— Черт возьми, — Брук зло опускает руки, принявшись нервно откручивать крышку у увлажняющего крема, выдавив немного на кончики пальцев, чтобы втереть в кожу лба.

«Ты такая красивая».

Девушка вздыхает, расправив плечи, и ещё раз наклоняет голову в стороны, изучая свое лицо под разными ракурсами. Ладно. Сойдет.

«Брук, скажи, в чем твой секрет?»

Но вдруг её взгляд становится серьезнее. Девушка подается вперед, ладонями надавливает на щеки, скованно глотнув воды во рту.

«А вот и красотка!»

Вскакивает с мягкого стула, тот чуть не падает от столь резкого действия. Брук с напряжением подходит к кровати, присев на одно колено, и просовывает руку, вынув прозрачные весы. Крепкой хваткой прижимает их к груди, опускает на паркет. Надавливает носком, ожидая их включения. Кусает губы, держит руки на талии. Ждет. Обеспокоенно вздыхает — и выдыхает. Полностью выжимает всё из своих легких, поднимаясь на весы. Смотрит перед собой, нервно перебирая пальцами воздух. Руки твердо держит вдоль тела, которое… Необычно дрожит.

«Брук, посмотри на меня! Боже, я влюблен!»

Прикрывает веки, набираясь смелости. Опускает голову. Открывает глаза. Смотрит на цифру, и делает резкий шаг назад, подняв ладони к лицу. Пальцы замирают в кривом напряжении. Девушка разворачивается, запустив их в волосы, сильно оттянув локоны, и еле воздерживается от нездоровых эмоций, когда её лицо морщится. Подходит с паникой к большому зеркалу. Снимает с себя майку, опустив трясущиеся руки. Сжирающим взглядом, с негативом оценивает состояние своего тела.

«Ты очень красивая, Брук».

Касается пальцами кожи живота. Надавливает, со смятением и обидой глотая комнатный воздух. Она прибавила два килограмма. И теперь она не чувствует себя красивой. Если быть честной, Брук не способна здраво оценивать себя. Не после того, как многие годы была «огромной».

Красивые люди окружают себя красивыми вещами. Потому что на самом деле их разум полон комплексов?

***

Тугая боль в районе затылка ноющими волнами охватывает голову, сосредотачиваясь в центре лба. Попытка распахнуть веки — бледный свет со стороны окна иглами пронзает глазные яблоки, вынуждая ладонями накрыть лицо, отчаянно избегая давления. Отворачивает голову, носом упираясь в мягкую поверхность дивана. Движение вызывает кружение и ещё большую потерянность в пространстве. Удары сердца отчетливые, ровные, их можно давлением ощутить в висках. Пульсация в глотке — рвотные позывы?

Парень пальцами давит на сжатые веки, скользит ладонями к затылку, щупая влажную кожу. Он вспотел, но пот опять не вызван жаром или духотой. Наоборот, ему холодно. И кожа покрыта ледяными капельками, которая впитывается в ткань черной футболки. Лежит на боку. Принимается чесать татуированные руки. Громкий вздох — поворачивается на спину, вынужденно приоткрыв один глаз. Смотрит в потолок. Обрабатывает еле тянущиеся из недр сознания воспоминания. Темные, покрытые ночным мраком, пахнущие сигаретным дымом и на вкус, как горький алкоголь.

Да. Он сорвался. Опять.

Хватается за спинку дивана, помогая себе присесть, и щурится, с хмуростью окинув взглядом гостиную: на журнальном столике несколько банок пива и четыре опустошенные бутылки рома. На полу прозрачный пакетик, в котором остается немного белого порошка. Дилан сутулится, локтями опираясь на колени, и с тяжелым вздохом опускает лицо в ладони. Голова идет кругом. На столике заляпанный белым порошком телефон с отпечатками пальцев. Экран мерцает, оповещая о пропущенных вызовах. Парень опускает руки, коснувшись пальцами одной из бутылок, и поднимает к лицу, опрокинув остатки в рот. Морщится, со звоном поставив бутылку обратно, и прижимает тыльную сторону ладони к губам, сдержанно выдохнув.

Ни черта не помнит. Даже того, как оказался дома. Но он точно не мог принести сюда весь этот алкоголь, значит, выпивал здесь не один. И, судя по состоянию гостиной, человек было не меньше десяти.

