Про третью жизнь, длиной в ненавистных полтора года, он не хочет вспоминать никогда и ничего. Да и зачем, если есть четвёртая, начавшая неторопливый, размеренный отсчёт в тот момент, когда Тони, лежа на кровати в медблоке, медленно открыл глаза. Те самые, которыми сейчас смотрит на него и явно тяготится любопытством.
Те самые, ради которых он, пожалуй, может еще повспоминать про третью.
— «Ты же помнишь, что мы соврали всем про кремацию?» — говорила мисс Поттс, а я никак не мог взять в толк, о чем она вообще. Она удивлённо на меня смотрела и спрашивала, неужели я забыл. А я же говорю, я вообще про первые недели ничего не знаю. Но после ее слов и, правда, в мозгу прояснилось, и я вспомнил, как сидел на диване в той комнате, где она, Хэппи и Роуди договаривались спрятать и заморозить тело. Меня даже в тот момент, перед мнимыми похоронами, ничуть не удивило, что я вообще оказался допущен к этой тайне. А сейчас она сказала, что они с Хэппи давно про нас догадались, так что считала, что я должен знать. Я сидел, слушал, понимал, что вот сейчас она мне тебя покажет, и думал только об одном: как не забиться в истерике…
— Получилось? — тихо спрашивает Тони, устало глядя на уже неразличимую линию горизонта и чувствуя, как ощутимо холодает вокруг.
Ночь давно вступила в свои права и неодобрительно смотрит на тех, кто не подчиняется ее законам. Огромный мегаполис где-то внизу тихо вздыхает, переходя в режим ограниченного функционирования. Никогда не гаснущие огни и те кажутся потускневшими и сбросившими вечный оптимизм. И только двое, волею случая занесенные на одну из бесконечных крыш бетонного монстра под названием Нью-Йорк, понимают, что отныне они вдвоем вне любого закона.
Питер легко поднимается, проходится туда-сюда и снова опускается, но уже не рядом, а спиной к спине, прижавшись затылком.
— В общем, да. Пеппер потом, гораздо позже, меня очень хвалила. Говорила, что ждала от меня намного худшего, — наконец отвечает он. — Хотя описать, что я почувствовал, увидев твое тело в той криокамере, я, наверно, все равно сейчас не рискну.
Тони, не глядя, нащупывает его руку и медленно подносит к своему лицу, скользя губами по костяшкам, трогательно обтянутым тонкой кожей.
— Прости… Прости меня за это, — судорожно шепчет он, пытаясь сглотнуть комок, что давил горло и бешено рвался наружу.
— Перестань, при чём тут ты, — Питер осторожно отнимает руку, — я же сам для себя это выбрал. А потом, немного придя в себя, я спросил, для чего они это сделали. И, веришь, я никогда не видел ее такой смущенной и растерянной. Она сказала, что они и сами не знали точно, просто не могли себе позволить раз и навсегда с тобой попрощаться, предпочли отложить это на потом, сами не зная, на что надеясь. А увидев, как я с ума схожу, пытаясь тебя вернуть, она подумала, что, возможно, это и есть единственный шанс.
— Единственный из четырнадцати миллионов? — не сдержался Тони от нервной усмешки.
— Нам тогда казалось, что в лучшем случае из пятидесяти, — на вроде бы шутку Питер ответил совершенно серьезно. — Когда мы вернулись в офис, нас там ждали полковник, Хэппи и доктор Беннер. Пеппер мне по пути объяснила, что поначалу они Брюса не посвящали в свои планы, но поняли, что без него не обойтись. Мы расселись кружком в каком-то маленьком кабинетике, без окон, а мне так хотелось истерично ржать. Напоминало дурацкий заговор, как в старом кино, а перед глазами стояла одна картина… Сам понимаешь какая… И знаешь, что самое жуткое?
— Не уверен, что это та информация, которая мне жизненно необходима, — помолчав, хмыкает Тони, — но да, я хочу узнать. Говори, Питти…
Питер начинает копошиться, ерзая на месте, и Тони едва сдерживает недовольный возглас, когда тело, наполнявшее его живительным теплом, отодвинулось, и вмиг стало холодно. Стало неправильно. Стало так, как не должно быть никогда.
— Что правая половина тебя была… Как бы это помягче… В общем, выглядела не очень.
