И этот рассказ был наполнен живым, настоящим Баки настолько сильно, что делалось больно и страшно от того, что творили с ним в Гидре все эти десятилетия, чтобы на выходе получить Зимнего Солдата, такого, каким его отбил Стив, разосравшись с половиной мира.

Брок жил в Нью-Йорке очень долго, ходил по улицам, не раз бывал в Бруклине, но не видел этот город таким, каким он помнился Баки, каким он рождался в те времена и будто бы приезжий заново знакомился.

— Стив говорил, что вы любили бегать в кинотеатр.

— Стив говорил, — Баки улыбнулся, крутанул Брока вокруг своей оси. — Вот этот кинотеатр.

Над городом занималась заря. Серость гражданских сумерек сменялась властью дня, властью восходящего солнца.

— Мы там много чего видели, — Баки смеялся, вспоминая. — Я обязательно покажу тебе эти фильмы.

— И я покажу тебе, но уже Италию, — улыбнулся Брок, обнял Баки крепко-крепко и словно заледенел.

Все повторялось, как и до этого, накатывала морозным ужасом, сковывая тело, лишая возможности пошевелиться, стирая краски. Брок видел, как из подворотни выбежал человек, испуганно оглянулся, как заметил их и… выставив вперёд пистолет, нажал на курок, видел, как летели пули, чувствовал как они прошивали его плоть, пятная кровью светлую футболку…

— Бак, — прохрипел Брок. — Прости, я ошибся.

Брок задеревенел в его руках, и Баки почувствовал то самое, безысходное, увидел парня с пистолетом, и закрыл Брока собой.

Грянул выстрел, раздались крики, а Баки почувствовал, как его ужалило в шею. Он схватился за нее, кровь брызнула алыми каплями на Брока.

— Живи, — прохрипел Баки. — Я — последний.

========== 11 ==========

Брок закричал, страшно, отчаянно, прижал к себе на мгновение внезапно ставшего безумно тяжелым Баки, все ещё не веря, что произошло, чувствовал горячую кровь, толчками заливавшую ему футболку, как слабеет дыхание того, кто никогда не должен умереть.

Он не помнил, как опустил Баки на асфальт, как содрал с себя футболку и прижал ее к ране на шее, стараясь хоть как-то остановить кровь, как звонил парамедикам в ЩИТ, костеря их на всех известных языках, как просил, умолял Баки не оставлять его одного, как умирал рядом, ничего и никого больше не замечая. Не помнил машины скорой помощи, коридоров госпиталя, врачей, пытавшихся отогнать его, не помнил Стива, Роллинза и Мэй, не видел никого из них, только бледное до синевы лицо Баки, только скачущую на мониторе линию жизни в какой-то момент оборвавшуюся сплошным писком.

Баки не закрывал глаза, боялся в последний раз не увидеть Брока, а потом наступила тьма…

— Брок…

Кто-то рядом что-то говорил, просил, звал, приказывал, чьи-то руки трясли, били по щекам, но Брок не видел, не мог ничего видеть, кроме трубки связывающей Баки, его Баки и Стива, по которой бежала яркая, словно ненастоящая кровь.

— Брок…

Его пытались выставить из палаты, заставить спать, пить, есть, но Брок лишь отмахивался, сидел рядом, сжав чуть тёплые пальцы Баки и шептал-шептал-шептал, рассказывая о своём детстве, об Италии, обо всем, что было для него хоть сколько-то важно. Сидел рядом и жил только потому, что кардиомонитор едва слышно попискивал, отмеряя сердцебиение того, кого, казалось, уже не было в этом мире.

— Прости, — шептал Брок.

— Брок… — прохрипел Баки. — Ты жив…

Для него все произошло только что, он не понимал, где он, и что происходит.

— Брок… — Баки потянул живую руку, чтобы коснуться любимого мужика.

Без единого звука Брок тут же оказался около постели супруга, с грохотом уронив больничный неудобный стул, упал на колени, боднул лбом его бедро и замер так, до тех пор, пока на затылок не опустилась рука Баки, пока его пальцы не вплелись в волосы. Впервые за все время Брок заплакал, завыл на одной ноте, выплескивая все, что нагорело в нем за эту страшную неделю нежизни… когда никто ничего не мог сказать, призывая только ждать и молиться.

— Брок… — Баки попытался сжать пальцы, — Брок.

Он почти шепотом позвал мужа, мягко сжимая его ладонь.

