Александр очнулся от удивления и обернулся к нему, собираясь поблагодарить князя за своё спасение, но Владимир Кириллович едва заметно подал ему знак молчать: в стенах третьего отделения откровенничать было опасно. Заговорили они только в карете, что ждала князя у ворот.

— Ну, вот и встретились мы, Саша… — тяжело вздохнул князь. — Жаль, что при таких обстоятельствах.

— Да… жаль, — пробормотал Александр, смущённо глядя на своего крестного отца. — Благодарю Вас за помощь, Владимир Кириллович. Я до сих пор не могу поверить, что отделался так легко. Как Вам удалось убедить Бенкендорфа в моей невиновности?

— Я в долгу перед тобой и твоей матерью, — тихо ответил Оболенский, — за то, что не смог помочь Павлу… и за то, что не сумел отыскать вас после его смерти, хоть и пытался, видит Бог. Так что, тебе не за что благодарить меня. А что до шефа жандармов… есть у меня к нему определённый подход, но это уже не так важно.

— И всё же я очень благодарен Вам, — повторил Александр. — Вы всегда были добры ко мне и искренне любили моего отца.

— Всё так… я искренне любил Павла и дорожил его дружбой, — печально вздохнул князь. — Но сейчас, к сожалению… я невольно отнял у тебя любимую девушку. Надеюсь, ты понимаешь, Саша, что это вышло не намеренно?

— Понимаю… — едва слышно ответил Александр, напряжённо глядя в окно кареты.

— Где же тебя носило два месяца?! — внезапно взорвался Оболенский. — Она ведь ждала тебя!

Александр закрыл глаза на мгновение, ибо слова князя причиняли боль, столь острую, что хотелось закричать… Он понял, что Владимир Кириллович никогда не женился бы на Адель, если бы знал, что его крестник вернётся в Петербург, чтобы вернуть её.

— Я спешил, как мог… но теперь это уже не имеет никакого значения, — ответил молодой человек. — Прошу Вас, Владимир Кириллович, не говорите Адель, что я попал в жандармерию. Пусть она думает, что я просто уехал.

— Тебе действительно придётся уехать, и скорее, чем ты думаешь, — виноватым тоном ответил князь, — Бенкендорф согласился отпустить тебя только в обмен на обещание, что ты покинешь Петербург не позднее завтрашнего утра. Я обещал проследить за твоим отъездом. Лучше тебе пока не ездить в Россию, Саша, Император до сих пор относится к декабристам и их семьям с подозрением.

— Я бы и не приехал, если бы не Адель, — нехотя пояснил Бутурлин.

Несмотря на то, что Оболенский спас Александра и молодой человек был ему искренне признателен, между ними остро чувствовалось напряжение, причина которого была ясна, как день — Аделина…

— Ты не хочешь проститься с нею? — осторожно спросил князь, внимательно вглядываясь в угрюмое лицо Александра.

Владимир Кириллович с грустью понял, что Мишель оказался прав: Александр действительно не походил на расчётливого и коварного соблазнителя. По его лицу, на котором молодой граф тщетно пытался сохранить спокойное выражение, периодически пробегала гримаса боли, словно у тяжело больного человека. Сложно скрыть душевную рану, даже если ты мужчина и привык прятать боль от чужих глаз.

— Не стоит делать этого, — хрипло пробормотал Александр, невольно вздрагивая при мысли о том, чтобы встретиться с Адель лицом к лицу. — Она только напрасно разволнуется, а ей… это вредно.

— Ты знаешь о ребёнке? — тихо уточнил князь.

Александр лишь коротко кивнул, невольно скрипнув зубами, чтобы сдержать эмоции.

— Мне жаль, мой мальчик… искренне жаль, — тяжело вздохнул Владимир Кириллович. — И всё же… поговори с ней. Думаю, ты хотел бы извиниться, ты ведь для этого проделал такой длинный путь?

— Я не хочу причинять ей лишнюю боль, — упрямо мотнул головой Александр. — Да, я хотел умолять её о прощении, но все разговоры теперь бессмысленны. Если она поверит в мою искренность, ей станет ещё больнее.

— Может, ты и прав, — задумчиво протянул князь. — Тогда едем к Вяземским.

— К Вяземским? — вздрогнул Александр, удивлённо вскидывая глаза на собеседника. — Но… зачем?

— Ах, да, я забыл сказать: Мишель перевёз твои вещи из гостиницы к себе в особняк, поскольку хозяин не захотел портить репутацию своего заведения и сдавать комнаты неблагонадёжным постояльцам, — пояснил Оболенский. — Стало быть, сегодня ты будешь ночевать у Мишеля.

— А Андрей Алексеевич разве ещё не вернулся в Петербург? — спросил Александр.

— Мы ждём его со дня на день, — ответил князь. — А затем сразу уезжаем. В Италию.

Александр промолчал, услышав эту новость. Он прекрасно понял, для чего князь увозит Адель из России: чтобы ребёнок родился в Европе, тогда никто не сможет заподозрить, что молодая княгиня вышла замуж, будучи уже в положении. Значит, их дитя появится на свет в Италии… Алекс вспомнил, как Адель рассказывала ему о том, что мечтает какое-то время пожить на берегу моря: значит, муж решил исполнить её мечту. Сердце молодого графа в очередной раз болезненно сжалось при мысли о том, как много он потерял за последние сутки…

Пока молодой человек молчал, предаваясь своему горю, карета въехала во двор огромного особняка Вяземских, и встала у парадной. Выглянув наружу, князь Оболенский с удивлением обнаружил стоящую рядом карету с княжеским гербом Вяземских.

— Неужели Андрей уже вернулся? — удивился Владимир Кириллович.

Александр невольно содрогнулся при мысли о том, что может ему высказать отец Адель при встрече. Как ни крути, но он сломал жизнь его единственной, горячо любимой дочери. Из-за его бредовых планов мести и банальной трусости Адель вынуждена была заключить брак с человеком, которого не любит, который годится ей в отцы. На месте князя Вяземского, Александр вызвал бы обидчика на поединок и пустил пулю точно промеж глаз.

— Побудь в карете несколько минут, — внезапно попросил князь, удержав крестника, который собирался выйти во двор. — Я сперва хочу немного подготовить своего друга. Он ещё не знает о свадьбе… о ребёнке. Словом, жди меня здесь, я позову тебя.

Князь торопливо вошёл в дом, а Александр устало откинулся на мягкое сиденье и закрыл глаза. Он чувствовал себя опустошённым, словно высохший колодец: лишь тьма в сердце, да душа в глубоких трещинах. Ему очень не хотелось навязывать Вяземским своё общество после всего, что он сделал с Адель, и он не собирался делать этого. Ему нужно только забрать свой багаж и сразу же уехать.

Бежать, куда глаза глядят, лишь бы побыстрее и подальше. Плевать, что ночью он совсем не сомкнул глаз: ещё успеется отдохнуть на ближайшем постоялом дворе.

Внезапно его мысли были прерваны цокотом лошадиных копыт — во двор въехала ещё одна карета, на сей раз с гербом Оболенского. Затаив дыхание, Александр наблюдал, как кучер открывает дверцу кареты и подаёт руку молодой княгине, закутанной в широкий бархатный плащ, подбитый мехом. Адель… у Александра перехватило дыхание. Её прелестное личико показалось ему бледным, а большие глаза — печальными и уставшими, словно после бессонной ночи. Неужели судьба решила всё же подарить им последнюю встречу?