Он медленно, словно боясь разбить драгоценную ношу, тянет не такое уж легкое тело к себе поближе, кутает его в одеяло своих объятий и, подталкивая носом в щеку, молчаливо просит продолжать рассказ.
— А что глаза… — смешливо фыркает не сопротивляющийся смене своего положения в пространстве Питер. — Глаза как глаза. Я бы не сказал, что сильно удивленные даже. Думал, мисс Поттс ругаться будет, а она только хмыкнула и ответила: «Что ж… Пожалуй, стоит поблагодарить тебя, что сберег наше время и не стал заниматься уговорами».
— Я однозначно потерял самую прекрасную женщину в мире!
Тони совершенно точно знает, насколько сильно он рискует, выдавая это крайне неоднозначное замечание, но идет на это абсолютно сознательно. Отвлечь, заставить злиться, ревновать, что угодно! Лишь бы не дать снова погрузиться в черную и вязкую пучину. И у него это отлично выходит. Как и всегда, впрочем.
— Лучше бы порадовались за друга, мистер Старк, — язвительность в словах так умело скрыта, что лишь Тони, с чувствительностью музыканта распознающий каждый оттенок питерова голоса, может ее уловить, — вот он точно заслужил эту женщину! И пока некоторые валялись, типа мертвые, Хэппи горы свернул, чтобы вас в целости — относительной конечно — и сохранности к доктору Чо доставить… А вот там-то, пока она у себя в медблоке проводила обследования и расчеты, стало пипец как жутко. Потому что до этого пока не верилось, что что-то может выгореть. Все напоминало какую-то страшную игру кучки чокнутых. А тут вдруг все стало настолько реально, что под дверями, где мы сидели, я тупо шлепнулся на пол, руками себя обхватил и завыл. Тихонько так. Чувствую, всё, сорвался, истерика, пора в дурдом, а остановиться не могу.
Он замолкает, и Тони в очередной раз с бессильной тоской думает, как же так вышло, что, пообещав защищать этого мальчика от всего мира, он сам стал самой большой его бедой.
— И тогда Пеппер с кресла своего слезла ко мне на пол, рядом села, обняла и начала песенку напевать тихонько. Что-то вроде колыбельной. И знаешь… я понял, за что ты ее любил, — тихо шепчет Питер, словно делясь главной тайной.
Любил. Да. Именно так, в прошедшем времени. Любил так, что сейчас сходил бы с ума от воспоминаний и от мерзкой самому себе зависти к чужому счастью, если бы в его жизни вдруг не появилось это приставучее недоразумение.
И какого бога благодарить, что оно все-таки появилось, что елозит сейчас у него на коленях, то тараторит, то замолкает, вздыхая невпопад. И рассказывает то, от чего волосы дыбом.
— А потом нас позвали в кабинет к Хелен, и она долго-долго нам объясняла, как сложна задача, что мы перед ней поставили. И что будь это кто-то другой, она бы отказалась, не считая себя вправе вмешиваться в ход событий и идти против природы. Но что ради тебя она, наверно, все же хотя бы попробует. Она сразу сказала, что времени это займет намного больше, чем, к примеру, ушло на Вижена. Ну, в общем, она сыпала медицинскими терминами, в которых я, если честно, немного что понял. Что-то типа того, что создавать ткани с нуля — как она выразилась, давать простор фантазии — намного проще, чем воссоздавать поврежденное. Ведь придется воспроизводить полностью идентичные испорченным цепочки ДНК, не ошибаясь ни в одном гене. А когда повреждения настолько обширны, она даже не может предположить, сколько времени ей понадобится. Как она сказала, малейшая ошибка в одном-единственном фрагменте приведет к таким последствиям, что мы сами ее проклянем за это, и поэтому параметры каждой клетки придется проверять, перепроверять и задавать в отдельности. И вот она говорит все это, глаза серьезные, губы поджимает, всем видом дает понять, насколько все непросто. А я вроде как слушал с умным видом… Ну надеюсь, что умным… Кивал значительно, поддакивал. А у самого в голове словно Мьельнир бухает: «Согласилась. Согласилась. Согласилась, боже!!!»
Питер замолкает и тихо вздыхает, опустив голову и словно пытаясь что-то разглядеть на своих коленях. Тони не видит его лица, да ему и не нужно. Он медленно утыкается лбом в худое плечо, обтянутое прохладным полуметаллическим материалом, и, кажется, всем телом чувствует, как тонкие губы тихо, неуверенно, но растягиваются в улыбке.
