— А я полагал, что мне известно, где дно твоей души, Жаклин… — с горечью и презрением заметил Александр. — Было время, когда я считал, что смогу со временем привыкнуть к тебе, и мы сможем попробовать стать семьёй ради дочери. Но ты… ты — настоящее исчадие ада. Ты хоть понимаешь, что своей грязной клеветой загнала честного и благородного человека в могилу?

— Я — исчадие ада?! — яростно взвизгнула Жаклин, выплёвывая слова ему в лицо, словно яд. — Как легко обвинять меня во всех смертных делах, мой благородный граф, но не замечать черноты в собственной душе! Ты можешь переломать мне все кости, можешь передать жандармам и бросить в тюрьму, но этот поступок не сделает из тебя праведника, любезный муженёк! На твоих руках тоже немало крови, или я ошибаюсь? Разве это тревожит твою совесть?

Александр вдруг ослабил хватку и медленно убрал руки с её плеч, отступая на несколько шагов. Он сложил руки на груди и выжидающе посмотрел на жену. Кажется, она решила высказаться откровенно: что ж, это даже к лучшему. Давно им пора расставить все точки над «i». Может быть, он узнает ещё что-нибудь полезное о грязных делишках супруги.

Едва оказавшись свободной от стальной хватки его пальцев, француженка тут же вскочила и на всякий случай отступила, встав с другой стороны стола, чтобы успеть выскочить в дверь, если понадобится бежать. Хорошенькое личико Жаклин изменилось до неузнаваемости: оно буквально посерело от гнева, пунцовые губы сжались в тонкую линию, голубые глаза потемнели и сузились в щёлки, а взгляд стал поистине хищным. Ни дать, ни взять — дикая кошка, готовая к броску. Сейчас он для неё стал врагом, серьёзным противником, но никак не мужчиной, за любовь которого она совсем недавно была готова на всё.

Александр снова ощутил ту будоражащую смесь азарта и опасности, которая всегда вскипала в его крови во время жестоких схваток с бандами головорезов на золотых приисках Северной Каролины. Если уж он выжил в тех кровавых поножовщинах с крепкими мужчинами, то с Жаклин точно справится, даже если она отважится вцепиться ему в горло или попытается выцарапать глаза.

— Да, я убивал, и не раз, — спокойно согласился он. — Но я никогда не отнимал жизнь у невинного человека, а ты сделала именно это. Мои поступки всегда были продиктованы самозащитой, а ты совершила хладнокровное, тщательно спланированное убийство. Князь не сделал тебе ничего дурного, а ты убила его этими проклятыми фальшивками и клеветой, как если бы сама спустила курок пистолета. Впрочем… для тебя самой такой исход стал неприятной неожиданностью, не так ли? Ты-то рассчитывала совсем на другое!

Последнюю фразу Александр бросил столь издевательским тоном, что услышал, как Жаклин скрипнула зубами от гнева. Она действительно меньше всего желала смерти князя Оболенского. Она очень хотела, чтобы он увёз свою потаскушку-жену куда-нибудь подальше от Петербурга — обратно в Италию, например, или в Париж, да хоть к чёртовой матери, лишь бы подальше от Алекса! Ну кто же мог ожидать, что этот крепкий на вид старичок окажется настолько хилым?! А теперь получается, что ненавистная соперница освободилась от своего старого мужа, и отныне ей ничто не помешает практически открыто принимать Александра в своём доме! И благодарить за своё избавление княгиня Оболенская должна именно Жаклин!

О, ну почему она такая везучая, эта проклятая княжна?! Что бы Жаклин ни придумывала, всё оборачивается против неё самой, а эта надменная кукла постоянно остаётся в выигрыше! Это несправедливо, в конце концов! У неё с самого рождения было всё, о чём можно только мечтать, она не знала тех трудностей, что познала Жаклин, она росла любимым ребёнком, её ласкали, одаривали дорогими подарками, холили и лелеяли… Так почему же княжне Вяземской понадобился именно тот мужчина, которого полюбила она — Жаклин? Урождённая аристократка, Адель имела огромный выбор — самые богатые и родовитые молодые красавцы могли пасть к её ногам, стоило только поманить пальцем! Но нет же, она, как назло, мёртвой хваткой вцепилась именно в Александра Бутурлина! И даже свою байстрючку, прижитую от него, родить не побоялась, да ещё и подкинула её Оболенскому!

