Тауриэль моментально соскочила с его колен и подняла с пола своё платье, пытаясь прикрыть им наготу, а Леголас, вскочив на ноги, шагнул навстречу жене, протягивая к ней руки.

— Аэлин…

Она отчаянно замотала головой, выставляя вперед руки, чтобы не позволить ему коснуться её, и попятилась в коридор. Принцесса хотела броситься в свои покои, но вдруг со всего размаху налетела на короля.

То ли от неожиданности, то ли от пережитого шока, девушка слабо вскрикнула и рухнула без сознания под ноги Владыки.

Трандуил успел поймать её у самого пола и без труда подхватил на руки.

— Похоже, что это моя доля — постоянно оказываться рядом, когда твоя жена лишается чувств? — иронично спросил Трандуил у сына.

Однако, увидев не совсем одетого Леголаса и совсем раздетую Тауриэль, поспешно натягивающую платье, король грозно нахмурился.

— Что здесь происходит? — резко бросил он. — Леголас?

— Отец, я объясню потом! — отмахнулся принц, протягивая руки к Аэлин. — Дай её мне, нужно позвать лекаря или горничную!

— Оставайся на месте и приведи себя в порядок! — сухо отрезал Трандуил. — А ты, Тауриэль, немедленно ступай к себе. С тобой я разберусь утром.

И с этими словами Владыка отправился в покои Аэлин, где осторожно положил её на постель. Прибежавший лекарь сообщил, что у принцессы лишь обморок и скоро она придет в себя.

Леголас попытался было присоединиться к отцу у постели жены, но Трандуил велел ему покинуть комнату и ждать.

— Я не хочу продолжения истерики! — хмуро сказал Владыка. — А если она увидит тебя, это непременно случится.

Положив на лоб девушки прохладный компресс, лекарь удалился. Горничную король отпустил сам. Он намерен был дождаться пробуждения принцессы, чтобы узнать, что же стряслось в комнате Леголаса. Хотя, догадаться было несложно.

Неужели же его сын совершил такую непроходимую глупость, как измена перед самой свадьбой?

Когда, спустя полчаса, Аэлин открыла глаза, вместо Нэи она обнаружила короля, сидевшего на краю её постели.

Она с удивлением взглянула на него. Что от здесь делает?

— Тебе лучше? — тихо спросил Владыка. — Скажешь мне, что случилось?

И тут Аэлин вспомнила. Вспомнила, что привело её к обмороку. Боль столь резко пронзила её сердце, что она вдруг горько разрыдалась. Она так нуждалась сейчас в утешении, что, не раздумывая, кто находится перед нею, внезапно бросилась на грудь Трандуила.

Владыка бережно обнял её, гладя по голове и шепча слова утешения. У него никогда не было дочери, а, следовательно, он никогда не утирал слёзы юным девам. Что касалось Леголаса, то в последний раз он утешал его подобным образом, когда принцу было лет пять или шесть.

Слезы сына король видел в последний раз в тот день, когда погибла его мать… С тех пор ни отец, ни сын не проливали слёз.

Но сейчас, слушая жалобные всхлипывания Аэлин, Владыка почувствовал, как его сердце понемногу оттаивает, словно от него откололся маленький кусочек льда.

Спустя десять или пятнадцать минут, обессилевшая от слёз, девушка уснула у него на плече. Король тихо поднялся, коснулся губами её влажного лба и покинул комнату.

Зайдя к сыну, он обнаружил его сидевшим в том же кресле у камина. Леголас глядел на пламя с отсутствующим видом, держа в руках ту самую записку, что нашел на полу: ту, что выронила его жена, когда упала в обморок.

На маленьком листочке бумаги было выведено следующее:

«Приходи через полчаса в мою комнату.

Леголас»

Принц растерянно перечитывал послание, не сомневаясь в авторстве Тауриэль. Эта мысль не укладывалась в его голове… Значит, это было подстроено ею…

Увидев отца, он сразу вскочил, но Трандуил остановил его повелительным жестом.

— Она спит, не тревожь её сейчас. Я не желаю знать, как произошло то, что я увидел. Но я даю тебе два дня на то, чтобы разрешить эту ситуацию без скандала и отмены свадьбы. Ты уже давно взрослый мужчина, так поступи, как должно воину и принцу!