— Живой, — прошептал Брок, проглотил горький комок, мешавший дышать всю неделю, и только тогда поднял взгляд на Баки, сжал его ладонь, коснулся губами каждого пальца. — Живой.

— Живой, — подтвердил Баки, закашлялся, сжав ладонь Брока, пытаясь понять, что происходит. — Живой.

— Не двигайся, лежи, мать твою, — выругался Брок, дотянулся до кнопки на стене для вызова медперсонала.

Было понятно, что сейчас вместе с доктором Чо примчится и Стив, точно так же, как и Брок, поселившийся в больнице, набегут бойцы Страйка, будут толпиться в коридоре и тихо переругиваться, чтобы не поперли. Но всё это не имело никакого значения — Баки пришёл в себя.

— Брок… — Баки не мог понять, что происходит, он помнил, как пуля прошила его горло, как он закрыл собой Брока, а что было дальше — тишина. — Брок, — Баки выдохнул, прикрыв глаза. — Ты жив.

— Блядь, молчи, — рыкнул Брок, нависнув над ним, аккуратно поцеловал в уголок губ. — Тебе нельзя говорить, молчи.

Баки не мог понять, как он себя чувствует, но ничего не болело, горло не стискивала тугая повязка, значит все нормально. Он посмотрел на Брока, осунувшегося, с залегшими тенями под глазами, совершенно седого, и притянул к себе, прижал молча, давая почувствовать, что живой, что с ним.

— Люблю тебя, — прошептал Баки.

Ему многое хотелось сказать Броку о его виде и состоянии, но было не время. Да и он приказал молчать, вот Баки и молчал.

Оставалось выяснить, как давно Брок истязает себя сидением у больничной койки, чтобы потом прописать Стиву, да и всему Страйку, что не отвели домой.

Палата быстро наполнялась людьми. Одним из первых примчался Стив, остановился у самой койки, словно в невидимую стену влетел, закусил нижнюю губу до крови и только тогда улыбнулся, хотя в глазах и стояли непролитые слёзы. Следом в дверях возникли взволнованные морды страйковцев, но их быстро оттеснили в сторону, чтобы дать дорогу Хелен.

— Мистер Рамлоу-Барнс, может, вы хоть теперь дадите мне нормальный доступ к пациенту?

Глянув на неё исподлобья, Брок отстранился, напоследок поцеловав Баки в лоб.

Баки молча улыбнулся Хелен, которую видел только на медкомиссиях, но промолчал, пока она осматривала его, слушала лёгкие, пульс, словно электроника могла врать. Потому ощупала его горло и шею.

— Ну что же, ткани срослись, говорить вы можете, но ещё надо сделать несколько исследований, — деловито заговорила она что-то чиркая в карте. — Но лежать будете ещё три дня. И не хочу ничего слышать. Вы только пришли в себя. Организм ещё не восстановился полностью после такой кровопотери и клинической смерти.

— Спасибо, — улыбнулся Баки ещё раз, и Хелен вышла. — Брок, Стив.

Баки посмотрел на них, на то, как оба изменились, хотя Стив-то остался прежним на вид, но внутри что-то снова оборвалось. А Брок… Черные волосы теперь были совершенно белыми, и Баки почувствовал вину

И Стив, и Брок сели на койку Баки по разные стороны от него. Пусть выглядели они не лучшим образом, они помятые, с чёрными кругами под запавшими глазами, даже Стив, но на лицах, в глазах читались искренние облегчение и радость.

— Баки, — заговорил первым Стив, сжал в ладонях его железные пальцы. — Ты нас так напугал. Мы оба чуть с ума не сошли за эту неделю.

— Мне нет оправдания, — хохотнул Баки. Он чувствовал себя виноватым, словно он сам выстрелил себе в горло. Или надо было дать убить Брока? Но говорить всего этого Баки не стал. — Но я же живой. А вы все ещё здесь, а не дома, едите и отсыпаетесь.

— Мы домой поедем только вместе с тобой, детка, — фыркнул Брок, тоже улыбнулся, отчего морщины на его лице проступили ярче. — Вот выпишут тебя, и вместе поедем.

Стив кивнул в подтверждение, накрыл ладонь Брока, сжимающую живую руку Баки, своей.

— Оставишь вас одних, ага, сразу во что-нибудь вляпаетесь. А я жди и волнуйся.

Баки прислушался к себе, но ни есть, ни спать он не хотел. Только чувствовал лёгкую слабость и не рискнул бы сейчас резко подняться. Но накормить Брока и Стива он был обязан.