Тони бы расхохотался в голос, если бы не хотелось упасть на твердый бетон и заскулить по-звериному, содрогаясь всем телом. Кто бы мог подумать, что мальчик научился так сдержанно выражаться! «Выглядела не очень»? Это он так отозвался про почерневшее, обуглившееся тело? Даже на записях Пятницы, которые Тони просматривал с каким-то мазохистским любопытством, это выглядело шокирующе. Думать о том, что должен был чувствовать Питер, видя это вживую, было не больно. Было убийственно.
— Но левая… Левая, Тони, была такой же прекрасной, как всегда. Представляешь?! И вот я сижу, слушаю мисс Поттс, а перед глазами две половины эти. А я между ними, посередке, как тогда, с паромом. Соединить пытаюсь, а сил не хватает, и ты на помощь не придешь уже… А если ты не придешь, значит, никто не придет. И я уже был готов прямо там завыть во все горло, как вдруг она сказала, что нет смысла тянуть. Если мы собираемся провернуть то, чего никто никогда не делал, то пора брать себя в руки и начинать действовать. Я тогда так уставился на нее, подумал, что она не в себе однозначно. А она улыбнулась и спрашивает: «Ты же знаешь про доктора Хелен Чо?»
Я знаю, что в русской озвучке это звучит как “Паучок, родной”, но на самом деле Тони произносит именно “Ребенок, обними меня”, и это выворачивает меня намного сильнее.
====== Расскажи мне (часть 2) ======
Комментарий к Расскажи мне (часть 2) Господи, да когда же я это допишу???(((
— Пока мы летели в Корею, я все пытался понять, кто из нас сошел с ума. Я? Пеппер, которая промолчала почти всю дорогу? Хэппи, который все время почему-то пытался нас с Пеппер накормить засохшими бутербродами? Хелен, которая вдруг согласилась нас принять? Кто? Мне все время словно в кошмаре каком-то, казалось, что сейчас кто-то из нас окончательно перестанет прикидываться нормальным и начнет метаться по салону и выть по-волчьи. Потому что… Ты же понимаешь, каким бредом было то, что мы, сами не веря в успех, собирались сотворить?
— Тогда почему ты полетел с ними? Пепс же не хотела тебя c собой брать?
Питер негромко хмыкает, и Тони на миг кажется, что он безнадежно отстал от бурлящего ритма жизни:
— А у нее был выбор? Да, она считала, что это будет слишком сильным потрясением для моей типа нежной психики, — он так выразительно это произносит, что даже толстокожий носорог додумался бы, как Питер относится к мнению о своей нежности, — и что лучше избавить меня от лишних потрясений. На самом деле позже я понял, что не особо-то она упиралась. Видимо, была готова сдаться под самым легким нажимом с моей стороны. Но я тогда… не совсем адекватно оценивал ситуацию, скажем так. И молча ушел. А потом за десять минут перепрограммировал протоколы допуска и управления квинджетом и криокамерой, благо никому и в голову не пришло закрыть мне доступ в мастерскую.
Тони невольно распахивает глаза: а вот про это ему никто не рассказал, ограничившись кратким и суховатым: «Питер умеет уговаривать». Он-то наивно полагал, что настырный пацан взял Пеппер измором, и та решила, что проще согласиться, чем объяснять, почему нет.
Но кажется, он действительно многого не знает о своем мальчике. Повзрослевшем на полтора года и одну компактную вечность.
— А потом — с негромким смешком продолжает предмет его мыслей, — я спокойно всем заявил, что, во-первых, без меня квинджет никуда не полетит, но Пеппер и Хэппи, конечно, вольны отправиться обычным рейсом, как рядовые пассажиры. Вот только, и это во-вторых, никакого доступа в криокамеру у них больше нет.
— Черт! — не выдерживает Тони и сам при этом чувствует, каким неприкрытым восхищением пронизан его голос, — хотел бы я видеть их глаза при этом!
Питер копошится на месте, кажется, пытаясь усесться поудобнее на твердой поверхности, и Тони не выдерживает: оборачивается, резко тянет его к себе и усаживает на колени.
Самая приятная в мире тяжесть мягко давит на ноги Тони, и тот чувствует, как неумолимо губы расплываются в улыбке, невзирая на то, что момент не самый подходящий. Просто… Просто вот сейчас все потерявшиеся детали головоломки туго, со скрипом и нежеланием, но встают на свои места.
