Он должен остановиться.

Агеро отстраняться не хочет, притягивает за затылок обратно. Щелчок — верхняя застёжка обнажает светлую внутреннюю рубаху. Баам, не переставая касаться вспотевшей кожи губами, медленно спускается к шее, лишь недавно скрытой плотной одеждой. Агеро не упускает ни единого его движения.

Баам прижимается к сгибу плеча, прикрывая глаза. На вкус кожа, как и стоило ожидать, солёная.

Стук в дверь заставляет их обоих вздрогнуть.

Агеро оборачивается на звук, чем и пользуется опомнившийся Баам, телепортируясь в ту же секунду. Опираясь о стену в своей квартире, он позволяет себе, наконец-то, дышать. Прохлада обволакивает его, постепенно уносит жар позднего лета и возбуждения.

Глянув на часы, Баам утирает остывший пот с лица, направляясь к Ли Су, у которого с минуты на минуту должен был начаться перерыв.

Поблагодарить за конфеты всё же стоило.

***

Агеро оборачивается лишь на секунду, но в тот же момент тяжесть с колен пропадает, как и сам Баам. Коснувшись шеи, на которой остался влажный след, он сглатывает. Такая реакция, такой Баам будоражат. Будь у него возможность — впитал бы, вжал, чтобы запомнить, запечатлить его в себе. Слишком интересно. Незнакомо. Приятно.

Он даже не застёгивает воротник, когда открывает дверь:

— Что…

— Отец Агеро, скажите, вам не нужен пёс? Мы не можем найти ему хозяина.

— Отдайте пса сторожу, он только и делает, что жалуется, что его псина уже ни на что не годится. Пускай сам тренирует и заботится.

Мальчик на побегушках пытается что-то сказать, но лишь кивает.

Спустя минуту Агеро остаётся наедине с воспоминаниями, оседающие горячим паром в лёгких.

***

Ли Су улыбается. Неприлично широко, стоит сказать.

— И как, сладко было, Баам?

Тот кивает, в прострации смотря куда-то за его спину.

— Да. Очень.

Только потом вздрагивает, начинает отрицать непонятно что:

— Ли Су, я не!..

Ли Су достаёт трубочку из стакана, притворяясь, что кашляет в кулак.

— Убедился в качестве подарка, Баам?

— А?.. Д-да, спасибо, Ли Су.

Баам кашляет, утыкаясь в пустую кружку. Чай ещё не успели принести. Ли Су только отводит взгляд, стараясь выглядеть как обычно.

Рассеянный, лохматый больше обычного, с шоколадом на лице и с расстёгнутой верхней пуговицей рубашки.

Кажется, Баам не понимал, насколько красноречиво выглядит.

«Простая жертва, лишь необычный священник… Баам, я твой друг уже не одну сотню лет, мог бы и прямо сказать», ворчит он про себя, отпивая ещё глоток холодного газированного сока.

Комментарий к Жара

Будем честны, Агеро не был пьян, он и на трезвую голову повторил бы всё это. Любопытное создание.

Баам страдает от жары (как, впрочем, и я).

Сейчас пойдут крупные таймскипы, потому обговорю - места у деревни очень тёплые, уже в начале весны зелено, но постепенно место действия перенесётся в места, где может быть чуть ли не 40-градусный мороз. Баам и Агеро познакомились на стыке зимы и весны.

========== Гроза и вишнёвое вино ==========

Комментарий к Гроза и вишнёвое вино

Глава была написана ещё в конце мая. Может выпадать из атмосферы глав.

Таймскип-паркур. Уже начало осени.

Выкладываю на день раньше в честь 10 ожидающих новую главу. Йей, это приятно Х)

— Разве это вино не отравлено?

— Отравлена была закуска, Баам. Я был уверен, что ты заметил. Вино — обманка.

Баам хмурится. Недосмотрел за чужим ростом. В следующий раз нужно быть внимательнее.

Если будет беспечен — потеряет контроль над Агеро. А вместе с ним и его самого.

— Молодец.

Баам смотрит, как Агеро отпивает из небольшого бокала. Вина там кот наплакал, лишь чтобы ощутить вкус. Разумное решение, кивает про себя Баам. Осталось много дел, требующих холодной головы, а на следующее утро Агеро должен провести исповедь.

Вопреки ожиданиям, садится Агеро, отставивший бокал, не за стол, заметно больший, чем при первой их встрече, а на кровать. Протягивает руки, склоняя голову на бок. В этот момент он сам похож на демона, хотя от смерти его отделяет не один год. Возможно, не один десяток. Баам гарантирует.

