Так, стоп! Хватит этих «а если бы»! Постоянно сожалеть об упущенных возможностях и совершённых ошибках — это путь в никуда. Сожалея о прошлом, он не изменит настоящего, а лишь увязнет в горьких воспоминаниях, словно в трясине.

Да, он любит Адель, любит безумно, до дрожи, при одном воспоминании о ней у него мучительно заходится сердце, он никогда не сможет забыть о ней, но… она осталась в его прошлом, а думать нужно о будущем. Нужно отпустить её из своей жизни, храня любимый образ глубоко в сердце. Их пути разошлись… и похоже, что не только их. Мишель и Ольга теперь едва ли смогут развивать свои отношения.

Что же теперь будет с Ольгой? Александр печально вздохнул, от всей души сожалея, что его сестра так неосторожно влюбилась в Михаила. Князь вернулся в Россию, и они с Ольгой могут лишь переписываться, не более. Вряд ли Вяземский станет завязывать серьёзные отношения с сестрой человека, сломавшего жизнь Адель, а именно так видит ситуацию Мишель. Жаль, они с Ольгой могли бы составить прекрасную пару. И именно он, Александр, виноват в этом…

Господи, с какой невероятной быстротой он умудрился сломать столько судеб сразу, включая свою собственную! Адель, Ольга, Михаил, Оболенский… Не слишком ли много жертв оказалось у его слепой жажды мести? Как теперь ему жить с этим?

Он ведь искренне хотел забыть о клятве и просто быть счастливым! Хотел очиститься от ненависти, отпустить душу на свободу и позволить себе любить, мечтал быть рядом с любимой, засыпать и просыпаться вместе с нею, растить детей… Именно так и должно было всё случиться! Они ведь недаром полюбили друг друга! Их встреча с Адель была предопределена свыше, в этом Александр не сомневался, как и в том, что никогда не сможет больше полюбить. Так почему, Господи?! Почему они потеряли друг друга?

Внезапно Александр снова сердито одёрнул себя: опять он начинает ныть, словно истеричная девица! Нет, этого не будет! Он не сдастся на милость судьбы, каким бы жестоким не стал её приговор!

Как ни старался граф Бутурлин думать только о предстоящей беседе с Бенкендорфом, прикидывая его возможные вопросы и свои объяснения, мысли его упрямо возвращались к одному и тому же: сейчас, в этот самый момент, Адель и князь Оболенский находятся в супружеской спальне, у них первая брачная ночь…

Богатое воображение рисовало Александру безжалостные по своей яркости и откровенности картины: обнажённая новобрачная в объятиях своего мужа, он целует её мягкие, податливые губы, перебирает длинные, шёлковые пряди волос, касается нежной кожи… Ревность жгла, словно адское пламя, пожирая его изнутри, причиняя почти физическую боль и оставляя после себя пепел горьких воспоминаний. Его губы так отчётливо помнили вкус её губ и шелковистость кожи, а в ушах до сих пор звучал её нежный голос, когда Адель шептала его имя в порыве страсти или вскрикивала от наслаждения в его объятиях. Это было так недавно… а теперь всё это принадлежит её мужу. Он, Александр, отныне не имеет никаких прав на ту, для которой стал первым мужчиной, а она для него — первой настоящей любовью.

О, как же много ему понадобится времени, чтобы смириться с тем, что его любимая теперь отдана другому! Но выбора нет.

Как бы ему хотелось увидеть её ещё хоть раз! Хоть на пару минут… Если ему суждено выбраться из тюрьмы и покинуть Петербург, он хотел бы ещё раз заглянуть в любимые тёмные глаза и попросить прощения, прежде чем расстаться с Адель навсегда…

***

Было без четверти десять утра. Граф Бенкендорф уже опаздывал в Зимний: у него была назначена аудиенция у Государя на одиннадцать часов, а ему необходимо было ещё раз перечитать доклад, который граф специально подготовил к этому дню.

Но, когда ему сообщили, что задержан некий иностранец, в котором опознали сына бывшего декабриста, граф решил допросить его сам, особенно, когда услышал фамилию Бутурлин.

