— А сколько вам лет? — слетает с моих губ. Это не совсем культурный вопрос, поэтому мне требуется исправиться и объяснить, откуда явился мой интерес:

— Я к тому, что, имея взрослого сына, вы выглядите очень молодо.

Роббин смотрит на меня с легкой улыбкой:

— Тридцать четыре, но многие дают мне меньше, — откладывает телефон, принявшись кушать, но медленно, поглядывая на меня. Я киваю головой, получая информацию, и откусываю кончик огурца, уставившись в стол. И резко хмурю брови, растерянно приоткрыв рот:

— Выходит… — успеваю шепнуть.

— Да, Тея, — Роббин спокойно перебивает. — Мне было шестнадцать, когда я родила Дилана, — вижу, как она постукивает вилкой по краю тарелки. Поднимаю глаза выше. Женщина смотрит в стол. Её взгляд… Необычно. Она будто уходит в себя. Уголки губ дергаются, но не растягиваются в улыбку. Это будто попытка, только вот, выражение лица больше печальное. Смотрит на меня. Всё-таки слабо улыбается, словно обреченно, и кивает на мою тарелку:

— Кушай.

***

«Убей себя».

Голос звучит над ухом, губами касается её кожи. Тея резко оглядывается на окно, зашторенное кружевной занавеской, когда в небе гремит. Будет дождь? Опять? Девушка сидит в сарае напротив мольберта и держит кисточку перед холстом, с тревогой прислушиваясь к переменчивой погоде. Моргает, с замиранием сердца в груди повернув голову обратно, дабы видеть баночку красной краски, которую держит дрожащими пальцами. Гром повторяется, а по крыше начинает колотить дождь. Набирает воздуха в легкие, прикрыв веки. Чувствует, как шум стихии волнами набрасывает на неё нежеланные воспоминания, от которых нет спасения. В одиночестве.

«Убей себя».

Тея открывает веки, принявшись резкими масками уродовать холст, на котором изобразила портрет девушки. Она водит, оставляя следы на её лице, и «разрывает» большие глаза нарисованной незнакомки. Именно в дождь…

«Давай я покажу тебе, как это делается».

— Нет, — срывается с её губ, а пальцы до хруста в костях сжимают кисточку.

Её смех. Громкий. Пронзающий уши, но он не слышит четко. Всё приглушено. Свет мутный. В глазах расплывается. Она смеется звонко, под ним, пока он рвет её на части. Грубо. Жестко. Бессознательно. Сколько употребил? Неважно. Оно неважно сейчас. А она? А кто она? А где они?

Девушка прогибается в спине, закинув руки ему на плечи, и запрокидывает голову, затылком трется о рыхлую стену ванной комнаты. За дверью голоса и орущая музыка. Пахнет отвратительно. Под ногами бутылки и окурки. В урне прозрачные пакетики и сломанные шприцы. В углу помещения сидит парень, худой, его глаза прикрыты, а плечо сковано ремнем. Дыхание короткое, хриплое. Сколько он ввел себе в вену?

Мышцы рук О’Брайена напряжены. Одной ладонью опирается на стену возле головы девушки с растрепанными волосами и вызывающим макияжем, другой поддерживает её бедро, чтобы резче проникать. И глубже. Незнакомка, кажется, ей лет шестнадцать, громко стонет, с наслаждением ловя языком пропитанный никотином воздух, и сжимает ногтями шею Дилана, подавшись к его лицу. Языком скользит по его щеке, после чего вновь откидывает голову, макушкой трясь о стену, широко улыбаясь. Короткая юбка собрана на талии, прозрачный топ мнется, оголенная грудь просвечивает. Тонкие клетчатые колготки порваны. В голове полный кавардак из-за принятого. Это её шестнадцать лет.

Дилана не интересует, сколько ей. Она сама раздвинула ноги, а он уже под градусом. Так оно и происходит.

«Тея, гав-гав».

Девушка наклоняет голову, сдавливая влажные веки. Шум дождя усиливается, отдается болью в ушах.

Нет. Уйди.

Сутулится, клонясь головой к холсту. Роняет баночку. Красная краска разливается на полу под ногами, а дрожащая ладонь хватается за край стола в попытке удержаться на месте.

Уходи. Шепчет. Пот каплями стекает по лбу. Рождается отвратительное желание кричать, позвать Роббин, но женщина ушла на работу. Время позднее. За окном чернота. Тея не может глотнуть воды. Она задыхается, кислородное голодание. Голова идет кругом. Пальцами касается лба, выронив кисточку.