— И как ни странно, вот тут и началось самое тяжелое. Глупо, да? Знаешь, я впервые понял, что надежда — это самое классное и одновременно самое страшное, что есть в этом мире. Пока вы… вас... Ну вы поняли, — нервно обрывает он сам себя, — это было просто не представляете как фигово…
Тони и хотел бы промолчать, не сбивать его. Не сейчас, когда Питер явно раскрылся наконец-то, отпустил себя, позволил угнездившейся черноте хлынуть шумным потоком наружу. Да вот только непослушные губы предательски сами изгибаются и глухо роняют:
— Почему? Представляю. Я пять лет так жил, если ты забыл.
— Ох!..
Питер не просто замолкает — он обеими руками зажимает себе рот, порывисто оборачивается и обхватывает его за шею. Утыкаясь носом куда-то в ухо, заполошно шепчет что-то наподобие «прости-прости-извини-как-я-мог-ведь-ты-же-прости-пожалуйста-прости-я-дурак».
Тони стоит немалого труда оторвать его от себя и заткнуть этот водопад самым простым и действенным способом — бережно прижавшись к соленым губам.
Так проходит еще некоторое время, прежде чем затихший, хотя все еще недовольный собой Паучок снова устраивается поудобнее в его руках, почему-то стремясь куда-то в район подмышки, и мрачно продолжает:
— Так вот… пока надежды не было, было просто дерьмово. А когда она появилась, стало так же дерьмово, но теперь еще к тому же просто охренеть как страшно. Что ничего не выйдет, что нельзя ничего ждать, что доктор Чо дала не больше шестидесяти пяти процентов, что нельзя-нельзя-нельзя мечтать! А как? Если каждую секунду только об этом и думалось. Как она там сейчас? Над чем работает? Какую клеточку восстанавливает? А вдруг лицо уже есть? А бородка будет такая же? Глупо, да? Смешно слушать? Бред, знаю. А я вот только об этом и думал. Как помешанный. Мы же с ней тогда условились, что она нас будет держать в курсе дела регулярно, но ничего показывать не станет, во-первых, из соображений полной стерильности, а во-вторых, как она сказала, лучше нам не видеть того, что будет в процессе. Так что мы сами вообще не могли представить, как это все протекает.
— Не верю, что у нее не сохранилось никаких записей, — скептично роняет Тони, снова старательно и безжалостно выволакивая Питера из той плоскости, куда его неумолимо тащит. — Ни один ученый не упустит возможности запечатлеть такой небывалый эксперимент. Надо просто попросить ее очень хорошо. Прости, Паучок, но я не могу упустить такой шанс и не увидеть свой макет. «Тони Старк 2.0» — набросок кисти Хелен Чо, выполнен в стиле раннего авангардизма. Присоединишься к созерцанию?
— В стиле сюрреализма, скорее. Ну уж нет, это без меня, — Питер даже плечами передергивает, — с меня того зрелища хватило, после битвы. И того, как Мэй ко мне почти каждую ночь прибегала, разбуженная моими криками.
— Не надо, не вспоминай, хватит, малыш! — не выдерживает Тони и только спустя мгновение замечает, как от впившихся ногтей засаднило ладони.
Все, даже его чаша переполнилась, но Питер его, похоже, уже не слышит. Не этого ли Тони добивался? Не этот ли ящик Пандоры так рвался вскрыть? Так чего возмущаться теперь?
Сиди. Слушай. Терпи. Живи.
Мальчик же с этим жил, а значит, и он покорно впряжется сейчас в эту упряжь и потащит ее куда угодно, словно благословение. Хоть на Голгофу, хоть на Титан, хоть в лабораторию Хелен Чо.
— Знаешь, Мэй, видимо, до того отчаялась, не зная, что со мной делать, что однажды сама вытащила из самой дальней полки в шкафу костюм и протянула мне.
— Да ладно? — не удерживается от пораженного вздоха Тони и даже отстраняется насколько это возможно, чтобы заглянуть Питеру в лицо.
Нет, он знал, что Мэй ради Питера голыми руками Железного человека прямо в броне пополам разорвет, а мелочь типа Стервятника раздавит одним пальцем, но чтобы самой отдать костюм, который раньше для нее был средоточием всех напастей и невзгод?! Это что же должно было отражаться в глазах Питера, чтобы она пошла на это?
