездия обрушится на головы возомнивших себя повелителями человечества оттуда, откуда они его не ждут, и они не смогут со всей своей совершенной электроникой это оружие остановить. Мы разработали ядерные и водородные боеприпасы, которые могут быть доставлены на простой рыбацкой шхуне, или танкере, или сухогрузе в любой порт наших противников. Они могут попасть на борт гражданского самолета, вылетевшего из третьих, дружественных нам стран, и привести заряд возмездия в действие над любой столицей страны агрессора. Пусть все наши враги гадают, откуда придет их смерть, пусть трясутся от ужаса и безысходности. Мы уничтожим их режимы и возглавим мир, обогатив его истинной культурой и моралью».

Обстановка в регионе Восточной Азии накалилась до предела. В акваторию Желтого и Японского морей в составе седьмого Оперативного флота США вошли две авианосные ударные группировки. В полную боевую готовность были приведены силы самообороны Японии и вооруженные силы Южной Кореи.