— Сам не знаю. В седле посидел.

“…Посидел в седле настоящего степного коня. Оказывается, он маленький, куда меньше, чем у нас на ферме, зато способен семенить шагом день-два, и при том нести меня на спине. Красоту же Байкала передать словами невозможно. Мне обещали, что сделанные фотографии не задержат, и вы, надеюсь, их увидите.

Вообще отношения с booraty тут сложные, далекие от красивой картины, нарисованной официальными газетами. Впрочем, негосударственные газеты или радио тут просто невозможны, а потому на всякий вопрос имеется всегда два мнения: что пишут в газетах и что говорят. Однако, должен разочаровать наших стратегов из CIA — все противоречия мгновенно заканчиваются, стоит лишь объявить какого-либо внешнего врага. Тут все мгновенно становятся tovaristch до мозга костей, чрезвычайно расстраивая Хельсинскую Группу Правозащитников, которые считают всех оболваненными рабами режима. Я спросил, не допускают ли правозащитники мысли, что выбор людей может быть осознанным? Они же ответили, что sovetsky не могут выбирать, поскольку ничего иного не видят, всю жизнь проводя за колючей проволокой. Опасаясь вызвать спор о политике, в которой я понимаю вообще мало, а в здешней вовсе ничего, я сменил тему.

В прошлом письме ты спрашивал, правда ли, что USSR страна-gulag. Это одновременно верно и не верно. Наш научный городок находится где-то посреди Сибири. Летом здесь жарко, как в Аризоне, зато зимой страшнее, чем в Канаде: на Канадском Щите я никогда не попадал в местность, по которой ветер носится даже в лютейшую стужу. Так вот, местная каторга называется совсем не gulag, а в большевицком духе очередной аббревиатурой из трех букв. Неофициально же называется lager, что соответствует нашему понятию the camp, или zona, что соответствует нашему понятию the area. Лагерей таких в последний год вокруг нас появилось очень много. Как ни странно, все sovetsky говорят об этом с искренним удовольствием, абсолютно мне непонятным. Попытавшись выяснить причину, я узнал, что основное население новых лагерей — как здесь говорят, kontingent — cоставляют партийные чиновники, проворовавшиеся или допустившие другие промахи по службе. Здесь их называют словом, которое мне не произнести: natchalnitchky. Местные же произносят его часто, с искренним злорадным удовольствием, и вообще относятся к этим несчастным арестантам точно так же, как мы сами относимся к мексам-эмигрантам из “комиссии”: без малейших признаков жалости. Все это мне совершенно непонятно: и новые lagerya, и реакция населения. Так что я подожду говорить что-то определенное хотя бы до тех пор, пока сам не пойму, что происходит.

Лучше о делах более приятных. С первого моего письма прошло немалое время, и я убедился, что отношение к науке здесь у всех слоев населения очень хорошее. Сперва я думал, что так относятся лишь к нашей группе из-за важности темы, а еще по известным тебе обстоятельствам приема на работу, о которых я сообщил в том самом первом письме. Однако с течением времени стало ясно, что никакая наука тут не испытывает стеснения в средствах. Только большая часть результатов исследований сразу же объявляется секретной, а потому очень часто лаборатории вынуждены повторно расходовать миллионы и годы на повторение сделанного буквально за соседним же забором. Джимми, поверь мне, это единственное, что до сих пор спасает Америку. Там, у нас, мой начальник больше сражался с попечительскими советами за финансирование, чем обдумывал физику. Здесь же, если уж твою тему включили в plan, можно думать исключительно о задаче. Доступны любые материалы, в очереди на работу сотни молодых студентов — грамотных и понятливых, горящих желанием. Представляю себе, сколько лет у меня заняли бы хождения по комитетам и подкомиссиям — тогда как здесь Установку для нас начали строить буквально на следующий же день после нашей заявки. На наши робкие замечания, что пока неясен еще сам процесс перехода, академики только посмеялись: энергия вам все равно нужна? И жилье для всех участников проекта, здесь вам не tropiky, в трейлерах не перезимуешь. А пока построится электростанция и городок при ней, глядишь, и с Установкой определитесь.

