Вопли по типу «у меня дети» заталкивала прямо в глотку голыми руками, руками же ловя ножи и другие предметы. Просто била, орала, кидалась всем, что под руку попадалось. Была неадекватной сукой, какой чувствовала себя всю жизнь. Наконец-то была самой собой. Была той мразью, которой всегда хотела быть.
Шестнадцать человек захлебнулись собственной кровью, подавились проклятьями и мольбами, а я, стоя в луже чужой крови, вся этой кровью перемазанная, наконец-то чувствовала себя… хорошо!
- Давно же я не курила! – струйка сизого дыма улетает в чистое звездное небо. – Уже года три как. А тут что-то так дико захотелось! – легкие снова наполняются дымом, и на выдохе ему в лицо, радостно улыбнулась: - Я уж думала, что вы не придете!
- А что бы было, если бы не пришли? – осведомляется Арчи, присаживаясь рядом со мной и тоже поднимая лицо к звездам, пока пара тройка людей входили в дом, где уже слышались удивленные голоса.
- Сначала бы их не нашли, потом бы вас не нашли. Тут дело тонкое, война учит заметать следы. Идеально заметать следы.
- Слушайте, - один из уборщиков вышел на порог, тоже закуривая, - это самая кровавая вечеринка, что я видел за долгое время. Поклон в ноги тому, кто это устроил!
- Спасибо! – весело улыбнулась я, закуривая уже шестую, кажется, сигарету, поправляя окровавленный шлейф платья. – Давно я так не развлекалась!
- Ничего себе! – мужчина сел между нами, оттесняя Арчибальда, что ему явно не пришло по духу. – А чем это ты так?
- Руками и вот этой вот металлической битой! Она со мной с младших классов! Как в военный лагерь пошла, так и пришлось приобрести! Она стара, как этот мир!
- Что-то не верится, что такое, - он демонстративно указал себе за спину, туда, где ребятки уже выносили тела, - можно сделать голыми руками и битой!
- А подручные средства! Одному на голову я случайно уронила тумбу! Правда случайно! – Даже хихикнула, будучи под таблетками. От передоза антидепрессантами настроение было таким хорошим, что хотелось пьянствовать и трахаться. Устроить кровавую оргию, где никто ни за кого не отвечает, просто натягивает поводок и трахает. Но терпеть чужие прикосновения… нет, чёрт побери, я лучше себе кадык вырву и сожру его.
Сегодня явно не мой день.
- А есть еще кого убить? – спросила я, вставая на ноги и продолжая вглядываться в черное небо. Мужик удалился руководить парадом кровомойцев, оставляя нас с зажравшимся папеньким сынком одних.
- На сегодня нет. Но если что-то появится – мы обязательно тебе сообщим! – издевательски протянул парень, вставая на ноги и ровняясь со мной.
- У меня аллергия на розы. – Ляпнула невпопад, просто чтобы сказать. Почему-то захотелось. Но тут скорее дело инстинкта самосохранения – этот дебил мог попросту убить меня очередным букетиком, что ж поделаешь, против иммунитета не попрешь.
- Что? – удивленно переспросил он, пялясь на меня, будто впервые увидел.
- Ну ты же ныл, что ничего обо мне не знаешь, - улыбнулась, не сводя взгляда со звезды. Нашей со Стужевым звезды, но история там страшно долгая и рассказывать ее я больше не буду. Никогда, - так вот, у меня аллергия на розы.
========== 8. “Аллергия на розы.” ==========
Ветер выл нещадно, задувая в любую щель, дырочку, любое слабое место, продирая до костей. Но у меня лишь стучали зубы — самого холода я не чувствовала, просто лежала на крыше машины, смотря на звезды среди огромного поля. Неподалеку, в паре десятков километров слева моя родная академия, куда мне хода нет. Да и не хочу. Слишком плотные рамки морали: тех не бей, этих не убивай.
Хочу обратно на войну. Хочу туда, где нет рамок общества. Где есть только песок, враг и ты. Где единственное правило: либо ты, либо тебя. Я уже привыкла к такому. Да и так жить проще. Не нужно думать лишний раз, убиваешь того, на кого тебе показывают. Не нужно было заморачиваться лишний раз.
— Это странно, — Стужев забирается на крышу, держа в руках одеяло и термос. Уверена, в нем так мною любимое горячее вино с корицей и цедрой апельсина, которое он варил сам, — что даже спустя шесть лет я знаю, где тебя можно найти в четвертом часу утра. Это даже пугает, в какой-то степени. — я обдолбана под завязку. Напичкана таблетками настолько, что даже не сопротивляюсь, когда он кладет мою голову себе на плечо и укрывает меня по горло. Я лишь сильнее жмусь к нему.