Баам отталкивается от пола, паря навстречу рукам, и тает внутри от того, как радуется его согласию Агеро. Ребячески, искренне, со взбалмошными искрами в глазах, когда для начала прижимается губами к щеке. Невинно. Неправильно невинно. Не так, как должен был делать Агеро.

Но Баам не забывает, что Агеро — монах, его с детства ограждали от всех «развращающих» знаний. Он не знает, на что именно давит, когда в игре, что он ведёт, темой вечера оказывается похоть. Он не понимает обрюзглых торговцев, провожающих сальным взглядом женские ножки, не понимает, отчего при виде молодого аристократа служанка чуть не уронила поднос, покраснела и еле дышала, проходя мимо. Впрочем, это не мешает ему шантажировать торговца раскрытием отцовства, а служанку — раскрытием поруганной чести, вынуждая плясать под свою дудку.

Баам даёт рукам прильнуть к своим бёдрам, даёт притянуть себя на колени для поцелуя. Большее, на что хватало знаний и смелости Агеро. Даже руки держит благопристойно — одна на плече, а другая сжимает плотное покрывало. За эту скованность Агеро отыгрывается самим поцелуем. Подаётся вперёд, вжимаясь губами и языком, нащупывая именно тот подход, от которого Баам растает маслом, будет снова подрагивать с прикрытыми глазами.

С каждым разом Агеро целовался лучше и лучше.

В последний раз Баам не выдержал. Забылся на минуту, ероша чужие волосы, едва не простонал чужое имя — имя! — когда Агеро за плечи притянул ближе, прислоняя к себе. Сердцебиение, которое Баам привык только слышать, билось в грудь. Каждый удар сердца, словно шпора, заставлял его собственное убыстрить темп.

За это Баам сейчас и расплачивается. Минута слабости, отдающая ватными ногами и шумом в голове, Агеро хватается за неё, будто совсем не боясь обжечься. Хватается за все те возможности, что открывает ему эта минута.

Перехватывая инициативу, Баам гладит чужую щёку, спускается, натыкаясь на стоячий воротник. Внезапно прокушенный язык выбивает почву из-под ног, вырывает короткий вдох. Агеро не открывает глаз, используя для наблюдения прикосновения. Не говорит — улыбается, прислоняясь губами, грудью, всем собой.

Баам давно не пил алкоголь, не было ни желания, ни возможности, и терпкий вишнёвый вкус на чужих губах будоражит так же, как и сам поцелуй. Ранку на языке щиплет от него, щиплет размятые, успевшие покраснеть губы, щиплет глаза от желания. Желания, о котором играющий с огнём Агеро и не догадывается.

Баам подаётся вперёд, гладя пальцами чужой кадык, подпрыгнувший от прикосновения. Агеро приоткрывает рот шире от вежливого нажатия на подбородок. Втягивается в глубокий поцелуй, не оставляющий места сопротивлению. Притихает. Хоть самому ему целоваться до встречи с этим удивительным священником не приходилось, но в теории, что изучали для создания правдоподобных иллюзий и снов, он всегда был хорош.

Мимолётная мысль взрезает вену происходящего — «Вот бы всегда был таким шёлковым, сколько проблем можно было бы избежать». Бинтами поверх неё ложится другая — «Но ваши печали и проблемы мне только на руку. Справляйтесь так же, как и сейчас, и однажды я встречу вас в Аду».

Он прокатывает горячие, поджигающие щёки, прошибающие насквозь картины того, как именно могла бы пройти встреча, пока Агеро не сжимает руку на его плече, не пытается отстраниться.

— Что-то случилось, Господин Кун?

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять.

Люди нуждались в дыхании. Оно не было для них старой привычкой, которую можно бросить, если постараться. Отвыкнуть от дыхания, как ему говорили, даже легче, чем от табака. Баам дышал для удобства речи и для зарождения симпатии в жертве. Агеро дышал для того, чтобы жить. Баам мог не отстраняться хоть часами, не давая отвлечься на единый глоток воздуха. Агеро — нет.

Баам сглатывает желание прошептать «Я буду пить ваше дыхание», когда Агеро хватает ртом воздух. «Я выпью ваше дыхание до последнего вздоха», «Я буду пить ваше дыхание, словно сладчайшее из вин», «И не испробую я больше воздуха, не касавшегося ваших губ» —