Мне не раз доводилось видеть Клима в действии, но каждый раз даже я, без своих чувств и морали, вздрагивала от ужаса, потому что Клим единственный из всех нас, кто получал удовольствие от убийства.
Он был отменным врачом, замечательным другом, мамкой-наседкой, да кем угодно. Но за всем этим скрывался убийца.
Профессиональный, безжалостный, безрассудный ублюдок, который спокойно вскрывал глотки детям, что приходили в наш лагерь, чтобы убить нас.
Клима боялись.
Клима стоило бояться.
Его возбуждали убийство и кровь на руках. После хорошей драки он мог трахаться часами напролет, потому что член не падал, чтобы он не делал.
Поэтому сейчас, стоя напротив и смотря в эти пустые глаза, полные жажды убийства, я только улыбалась. Потому что была всегда ближе всех к нему. Потому что понимала его.
— У чувака там серьезная охрана, — предвкушающая улыбка не сходила с его лица, — и их всех придется зачистить. Давай сыграем в игру, наркоманка? Кто сегодня прольет больше крови, не спалившись? Как только поднимется тревога — игра окончена. Не зря же тебя Змеей называют.
— Замётано! — и я первая цепляюсь за карниз, чтобы залезть на крышу и уже оттуда действовать, краем глаза подмечая, что парень уже перерезал кому-то глотку.
Непорядок. Нужно наверстывать упущенное, поэтому я, тихонько спрыгнув с крыши на коробки уже внутри здания, достала из кармана стальную леску, тут же накидывая ее на шею ближайшему от меня телу и резко тяну на себя. Кровь хлынула во все стороны, заливая стены.
В голове играла какая-то назойливая песенка, а я продолжала, шастая по тени, затаскивать в нее по одному бойцов и оставлять там уже мертвые тела.
— Не дотягиваешь, Змея. — Громко шипит у меня в наушнике веселый голос Клима. — Отстаешь по всем фронтам.
— Ты мне тут тренировку устроить решил? — раздраженно шиплю я, перерезая глотку очередного наёмника и затаскивая тяжелое тело за ящики. — И не хочу тебя расстраивать, но мне до цели осталась одна комната.
— Сука, не заходи туда без меня.
— Поздно, — злорадно усмехнулась я, толкая тяжелую металлическую дверь.
Поэтично было бы сказать, что, стоило мне открыть дверь, как в глаза мне ударил ярко ослепляющий свет.
Но не было ничего такого. Была лишь темнота, но ПНВ, прибор ночного видения, отлично спасал, и в центре комнаты я отлично видела примотанные к стулу фигуры.
Ну, а потом действительно зажегся свет и глаза обожгло легкой болью, стрельнувшей по мозгам.
— Бля, Змея, вот куда ты вечно летишь? — Запыхавшийся Клим влетел в комнату, открывая дверь плечом.
— Куда-куда, — прошипела я, растирая больные глаза подушечками пальцев, — в муда. Вон твои клиенты, развлекайся.
— Ну вообще-то, — жеманно-обиженно пропел парень, доставая из ботинка нож, — это и твои клиенты тоже!
— Ладно-ладно, — улыбнулась я, поворачиваясь к клиентам.
И улыбка тут же сползает с моего лица. Становится нервной и каменной. Потому что передо мной сидели Екатерина и Владимир Стужевы. И за их спинами примотанная к стулу и зареванная Соня.
Родители Никиты были по меньшей мере шокированы. Но тем не менее очень рады меня видеть. Удивлена, что они меня вообще узнали.
И на мое лицо возвращается злобная ухмылка — не смотря ни на всё зло, что мы со Стужевым сделали друг другу, пока в их жизни будет пиздец, они мне будут рады. Человеческое лицемерие, хули.
— Ты давай развязывай этих и выводи отсюда, а я пойду, убью парочку людей. Чёт у меня настроение как-то нихуёво так испортилось.
— Змея… — начал виноватым тоном парень, не ожидая от меня подобной реакции.
— Дома поговорим, — чеканя слова, зло прошипела я, аккуратно закрывая за своей спиной дверь и облегченно выдыхая.
Ну Клим, ну собака!
В голове шумело. Не ожидала я, что такая простая встреча со Стужевскими родителями так выбьет меня из колеи. Так подкосит меня. Это прям что-то с чем-то.