Сколько на это ушло денег, я перестал спрашивать после одного весьма примечательного случая. У одного из наших аспирантов младший брат заболел чем-то редким, что могут лечить исключительно в Москве. Начальник секретной части сейчас же позвонил каким-то военным, и прямо в городке образовался вертолет, который перевез больного на ближайшую авиабазу, а оттуда военный самолет немедленно вылетел в Москву. Все это было проделано между ланчем и ужином буквально двумя телефонными разговорами, без каких-либо бумаг, требований, разрешений. Оказывается, наш начальник секретной части встречался с летчиками на rybalka, и к тому же, как мне сказали со смехом сами летчики: “Где начинается авиация, там кончается порядок”. Так что даже спецрейс в Москву оформили испытательным перелетом. Поежившись, я спросил: не потому ли вокруг нас все больше новых лагерей? На что пилоты пожали плечами: а что, tchekisty не люди, что ли? Не могут отличить злоупотребление от необходимой помощи?

Мне совершенно непонятно, как при подобном швырянии миллиардами, при столь наплевательском отношении к отчетности и расходованию средств, может работать экономика и получаться хоть какая-то прибыль. Но ведь вокруг постоянно что-то строится, далеко не одни zona. Очевидно, я не понимаю чего-то важного. Так что, опасаясь вызвать спор, в котором я окажусь глупым, я сменил тему.

Кстати о стройке. Дома наши, наконец-то, подвели под крышу. Выглядят они не так эффектно, как лаборатории IBM, однако же обеспечивают нас теплом, водой и светом, что в здешнем климате вовсе не пустые слова. Здесь меня ожидало еще одно откровение. Муфта на трубе водопровода оказалась бракованной и раскололась. Дома я бы позвонил владельцу дома, подрядчику или в водопроводную компанию, а то, пожалуй, поручил бы дело адвокату и обрел искомое в лучшем случае к вечеру, но в худшем через пару недель. Здесь же я как-то вдруг понял, что нет смысла расходовать целый день в звонках, жалобах и напряженном ожидании, если достаточно затянуть всего две резьбы. В конце-то концов, неужели физик-ядерщик тупее сантехника? Наученный здешней жизнью, в магазин я даже не совался: там или будут не такие муфты, или не будет никаких вообще. Я пошел сразу искать на стройку. Ящик муфт нашелся на ближайшем доме. Узнав, для чего нужно, с меня не взяли денег, сказав одно из местных ритуальных слов, а предложили помочь za stakan. Я отказался из чистого самолюбия и, провозившись больше часа, все же устранил протечку. К моему изумлению, соседи не обратились в полицию за то, что я dostal муфту на стройке, если называть своими словами — украл. Напротив, теперь ко мне относятся лучше, я больше не считаюсь тут rukojop, как многие высокоученые коллеги, не умеющие вбить гвоздь. Чувствую, недалек тот великий день, когда меня пригласят на rybalka, да поможет Господь всемогущий мне там не уронить честь мормонов.

Соседи тут играют очень большую роль, но совсем не по-нашему. Например, если кто-то выпустит гулять опасную собаку без намордника или поставит автомобиль на чужой газон, повредив при этом дерево или клумбу — у нас принято вызывать полицию и все дальнейшие действия передоверять ей. Здесь к обращениям в полицию относятся плохо, это называется stutchatt и не приличествует местному джентльмену. Вместо этого считается правильно и по-мужски пойти подраться с обидчиком; вне зависимости от результата, тех, кто дрался, уважают намного больше, чем тех, кто stutchatt.

Отношения между людьми очень разные. С одной стороны, часовых на склады никогда не ставят поодиночке: есть опасность, что booraty убьют солдата ради оружия, хоть об этом никогда не пишут в газетах. С другой стороны, даже в рабочих поселках, куда меня настойчиво отговаривали заходить, часто видишь двери без крючков и замков. Женщины, если понадобится, свободно берут у соседки деньги прямо из комода — но потом, что больше всего удивляет меня, деньги эти неизменно возвращаются до kopeyka, несмотря на откровенно уголовные обычаи жителей. Если парень провожает девушку в этот район, ему наверняка придется драться, иногда до сломанных ребер. Но, что также меня удивляет, эта драка случается лишь тогда, когда девушка уже доставлена домой. На пары никогда не бросаются даже те, кто не задумается сунуть одинокому прохожему нож в печень.