— Это нормально. — Вздохнула, поглубже носом втягивая его запах в себя, будто пытаясь засунуть самого парня внутрь. — Я точно так же смогу найти тебя. В любой ситуации. — Замолчала на секунду, снова втягивая в себя запах его кожи. — Да, это действительно пугает.
— А я с бутылкой, — он улыбается, и будто бы не было тех шести лет между нами. Будто бы не было той пропасти из моих слез, боли и горы таблеток. Будто ничего из этого не было. А было ли вообще?
— А шел бы ты, Никит, дорогой дальней, прямиком к Жанне своей. — Встала, стряхивая с себя одеяло, пропитанное его запахом, стараясь стряхнуть его самого с себя, вытряхнуть из своей головы. Что вообще происходит? — Мне сейчас правда не до тебя. — Задрала голову вверх, пытаясь найти звезду. Нашу звезду. Потому что в этой звезде — мой смысл жизни.
— Ты какая-то слишком спокойная. — Заключает он, обнимая меня со спины, вместе с собой заворачивая в кокон одеяла.
— Это таблетки, — просто пожала я плечами, откидываясь ему на грудь, голову кладя на плечо, щека к щеке, переплетая наши пальцы на моем животе. — Если бы не убойная доза антидепрессантов, я бы тут все поле перелопатила. Я очень зла, Никит, очень. Просто мне слишком безразлично. Правда.
— Ты все такая же, — рассмеялся он мне в бритый затылок, проводя носом против роста короткого ёжика волос. — Ты ни на грамм не изменилась. Ну, может, стала чуточку наркоманкой, — он снова тихо хмыкнул мне в ухо, обдавая кожу огнем своего дыхания. — А так все та же Ярослава. Моя Ярослава. Ты же до сих пор носишь мое кольцо в носу. Как память обо мне.
— Так вот чего ты приперся — эго потешить. — Заключила с некоторой обидой, хотя и старалась скрыть её в голосе.
— Ничуть. Просто мне приятно, что ты вспоминаешь обо мне.
— Я люблю вспоминать о людях, которые меня убивают. Люблю мазохизм. Особенно моральный. Мне вставляет.
— Глупышка. — Его тихий смех успокаивал. Колыхал в душе те эмоции и чувства, которые были зарыты глубже всего. Самые больные и сладкие. Те, что вспоминать было страшнее всего. Потому что они затягивали.
Как мы со Стужевым переспали — я и сама не знаю, просто утром проснулась на заднем сидении своего джипа, лежа на его груди, все еще ощущая его внутри. Хотя почему же не знаю? Зачем скидывать на неизвестное нечто свои проблемы?
Все я прекрасно знаю: я сама повернулась в его руках, сама поцеловала, сама повалила на крышу своего джипа, и сама села сверху. Я все сделала сама. Просто чтобы было. Из серии почему бы и нет.
И вот сейчас, лежа прямо на нем, чувствуя его пальцы, бегающие в моих коротких волосах, его дыхание, и… И не чувствую ничего. Кроме дикого чувства удовлетворения, что он все еще мой. Что Стужев все еще под моим каблуком, и я знаю, куда давить.
Это чувство опьяняло. Но я все равно ничего не чувствовала. Кроме боли в коже, мышцах, костях. Ломило все, потому что я уже больше семи часов не принимала таблетки, а действие старых уже закончилось, поэтому меня слегка потряхивало, а зубы стучали так, что периодически сами прикусывали язык.
— С тобой все хорошо? — обеспокоенно спросил он, заглядывая мне в глаза. Прямо как раньше. Будто и не было шести лет между нами. Шести лет, моего Кирилла, его Жанны. Будто не было расставания и Леры между нами. Будто нам снова по восемнадцать, и это чувство волшебно.
— Нет, — ответила честно. Даже через столько лет я не могу ему врать, смотря в глаза. Всем могу, даже матери, а вот ему не могу. — У меня ломка, — села, плотнее сжимая бедра и член Стужева в себе, потягиваясь всем телом, сразу же обнимая себя покрепче, чтобы так ощутимо не трясло. — В бардачке таблетки, надо выпить, чтобы это прекратилось, — передернулась всем телом от боли в мышцах и костях. Болели даже зубы и глазные яблоки. Я прекрасно это чувствовала.
