Она прошла в комнату, где одевались к празднику Ксиу и Артур. Они о чем-то спорили, когда вошла Ульяна.
Она взглянула на мужчин, маленького и большого, глазами любящей женщины. И не нашла в них ни единого изъяна. На обоих были надеты укороченные пиджаки, больше напоминающие курточки, короткие жилеты яркой расцветки и обтягивающие черные штаны длиной до колен, обильно декорированные бисером. Ниже колен шли белые чулки. Пояса обтягивали широкие цветные кушаки. Ксиу и Артур были одеты почти одинаково, отличались только их плащи. И тот и другой были черного цвета, но Ксиу выбрал короткий, как у тореадора, а Артур – длинный, с ярким красным подкладом, спадающий с плеч до низко вырезанных башмаков с металлическими пряжками.
Увидев Ульяну, они сразу перестали спорить. Но было уже поздно. Ульяна не любила, когда сын и муж пытались что-то от нее скрыть. Ничего не говоря, она долго не отводила от них испытующего пристального взгляда. Первым не выдержал Ксиу.
– И незачем так на нас смотреть, мама, – заявил он. – Мы ни в чем не виноваты.
– Подумаешь, не сошлись во взглядах на национальный испанский костюм, – поддержал его Артур. – Вернее, на один из его аксессуаров.
– И какой именно? – мягко спросила Ульяна, закрыв и снова открыв веер. – Боюсь даже предположить.
– Я читал, что настоящий испанец или даже испанка, идя на праздник и одевая нарядный костюм, никогда не выйдет из дома без навахи, – сказал Ксиу. – Наваха, мама, это такой большой складной нож.
– Я знаю, что такое наваха, – сказала Ульяна, продолжая играть веером, чтобы скрыть свое лицо. Она опасалась рассмеяться.
– Но, возможно, ты не знаешь, мама, что наваху простые испанцы брали с собой не из хулиганских побуждений, а в знак протеста против запрета властей носить холодное оружие, – пояснил Ксиу. Он был очень начитанный и умный мальчик, развитый не по годам. И иногда умудрялся ставить Ульяну в тупик. – А, значит, наваха – это не просто нож, а своеобразный символ национального испанского духа. То же самое, что фламенко. Ведь ты же сама говорила, что в основе этого древнего испанского искусства лежит протест против несправедливости жизни.
– Я такое говорила? – с удивлением спросила Ульяна.
Ксиу и Артур дружно закивали головами.
– Ладно, – согласилась Ульяна. – Пусть будет по-вашему. Протест так протест. Хотя никогда не думала, что танцуя фламенко, я протестую против чего-то. Мне казалось, я просто получаю удовольствие.
– Я сейчас не об этом, мама, – сказал Ксиу, поняв, что зашел слишком далеко.
– А о чем? – с невинным видом спросила Ульяна. – Ты так долго говоришь, что я уже забыла, с чего ты начал. Как те жители Лаконии, которые выслушивали ультиматум военачальника, осадившего их город и предлагавшего им сдаться. Будь краток, сын мой.
– Я о том, что Артур… Ну, в общем, он говорит, что я не должен брать с собой наваху сегодня на танцы, – возмущенно произнес Ксиу. – А я говорю…
Ульяна все-таки не выдержала и рассмеялась. Ксиу и Артур с удивлением смотрели на нее. Они не видели в своем споре ничего смешного.
– Значит, так, мои дорогие, – перестав смеяться, сказала Ульяна. – Слушайте меня внимательно. И не перебивайте, иначе я рассержусь по-настоящему, – пригрозила она Ксиу, который хотел что-то сказать. – Лопаты, навахи и прочие инструменты брать на танцы я запрещаю. Если хотите, можете носить за мной мой веер. По очереди. Думаю, это охладит ваш воинственный пыл.
– А при чем здесь я? – удивился Артур. – Я как раз был против.
– Галантность еще никто не отменял, – отрезала Ульяна. – Даже для кладоискателей.
Ксиу и Артур переглянулись и предпочли не спорить. Они с самого утра ожидали, когда Ульяна припомнит им приступ золотой лихорадки, который выманил их из замка ни свет ни заря. И теперь с облегчением вздохнули. Гроза прошла стороной. Они услышали только легкие ее отголоски.
– Ты прекрасно выглядишь, дорогая, – польстил ей Артур, меняя тему. – Настоящая маха с картин Гойи!
– Ты находишь? – улыбнулась Ульяна. – Думаешь, я произведу впечатление на Мару?