С этими словами Владыка удалился, оставляя сына предаваться самобичеванию весь остаток ночи, вплоть до рассвета.

Утром Аэлин обнаружила у своей постели Нэю, которая ждала её пробуждения. На столике у постели стоял поднос с завтраком.

Аэлин решительно отказалась, сама мысль о еде вызывала у неё чувство, близкое к тошноте. Но Нэя была тверда.

— Его Величество велел передать, что лично явится сюда и накормит тебя силой, если ты вздумаешь отказываться от пищи!

Девушка с сомнением взглянула на горничную. Уж не придумала ли она это, чтобы заставить принцессу позавтракать?

Но проверять, являются ли намерения Его Величества истинными, у неё не было никакого желания. А потому, принцессе пришлось через силу проглотить свой завтрак. Как ни странно, она почувствовала себя лучше.

Силы ей сегодня понадобятся, это точно. Ей нужно очень серьёзно подумать. И принять решение о своей дальнейшей судьбе.

Попросив Нэю оставить её одну, Аэлин заперлась на ключ.

Она упрямо не желала отпирать, несмотря на неоднократные попытки мужа поговорить с ней. Аэлин не желала с ним разговаривать.

После того, что она увидела, едва ли разговор имел смысл. Полураздетый Леголас, сжимающий в своих объятиях абсолютно нагую Тауриэль…

О чем вообще можно говорить, когда всё и так понятно? Он же не табуретом от неё отбивался, ведь так?

Аэлин казалось, что ей было больно, когда она узнала об этом растреклятом письме мужа к его «первой любви», но то, что она почувствовала вчера, увидев своими глазами доказательство его измены, не шло ни в какое сравнение с той болью.

Её терзала боль разочарования, что было намного хуже. Обиду можно простить, а разочарование оставляет пустоту в душе, словно её выжгло пламя.

Она плакала целый день, а к вечеру ей показалось, что слёз уже не осталось. Одна и та же мысль крутилась в голове: как он мог? Как?!

Несколько часов назад Леголас целовал её, прижимал к себе, шептал слова любви…

Она чуть было не отдалась ему! Слава Эру, этого не произошло, иначе было бы ещё больнее. И его поступок был бы ещё более циничным предательством.

Что же теперь делать дальше? Как она сможет произнести свадебную клятву и возлечь с ним на супружеское ложе? Да она до конца мира не забудет его в объятиях Тауриэль, а значит, не позволит мужу прикоснуться к себе!

Отказаться от свадьбы? Разразится скандал. Отец тоже не поймет её и вполне справедливо может заявить, что отказываться нужно было раньше.

Нет, она не станет портить свадьбу Арвен и Арагорну. Отказ от свадьбы исключается!

Время от времени Леголас снова возвращался к её двери и отчаянно колотил по ней, призывая Аэлин поговорить с ним. Он пробовал и уговаривать, и злиться, и даже угрожать, что разнесет дубовую дверь в щепки, если жена не подчинится ему. Он был в бешенстве. Или, скорее, в отчаянии, и Аэлин могла бы убедиться в этом, если бы открыла дверь.

Она понимала его бессильную злобу — король, видимо, взял с него клятвенное обещание помириться с женой, а на это у принца оставалось всего два дня, до отъезда в Гондор.

Трандуил вовсе не хотел публичного позора на всё Средиземье, который непременно разразится, если Аэлин сбежит из-под венца. Следовательно, именно короля она должна была благодарить за то, что её муж так упорно обивал порог её спальни целый день, а вовсе не муки совести самого Леголаса.

Как могла она так ошибиться в нем? Поверить его словам о любви? Или все мужчины поступают так — объясняются в любви жёнам, а потом идут и спокойно предаются своей похоти в объятиях любовниц?

Но, почему-то, Аэлин не представляла, что Арагорн смог бы так поступить с её сестрой! Выходит, это именно её бремя — быть обманутой женой. Да ещё на пороге венчания. Обидно…

Так что же всё-таки ей делать? Может…обвенчаться и не позволять ему прикасаться к ней? Хорошая мысль! Глаза девушки сверкнули мстительным огнём.

А вдруг муж принудит её силой? Перспектива быть изнасилованной в свою первую брачную ночь как-то не вдохновляла… Хотя, в глубине души, Аэлин не считала Леголаса способным на такое.