«Оставьте! Отпустите меня!»

А она кто?

До её стона сжимает волосы, крепко потянув на себя, заставив девушку выгнуться. Блондинка издает хриплое дыхание, улыбаясь, и еле удерживается за край кресла, на который встает трясущимися от удовольствия коленями, пока Дилан свободной рукой удерживает её за талию, совершая жесткие толчки. Какая-то комната. Здесь же в углу интимно целуются, как бешенные, какая-то парочка. Музыка громче, в ушах давление.

Он ещё принял. Больше.

Блондинка тянется рукой за бутылкой водки, чтобы опрокинуть в себя, но прерывается на стон, заставив парня отпустить свои волосы, но сдавить её шею. Сжимает. Девушка хрипло дышит, запрокидывая голову. Прикрывает веки. Легкое удушение. Её руки слабнут.

И подобное происходит во всем заброшенном здании. Своего рода клуб, образованный молодежью. Сначала всё выглядело безобидно: группа подростков собиралась здесь, чтобы выпить, но их становилось всё больше. Наличие трех этажей позволяет огромному количеству людей посещать это, теперь уже, заведение. Похоже, это место хотели отвести под парковку, потом под склад, оттого оконные рамы тянутся от потолка к полу. Приглушенные неоновые огни ярких цветов, чтобы точно воздействовать на разум. Красные оттенки. Человеческий организм психически реагирует на подобные цвета. Тот, кто организовывает здешние вечеринки, знает толк в воздействии на психику.

Вокруг лес. Громкая музыка никого не тревожит. Город далеко, жители давно спят. А ночная жизнь разгорается.

Больше людей. Больше оголенных тел. Больше алкоголя и наркотиков. Больше стонов, льющихся из-за каждого угла. Больше танцующих и орущих. Больше.

Да, Дилан никогда не приведет сюда Дэна. Ни за что. Ему не обязательно знать об этой стороне друга.

Блондинка отчаянно хватается за запястье парня, начав давиться и кашлять. Дилан отпускает её шею, позволив девушке упасть грудью на спинку кресла, но не дает ей отдышаться, ведь продолжает трахать. Именно таким образом можно охарактеризовать всё, что происходит между людьми, пришедшими в это заведение. Грубо. Но никак иначе.

— Боже… — Тея шепчет, не может вдохнуть. Что-то встревает в глотке, что-то острое и угловатое. Перед глазами плывет. Помещение раскачивается, девушка не может удержаться на стуле, поэтому валится на колени, обронив высокий деревянный стул. Мычит. С губ слетает тихое: «Оставь», — и кашель. Раздирает горло. Пытается удержаться на вытянутых руках, они трясутся. Голова вот-вот разорвется. Давление на стенки черепа. Изнутри.

«Тея, гав-гав!»

Девушка тянется ладонью к краю стола, чтобы держаться за него, как за что-то реальное, ощутимое. Не теряй связь с реальным миром, Тея.

«Перестаньте! Не надо!»

Это всё. Оно в твоей голове. Оно — часть тебя.

«Гав-гав!»

Качается из стороны в сторону. Подносит бутылку к губам. Озирает помещения с бетонными стенами. Столько людей. Разных возрастов. Дилан опирается рукой на угол стены, чтобы не рухнуть на голый пол. Всё плывет. Помещения качает.

Две стороны одной медали О’Брайена.

Прошлое, как часть тебя.

Отпивает алкоголь, оглянувшись, и еле фокусирует взгляд на группе парней, которые сидят на одном из диванов, что притащили сюда заядлые «посетители». Среди танцующих их с трудом удается обнаружить. Дилана никто не интересует, кроме одного из парней, который ладонью проводит по белым, явно крашенным волосам. Выкуривает что-то, пуская белый дым в лицо какой-то девушки, которая давно оголяет грудь, опускаясь на бедра парня, начав характерные движения. И запрокидывает голову, кажется, перекрикивает музыку, пока еще одна незнакомка подходит к спинке дивана, ладонями заставив парня задрать голову. Наклоняется. Целует.

Дилан выпрямляется, касаясь бутылкой губ. И пускает неприятный смешок, с полным отсутствием здравого мышления решаясь полностью поглотить алкоголь.

Норам вернулся. Прошлое вернулось.