– Не знаю, как на Мару, но на меня ты уже произвела впечатление, – заверил ее Артур.
– Ну, это легко, – вздохнула Ульяна. – Для этого мне даже не надо было наряжаться битых два часа. Из «Махи одетой» и «Махи обнаженной», написанных Гойей, тебе всегда больше нравилась вторая.
– Но ты мне нравишься гораздо больше любой из этих мах, – заверил ее Артур.
Но их поцелую помешал Ксиу, который все это время внимательно прислушивался к разговору. Он, с легкой руки Артура, хорошо разбирался в испанской живописи, и многое знал о художнике Франсиско Гойя.
– В 1813 году святая инквизиция конфисковала обе эти картины, – сообщил он им историческую справку. – При этом она объявила Гойю «распущенным мазилой» и потребовала у художника раскрыть тайну – кто ему позировал. И, кстати, в романе Лиона Фейхтвангера «Гойя, или Тяжкий путь познания» говорится…
– А там не говорится о том, что одному маленькому мальчику не стоит вмешиваться, когда говорят взрослые? – возмутилась, разочарованная тем, что лишилась поцелуя, Ульяна.
– Если бы вы говорили, – возразил Ксиу. – Так ведь вы целуетесь. И не надоело вам?
Ульяна не нашла, что ответить. На помощь ей пришел Артур. Он подмигнул Ксиу и сказал:
– Чур, я несу веер первый!
Ксиу горестно вздохнул. Весь его вид говорил о том, что он не понимает, как взрослые могут быть такими детьми.
Ульяна понимала, но не собиралась ничего ему объяснять. Вместо этого она, передавая веер Артуру, сказала:
– За мной, мои верные рыцари! Скоро начнут собираться гости. И мы должны их встретить.
Когда они спускались по лестнице замка, Артур, улыбаясь, прошептал ей на ухо:
– Может быть, Ксиу прав, и нам стоит поменьше целоваться?
– Вот уж не думала, что ты такой трусишка, – улыбнулась в ответ Ульяна. И насмешливо произнесла по-испански: – No dejes que te paren, мой милый!
– No dejes que te paren, – повторил Артур, чтобы лучше запомнить. Иностранные языки ему, в отличие от Ульяны, в совершенстве владевшей английским и испанским, давались с трудом. – Надо будет спросить у Фолета, что это значит.
Фраза, которую сказала Ульяна, в переводе с испанского означала «не дай себя остановить». Представив, как ее муж расспрашивает Фолета, она весело рассмеялась, вызвав недоумение Артура.
И только Ксиу шел с непроницаемым выражением лица, скрывая свои истинные мысли. Его смущал пышный костюм тореадора, в который он был вынужден наряжаться каждый раз, когда в замке устраивали танцы, чтобы порадовать маму. И если бы не наваха, которая прилагалась к этому костюму и которую он, несмотря на запрет, неизменно брал с собой, пряча в складках одежды, Ксиу давно бы уже нашел предлог, чтобы оставаться в своей комнате, где посвятил бы эти напрасно потраченные, по его мнению, часы изучению помеченной крестиками карты Испании. Как истинный мальчишка, древнему искусству фламенко он предпочитал древние клады.
Во дворе замка все уже было готово к приему гостей. Вдоль крепостных стен были расставлены длинные дощатые столы, на которых стояли блюда и бутылки с вином. Каждый, кто проголодался или кого мучила жажда, имел возможность подойти к столу и налить себе в бокал вина или положить в тарелку еды, сколько и что хотел. Тот, кто устал, мог отдохнуть на одной из многочисленных скамей, пока задвинутых под столы. Для особо почетных или пожилых гостей были приготовлены удобные массивные дубовые стулья с высокими спинками. В середине двора, вымощенного каменными плитами, было оставлено место для танцоров, певцов и музыкантов.
Гости начали съезжаться и сходиться сразу после шести часов пополудни, когда в здешних местах заканчивалась сиеста. Жара спала, послеобеденный сон освежил и придал всем сил.
В автомобилях приезжали в основном горожане из Лиона. Замок окружали селения с поэтическими названиями Вальверде, Пампанейра, Альбаррасин, Лукайнена, Мадеруэло и много других. Их жители предпочитали пешие прогулки. Они не считали за труд пройти час или даже два, чтобы в конце пути полюбоваться на величественный и мрачный, в истинно испанском духе, замок тамплиеров.