Беспокоит ли его данный факт сейчас? Неясно, на сколько О’Брайен эгоистичен к окружающим людям. Но в данный момент ему плевать на произошедшее по одной простой причине — ему определенно легче. Никакого зуда, никакого жжения — ничто не тянет его панически чесать руки или ранить себя. Он спокоен. Мысли не нагружают, они замирают. В сознании тишина. Такая приятная. А на душе — пустота. Да, парень опустошен эмоционально, но это гораздо лучше, чем мучиться от собственных психологических атак. Моральная ровность.

Тихо. Так тихо в голове.

Шум со стороны прихожей. Дилан резко поворачивает голову, устремив взгляд в приоткрытую дверь помещения. Точно. Куда делись все те люди, с которыми он провел эту ночь? Они ещё здесь? Нехорошо. Нужно выставить их до возвращения Роббин.

Парень опирается руками на край дивана, кое-как оторвав свою пятую точку от его поверхности. Чувствует знакомую боль в мышцах — очевидно, он опять перестарался и перенапрягся в процессе интима с кем-то. Дилан не способен вспомнить, как выглядела девушка, с которой он спал, но внутри не возникает дискомфорт или вина при возможности вновь пересечься с незнакомкой, как и с другими людьми. Парень просто выставит нежеланных гостей. И плевать он хотел на них.

Проходит по гостиной, оценивая устроенный бардак. Несмотря на тошнотворное состояние, ему придется заставить себя убраться и связаться с матерью, чтобы узнать, когда она планирует вернуться от Стейси. Да, эта стерва забрала её к себе на выходные, и Дилан не в восторге, но его мать так много работает, поэтому ей нужно как-то отдыхать. Но не так, как привыкла это делать её давняя подруга. Роббин не стоит искать успокоения в алкоголе, иначе всё начнется сначала.

Выходит в прихожую, оглядев её, и с недоумением останавливается, замечая мусорный пакет у входной двери, набитый стаканчиками, пачками сигарет и банками пива. Сколько же у них алкоголя было? Откуда? Дилан помнит… Он отправился в простой бар, чтобы немного выпить. Неужели, его так сильно понесло? Мать постоянно твердит об осторожности с выпивкой, намекая на предрасположенность, но подразумевая отца парня, кажется, не подозревая, что проблема зависимости передалась ему от обоих родителей.

Это нормально. В чужом глазу видеть соринку, а в своем не замечать бревна. Дилан не пытается идеализировать свою мать. Он — реалист. Не занимается самообманом.

О’Брайен готовит себя к неприятной стычке, когда улавливает шум на кухне, но не похоже, что там находятся человек десять, скорее, всего один, и парень впервые полон надежды, что сейчас пересечется с девчонкой, так что уже с меньшим напряжением открывает дверь кухни, оставаясь на пороге, когда взглядом находит Дэна, ощутив еще больше непонимания. Щурится, взявшись за дверной косяк, и слегка подается вперед, пристально наблюдая за перемещением друга, который выглядит сонно, уставшим, пока заливает кипяток в кружку, готовя себе кофе.

— Привет, — Дэн зевает, поворачиваясь всем телом к другу, который по-прежнему выглядит озадаченным, потому на лице сохраняется сердитая обескураженность. — Ты немного в шоке, верно? — парень потирает ладонью лоб, после сделав глоток крепкого напитка. Одну руку складывает на груди, удерживая кружку второй. Замолкает. Смотрит на О’Брайена. Тот всё сильнее хмурит брови, зрительно раздавливая парня. Что, мать вашу, произошло этой грёбаной ночью?

— Ты позвонил мне часа в три, — вздыхает, принявшись объяснять ситуацию, ведь, судя по выражению лица, Дилан точно ничего не понимает. — Попросил помочь с этим, — окидывает вниманием кухню, на которой еще сохраняется небольшой беспорядок. — Всем, — опять смотрит на друга. — Пришлось потрудиться, чтобы выставить всех тех людей, которых ты сюда привел, — хмурится, поскольку О’Брайен медленно отводит взгляд, сощурено уставившись в сторону. Дэн уточняет с подозрением:

— Ты что-нибудь помнишь?

…Черное небо. Огни фонарных столбов. Несущийся по дороге автомобиль, в котором пассажиров больше, чем сидений. Нетрезвый водитель. Громкая музыка в салоне. Пьяные парни и красивые, оголяющие тела девушки…