— Постой, дорогой друг, не спеши рубить с плеча, — раздался в дверях голос Оболенского.

— Вольдемар? — удивлённо воззрился на старого друга Вяземский. — А ты как здесь… ах, да! Никак не могу осознать…

Лицо Андрея Алексеевича выражало смесь самых разных эмоций — удивление, растерянность, гнев. Оболенский вполне ожидал такой реакции от него, но хорошо знал отходчивое сердце друга.

— Давай-ка спокойно побеседуем, Андрей, — спокойно предложил Владимир Кириллович. — Но, для начала — здравствуй, друг мой! Я искренне рад тебя видеть!

— Здравствуй! — по-прежнему растерянно поздоровался Вяземский. — Итак, может, вы оба объясните мне, наконец, что произошло?

— Непременно, — пообещал Оболенский, — но постарайся успокоиться хоть немного. И не спеши обвинять сына во всех смертных грехах. Выслушай нас спокойно, по возможности.

Хоть это было и сложно для Андрея Алексеевича, он всё-таки, не перебивая, выслушал краткую версию последних событий, которую ему последовательно изложил лучший друг, странным образом вдруг превратившийся в его зятя.

— Как видишь, времени на то, чтобы ожидать твоего ответа или возвращения в Петербург, у нас не было, — подытожил Владимир Кириллович. — Нам пришлось действовать решительно и быстро, иначе доброе имя Адель оказалось бы опорочено.

— Но почему вы не рассказали мне всей правды в Лондоне, Мишель? — в отчаянии простонал Вяземский. — Я могу понять нервозное состояние твоей сестры — она ещё ребёнок, но ты! Ты уже взрослый мужчина, и не должен был идти у неё на поводу и скрывать что-то от меня! Если бы я знал, что они с Александром… я ни за что не допустил бы вашего отъезда, а просто быстро обвенчал их, без лишних разговоров!

— Но… Адель узнала о ребёнке уже здесь, в Петербурге, — Мишель отчаянно покраснел, понимая, что отец совершенно прав. Молодой князь и сам терзался такими же мыслями с тех пор, как лично поговорил с Александром.

— Господи, что за молодёжь пошла! — Андрей Алексеевич устало вздохнул и сжал руками виски, пытаясь сдержать приступ головной боли. — Совсем не ведают, что творят! Никакой ответственности за свои поступки…

— Ну, полно, друг мой, вспомни себя в их возрасте, — Оболенский добродушно похлопал друга по плечу. — Влюблённые часто совершают опрометчивые поступки, поддавшись своей страсти. Печально, конечно, что всё закончилось именно так.

— И как мне теперь смотреть тебе в глаза, Вольдемар? — вдруг снова вскипел Вяземский. — Ты-то ради чего пожертвовал своим именем? Чтобы прикрыть позор моей дочери? Господи, какой стыд!

— Меня никто ни к чему не принуждал, мой друг, не волнуйся, — горячо возразил Владимир Кириллович. — Я только рад помочь Адель и дать ребёнку свою фамилию. Мишель! — Оболенский обернулся к молодому князю, — ты не оставишь нас на несколько минут? Мне необходимо побеседовать с твоим отцом приватно.

— Разумеется, — поспешно кивнул молодой человек и поднялся на ноги, готовясь покинуть комнату.

— На улице я оставил Александра, он ждёт в карете, — сказал Оболенский. — Поговори с ним, Мишель, будь добр!

Молодой князь кивнул и поспешно покинул кабинет отца. Андрей Алексеевич сразу сурово нахмурился, когда услышал имя Александра Бутурлина.

— Значит, ты привёз этого мальчишку сюда? — холодно спросил он. — Для чего?