Он знал Павла Бутурлина лично — они вместе воевали с Бонапартом и были знакомы достаточно близко. Бенкендорф считал Бутурлина отчаянным сорвиголовой, чересчур порывистым и прямолинейным, но ни разу открыто не конфликтовал с ним. Хотя… повод был.

Они с Бутурлиным познакомились за три-четыре года до войны, и одно время соперничали за внимание одной и той же девушки. Машенька… или Мария Горина, дочь отставного полковника.

Она была очаровательна, и Бенкендорф даже подумывал о том, чтобы просить её руки, настолько сильно озорной нрав и хрустальный смех этой девушки покорили его, но, увы, его опередил граф Бутурлин. Отец Машеньки посчитал, что молодой, родовитый граф самая удачная для неё партия, да и сама девушка сразу же влюбилась в красавца-Павла. Они обручились буквально через неделю после первой встречи, а через полгода Машенька стала графиней Бутурлиной, и разочарованный, отвергнутый Бенкендорф вынужден был смириться.

Позднее, когда он снова встретился с Павлом в армии, они с Марией уже растили маленького сына. Бутурлин постоянно рвался в атаку, словно нарочно лез под пули, проявляя недюжинную отвагу, которую Бенкендорф считал неоправданным риском и глупостью. Каждый раз, когда Бутурлин получал какую-нибудь очередную царапину или лёгкое ранение, Александр Христофорович задумывался о том, как тяжело будет Мари, если её неугомонный муж погибнет в бою. Но уговорить Павла не рисковать собою понапрасну было поистине невозможно, ибо более упрямого человека Бенкендорф не знал. Потому и не удивился, когда выяснилось, что Бутурлин примкнул к декабристам.

Никто не знал о том, что изначально имя графа Бутурлина было в списке тех бунтовщиков, кого должны были повесить, но буквально перед самой казнью Император смягчил приговор и существенно сократил этот список. И просили за Бутурлина не только его ближайшие друзья — Вяземский и Оболенский, но и Бенкендорф. Опять-таки, из-за Мари и её детей. Таким образом, Бутурлин остался жив, но лишился дворянства и отправился в Сибирь. О его смерти Бенкендорф узнал уже позднее.

Итак, неужели в Петербурге вдруг объявился его сын? Через столько лет… Для чего? Да ещё и под чужим именем! Уж не мстить ли за батюшку? Вдруг в столице зреет новый заговор против Императора? Нужно допросить этого мальчишку и вытрясти из него правду любой ценой.

Когда порог кабинета шефа жандармов переступил высокий, темноволосый молодой человек, Бенкендорф едва сдержал удивлённый возглас: Александр Бутурлин был точной копией своего отца.

Граф Бенкендорф обладал очень хорошей памятью на лица, что было весьма полезно для его должности, и с удивлением разглядывал Александра, сравнивая его с покойным родителем: те же ярко-синие глаза, упрямый подбородок, густые, тёмные волосы, высокий рост, телосложение — перед Бенкендорфом словно стоял сам Павел Бутурлин, тот, молодой и горячий не в меру.

Александр, в свою очередь, молча и настороженно глядел на человека, который держал в страхе всю Россию. Бенкендорф оказался именно таким, каким он его и представлял: высокий, подтянутый, с отменной военной выправкой и цепким взглядом истинного полицейского. Его волосы, хоть и с заметной проседью, всё ещё хранили следы былого пшеничного оттенка, хоть большую их часть граф уже успел растерять, зато аккуратные усы и бакенбарды оставались такими же, как в молодости. Граф был в парадном голубом мундире, видимо, готовился отправиться на очередной военный смотр вместе с Императором. Значит, приговор Александру либо уже вынесен, либо решение шеф жандармов решил отложить на потом.

— Так-с… — задумчиво протянул Бенкендорф, негромко постукивая костяшками пальцев по лакированной поверхности своего рабочего стола, — значит, Вы — молодой граф Бутурлин, не так ли?

— В настоящее время, моё имя — Алекс Гордон, граф Хантли, подданный Её Величества Королевы Виктории, — холодно ответил Александр, воинственно вздёргивая подбородок.

— Если бы я не знавал Вашего батюшку лично, юноша, я, возможно, и поверил бы в это, но Вы настолько сильно похожи с Павлом, что отрицать родство бессмысленно, — насмешливо возразил Бенкендорф.