Нет… не получит она Алекса! Не будет этого, даже если Жаклин придётся убить её! Ненависть к Адель в этот момент была так сильна в её сердце, что француженка не сомневалась в том, что она лишит соперницу жизни при первой возможности, остаётся только выбрать самый изощрённый способ, чтобы та мучилась дольше.

— Да, я и не думала убивать князя! — злобно процедила она, понимая, что отрицать очевидное уже бессмысленно. — Напротив, я хотела попросить его о помощи. И он поверил мне, я знаю! Я думала, что он устроит скандал жене, и они просто уедут из Петербурга. А ты постепенно забудешь о ней. Я сумела бы помочь тебе забыть…

— Какая чушь, Боже мой! — трагически рассмеялся Алекс, закатывая глаза. — Ты просто беспросветно глупа, Жаклин! Ты зациклилась на своём бреду. Между мной и Адель нет и никогда не было никакой тайной связи. Она была моей лишь один единственный раз, в ту ночь, когда мы зачали Софи, а это случилось ещё до её свадьбы с князем Оболенским.

— Ты врёшь! Я знаю, что ты спишь с ней с того дня, как она возвратилась в Петербург! — прошипела Жаклин, сжимая кулаки. — Вы постоянно пялитесь друг на друга, словно дикие звери в брачный период! Даже на вчерашнем приёме вы ничуть не смущались ни присутствия князя Оболенского, ни моего! Она едва из платья не выпрыгнула, стараясь тебя соблазнить!

— Ты судишь Адель по себе, и в этом твоя главная ошибка, — презрительно смерил её взглядом граф. — Но она — не ты, она никогда не позволит себе нарушить брачные обеты. А князь… ты целенаправленно использовала его ревность, заставив сомневаться в верности Адель. Это подло и грязно, Жаклин. Хотя, кому я говорю о подлости? Разве тебе знакомы какие-то понятия о чести? Ты никогда не гнушалась пользоваться самыми грязными способами для достижения своих целей. Читать чужие письма, дневники, рыться в личных вещах, шантажировать — для тебя это вполне приемлемо.

— И не думай, что я когда-нибудь устыжусь того, что сделала! Я отвоёвывала своё право быть с тобой, а для этого все средства хороши! И всегда буду вести себя так, отстаивая свою любовь! — выкрикнула графиня. — Не нужно ей было вставать между нами, тогда бы ничего этого не случилось!

— Любовь? — по красивому лицу графа Бутурлина пробежала гримаса брезгливости. — Ты не имеешь понятия, что это такое! Любовь — это самопожертвование, а тебе знакома лишь одна голая похоть, которую ты в своём больном, воспалённом воображении возвеличила до уровня любви.

— Вот, значит, как?! Что-то я не припомню, чтобы ты жаловался, когда не вылезал из моей постели ночами напролёт! — истерически расхохоталась в ответ Жаклин, запрокидывая голову. — Лицемер и притворщик — вот кто ты такой! Разве не ты называл меня своим чудом, самой горячей, желанной и страстной из всех женщин, что были у тебя до меня? Или у тебя хватит духу утверждать, что я выдумала это? Я ни за что не поверю в то, что эта полудохлая кукла с рыбьей кровью доводила тебя до такого экстаза, какой вызывала я!

— Что и требовалось доказать, — спокойно ответил Алекс. — Кроме похоти, тебе апеллировать нечем. Но, что бы ты ни делала, я никогда не перестану любить её, понимаешь? Я много раз говорил тебе: я люблю её не только за то, что она прекрасна и желанна, но за то, что душа её чиста и благородна, в ней есть милосердие, сострадание, она думает не только о себе… в отличие от тебя! Она способна жертвовать собой ради других, а ты — лишь расчетливая эгоистка, хищница, знающая только один способ добиться своего — избавиться от всех препятствий на пути. Даже если препятствия окажутся невинными людьми!