— Андрей, послушай меня, — тихо начал Оболенский. — Я понимаю твои чувства, ведь я тоже люблю Адель, как дочь, но и Александр мне не чужой, несмотря на то, что я не видел его двенадцать лет. Мишель ведь рассказал тебе всё, не так ли? Значит, ты знаешь, при каких обстоятельствах твоя дочь и Александр зачали ребёнка. Понимаешь… я верю, что он действительно не хотел причинить зло Адель. Просто события вдруг приняли какой-то фатальный оборот, начиная с того момента, как эта актриса вмешалась и всё испортила. Адель поступила опрометчиво и сбежала, ты отпустил её, ничего не подозревая, Мишель поддержал, вместо того, чтобы образумить… так что, все виноваты понемногу. Александр бросился за ней вдогонку, но твои дети умышленно направили его по ложному следу, из-за чего он и опоздал, в конечном итоге.

— И что ты предлагаешь мне сделать? Простить его? — сердито осведомился Андрей Алексеевич.

— Как ни парадоксально это звучит, но у него в Петербурге никого нет, кроме нас, — вздохнул Оболенский, разводя руками. — Можем ли мы бросить сына Павла — нашего старого друга — на произвол судьбы? Я говорил с ним, Андрей, смотрел в его глаза: он просто убит, совершенно раздавлен, как и Адель. Они по-настоящему любят друг друга, но судьбе было угодно жестоко разделить их. Честно говоря, глядя на них, я испытываю муки совести за то, что невольно встал между ними, хотя винить себя мне вроде бы и не в чем.

— Винить?! Да моя дочь должна молиться на тебя! — взволнованно выкрикнул Вяземский, в сердцах хлопнув ладонью по столу. — Я никогда не смогу прийти в себя после такого позора, а ты предлагаешь мне пожалеть несчастных влюблённых?

— Когда ты немного успокоишься, мой друг, ты согласишься со мной, — заверил его Оболенский. — Вспомни, как сильно ты сам любил Лизу, как страдал после её смерти… я хорошо помню, как ты сходил с ума после похорон, и едва не спился, если бы вовремя не опомнился ради детей. Слава Богу, у тебя были дети, ради которых ты и выжил, а у Александра не осталось ничего — он потерял и любимую девушку, и своего ребёнка. Он будет жить дальше, обвиняя себя в том, что не смог вернуть её. Должны ли мы, имеем ли право окончательно добивать его?

Андрей Алексеевич глубоко задумался, потирая подбородок и глядя перед собой пространным взглядом. Оболенский внимательно наблюдал за ним и ждал.

— Я знаю, что он искренне любит Адель… — наконец глухо пробормотал он, — и ещё в Лондоне я подозревал, что они уже были близки… Его, конечно, стоило бы проучить хорошенько, но ты прав — я не стану делать этого, тем более, что уже поздно. Он наказал себя сам, связавшись с такой женщиной, как эта актриса. Единственное, чего я не понимаю: в чём вина Адель? За что пострадала она?

— Любовь не всегда бывает счастливой, к сожалению, — вздохнул Оболенский. — Твоя дочь больно обожглась, но зато её сердце познало, что такое настоящая любовь, страсть… Этого уже немало, чтобы хранить воспоминания всю жизнь! Я буду заботиться о ней, как это сделал бы ты сам, так что не переживай. Может быть, ребёнок залечит её сердечную рану. Во всяком случае, я очень надеюсь на это.

— Но ты мог бы жениться на какой-нибудь приличной женщине и завести собственных детей! — яростно возразил Вяземский. — Ты пожертвовал собой — вот что не даёт мне покоя!

— Перестань, друг мой, я не жалею ни о чём, кроме разбитых сердец этих двоих, — мягко возразил Владимир Кириллович. — К тому же, уже поздно возмущаться и сожалеть. Адель — моя жена, и я буду заботиться о ней и ребёнке. Я постараюсь сделать так, чтобы она поскорее снова начала улыбаться.

***

Александр позже вспоминал этот день и ночь в доме Вяземских словно в тумане. Прощание с Адель, казалось, отняло у него последние силы, и Мишель нашёл его в карете, глубоко спящим. Когда друг разбудил его, Александр выглядел так, словно не понимает, где находится.