А они не особо-то и изменились. Только постарели немного, да Сонька повзрослела, а так как типичными зажиточными жителями города N, так ими и остались. Интересно, а мои родаки тоже совсем за шесть лет не изменились, или, все-таки, что-то во взглядах на жизнь поменялось?
Отец все так же пытается быть несусветным диктатором, но прогибается под маму и сестру?
А маман все такая же до ужаса деловая, по шесть встреч в день в разных концах мира, но на ночь неизменно читает малым сказки про Хоббита?
И все же, не смотря на такую невероятную тоску и ностальгию, мне совсем не хочется их видеть. Никого из них.
Теперь они для меня слишком чужие.
Хотя, это скорее я уже слишком чужая для их маленького уютного пушистого мирка. Мирка, в котором сломанной и разъёбанной мне давно нет места.
— Змея! Змея, приём! — шипит наушник недовольным голосом Клима, и я останавливаюсь, прекращая кровавую резню. Ого, а я и не заметила, как вся испачкалась в крови. О-ой, опять вымывать эту дрянь из волос. — Ответь мне, псина сутулая, пока я тебя поперёк хребта не переебал.
— Да тут я, тут. Не ори так. — Раздраженно отвечаю я, проходясь между нестройными рядами мертвых тел в поисках чего-нибудь интересного. Уже все равно на ботинки, их так и так придется выкинуть, потому что отстирывать кровь — это последнее, что я собираюсь делать в этой жизни. — Чё надо?
— Мы вышли уже минут двадцать как, тебя ждем. Где ты, блядь, шароебишься?
— Езжайте без меня. Я останусь тут. Поищу что-нибудь интересненькое для себя на сувениры, ну и, может быть, дождусь их дружков. Мне все равно скучно.
— Оставайся, Рыжая, — устало вздыхает парень, и такой тон: обреченно-безнадежный, я слышу от него впервые. — Тебя все равно уже не спасти.
И я вполне радостно и весело улыбаюсь. Потому что мой финал признал даже Клим. Врач, который за шесть лет намеренно не потерял ни одного пациента.
— Меня все равно уже не спасти. — Прокатила фразочку на языке. — А мне нравится, Клим. Звучит неплохо.
Но в ответ мне была лишь шипящая тишина пустого здания, где не было ни единого живого человека.
Меня все равно уже не спасти. Главное — втолковать это остальным.
========== 12. “Слабоумие и отвага” ==========
— Красиво все-таки тут ночью, — выдыхаю я сигаретный дым, специально целясь в окна квартиры стужевских родителей.
Что я тут делаю — знают только боги. И то, мне кажется, сами не до конца понимают.
Где-то в голове теплится мысль, что я просто пришла проверить, что они живы, что Клим в целости и сохранности доставил их домой и только это. А не слабая надежда увидеть черный Стужевский мустанг и самого бывшего.
Херово это все как-то. Неправильно. Ненормально.
Рука сама собой тянется за фиолетовой пачкой «вкусненьких», как любит говорить Кира, сигарет. Жаль, сейчас нет каких-нибудь борцов с единственной мыслью «Зародыш — тоже ребенок!» в голове. Я бы с радостью поорала бы сейчас на кого-нибудь. Помахала бы руками. Выместила куда-нибудь это странное чувство в груди.
Аборт назначен на четырнадцатое число. Через три дня.
Всего-лишь три дня, и я снова буду одна. Совсем одна.
Мысль оставить этого ребенка противна мне. Я не хочу детей. Не хочу никого. Зачем этот ребенок этому миру? Для чего? Страдать из-за матери психопатки? Расти без отца и всю жизнь провести в странных поисках и ненависти? Я не хочу этого для своих детей. Не хочу.
— Тебе не кажется, Ярослава, что ты в тупике?
— Кажется. — Отвечаю я пустоте. Голос Стужевский. Он преследует меня уже на протяжении шести лет. Говорит со мной. Задает вопросы. Сам на них отвечает. Этот голос — мой единственный собеседник. — Но что я могу сделать?
— Убить себя? — Голос безразличный, без эмоций, без ударений. Но я всегда различаю вопросы. Всегда подсознательно отделяю их. — А смысл тебе жить?
Смеюсь.
Смеюсь, потому что ответить мне нечего. Действительно нечего. Я не знаю, зачем я живу. Подтягиваю колени к груди, укладывая на них подбородок, и чувствую, как по щекам текут слезы.
