Андрей Алексеевич тихо беседовал с графиней Бутурлиной, которая то и дело вытирала набегающие на глаза слёзы. Смерть близкого друга, ровесника, ещё вчера такого бодрого и весёлого, повергла их обоих в шок. Князь Вяземский обеспокоенно поглядывал на убитую горем дочь, раздумывая, стоит ли ей оставаться в одном доме с покойным или лучше забрать её и Софи к себе до дня похорон. Поделившись своими сомнениями с графиней, он получил её безоговорочное одобрение.

— Конечно же, заберите Адель к себе, Андрей Алексеевич! Бедняжка совсем упала духом — такая бледная, напуганная. Ей сейчас лучше не оставаться в одиночестве, а находиться ночью в одном доме с покойником — это же просто ужас! Да и малышка может испугаться.

— Благодарю за поддержку, Мари… Вы же позволите мне обращаться к Вам, как раньше? — князь робко и печально улыбнулся уголками губ.

— Ну, разумеется… Андрей, мы ведь теперь родственники, — Мария Александровна вернула ему слабую улыбку. — Подумать только… наши дети всё-таки воплотили вашу с Павлом мечту породниться. Кто бы мог подумать?

— Да… только вот не те дети, которых мы обручили когда-то… — задумчиво пробормотал князь, бросая осторожный взгляд на дочь, а затем — на Александра. — Но я не менее счастлив за Ольгу и Мишу, поверьте.

— Да, они счастливы, слава Богу, за них я спокойна, — вздохнула графиня, — но… у меня сердце обливается кровью всякий раз, когда я наблюдаю за тем, как Саша и Аделина смотрят друг на друга. А когда вижу Софи… она так похожа на моего сына в том же возрасте… — слезы мгновенно выступили на глазах графини, но она тут же промокнула их платочком.

— Судьба порой бывает жестока, Мари, нам ли этого не знать? — голос князя звучал горестно и обречённо. — Они подарили нам Софи, и это уже прекрасно.

— Простите, что прерываю, — раздался за спиной у князя и графини голос Александра. — Матушка, я хотел предупредить, что мне необходимо отлучиться по важному делу, и это может занять весь день. Прошу Вас, извинитесь за меня перед Адель, Андрей Алексеевич! Мне неловко навязывать ей сейчас своё общество.

— Разумеется, я всё передам ей, — пообещал князь.

Александр пожал руку князя, склонился над рукой матери и, кивнув Мишелю, направился к двери. Перед тем как уйти, он бросил ещё один печальный взгляд на любимую, но она не глядела на него, слушая мягкие увещевания Ольги. Вздохнув, Александр вышел из гостиной, велел слугам подать его карету, и вскоре покинул особняк Оболенских. Ему предстояло непростое дело, и он должен сделать всё правильно и ни в чём не ошибиться. Его самоуверенность и глупость уже стоили жизни хорошему человеку, и этот грех ему никогда не отмолить.

***

Путь графа Бутурлина лежал в дом для душевнобольных людей или доллгауз, который находился на дальней окраине Петербурга, среди лесов и болот. Затерянный в гуще высоких клёнов, этот большой двухэтажный дом, безмолвный и мрачный, был открыт ещё во времена короткого правления Петра Третьего, который почерпнул этот опыт у просвещённой Европы. Душевнобольных людей там не сдавали под опеку монахов, а держали в специально отведённых лечебницах, где за ними присматривали лекари и обслуживающий персонал.

Дом был окружён высоким забором, но тяжёлые ворота привратники открыли графу беспрепятственно, завидев карету с гербом. Единственная подъездная аллея, обсаженная с двух сторон густым кустарником, вела к центральному входу, у которого кучер и остановился.

Александр вышел из кареты и внимательно оглядел фасад дома, выложенного из серого камня. Все окна были занавешены плотными тёмными шторами, едва ли пропускающими достаточно солнечного света, на каждом окне стояли толстые решётки, словно в тюремных казематах. Дом казался вымершим — ни одна штора в окне не шевельнулась, выдавая чьё-нибудь присутствие, ни одна дверь не скрипнула. Это было странно.

Граф подошёл к тяжёлой входной двери и дёрнул за ручку — дверь оказалась заперта. Он громко постучал в неё дверным молоточком и прислушался. Сначала ничего не было слышно, но через пару минут раздался шаркающий звук шагов и скрежет отпираемого засова.

В дверях показался щуплый и низенький пожилой человек, одетый в мещанское платье.

— Чем могу служить, сударь? — услужливо осведомился он у посетителя, неуклюже поклонившись.

— Мне необходимо поговорить с управителем сего заведения, милейший, — ответил Александр. — Это срочно. Передайте, что я не расположен долго ждать.

— Сию минуту доложу, извольте обождать немного, сударь, — пожилой привратник снова поклонился и со всей подвластной его возрасту скоростью направился куда-то вглубь холла, оставляя Александра ожидать у двери.

Через несколько минут к графу вышел седой врач, отвечающий за порядок в доллгаузе и лечение пациентов — доктор Фридрих Майер, немец по происхождению.

— Доброе утро, сударь, я — доктор Майер, — учтиво поклонился он Александру, — позвольте полюбопытствовать, с кем имею честь?

— Доброе утро, господин Майер, я — граф Бутурлин, — ответил Алекс, протягивая руку эскулапу. — Я хотел бы обсудить с Вами одно деликатное дело. Приватно, разумеется.

— Рад служить, ваше сиятельство, прошу за мной, — и доктор Майер, сделав пригласительный жест рукой, повёл посетителя в конец длинного коридора, где располагался его просторный кабинет.

Ему не впервой было принимать в своей лечебнице титулованных дворян, и почти у всех к нему были одни и те же вопросы. Чаще приезжали мужчины, реже — молодые жёны дряхлых аристократов. Кто-то из них хотел избавиться от выживших из ума старых родственников, после кончины которых наследникам должно было достаться большое состояние; кто-то — от надоевшей жены или немощного мужа, чтобы поскорее упасть в объятия любовницы или любовника. И предприимчивый доктор всегда рад был оказать услугу богатым и именитым гостям, иногда принимая в ряды пациентов абсолютно здоровых людей, тем более, что за молчание ему всегда щедро платили.

Ведя по коридору очередного богатого «клиента», доктор Майер гадал: от кого же нужно избавиться этому статному молодому красавцу? Наверное, от престарелого дядюшки или тётушки, а может, и задержавшегося на этом свете родителя. Предвкушение очередного крупного вознаграждения приятно взволновало эскулапа, внутренне он уже потирал свои короткие, пухлые руки от нетерпения.

Войдя в дверь, которую открыл перед ним эскулап, Александр бегло огляделся по сторонам. Кабинет доктора был уютно обставлен новой дорогой мебелью красного дерева, в нём даже до сих пор пахло свежей краской — видимо, совсем недавно здесь сделали ремонт. Едва ли прижимистый император так щедро спонсировал нужды простого доктора-немца, приставленного приглядывать за душевнобольными. Да… видимо, доктор Майер явно не бедствует. То ли у него настолько большое жалование, то ли…

— Прошу Вас, присаживайтесь, ваше сиятельство, — доктор подвинул гостю удобный стул, обитый малиновым бархатом, прерывая этим размышления графа. — Позволите предложить Вам что-нибудь? Может, чаю или кофе? Или… чего-нибудь покрепче?

— Не стоит беспокоиться, доктор, я хотел бы сразу перейти к делу, — ответил Александр, опускаясь на предложенный стул.

— Ну что ж, в таком случае, я весь внимание, — ответил Майер, присаживаясь за свой рабочий стол.