— Значит, она хорошо умеет притворяться, только и всего, — с досадой отмахнулся Михаил. — Неужели ты подумал, что твоя жена так легко сдастся? Она, не смущаясь, рылась в твоих личных вещах, прочитала твой дневник, читать который любому приличному человеку не позволило бы воспитание, да ещё и передала его твоей возлюбленной, выдавая твои самые сокровенные тайны! И после всего этого ты всё ещё считал, что Жаклин поверила тебе и смирилась? Она и не думала выходить из игры, просто всё правильно рассчитала и затаилась на время, а потом нанесла удар по Владимиру Кирилловичу.

— Да, ты совершенно прав… я и сам считаю себя самоуверенным идиотом, и постараюсь как можно скорее обезвредить её, обещаю! — Александр искренне переживал свою вину, но Мишелю всё равно сложно было не злиться на него за недальновидность.

— Ужасно то, что она перестаралась и князь умер, боюсь, Жаклин обозлится ещё сильнее, узнав о его смерти. Она, видимо, рассчитывала на его помощь, а вышло так, что сама вырыла себе яму и оказала сопернице большую услугу, освободив от старого мужа. Главное для меня сейчас — не опоздать и найти её сообщника: одна она точно не смогла бы провернуть это дело с фальшивыми записками, — встревоженно сказал Александр.

— Ты думаешь, она действительно способна убить человека? — Мишель вдруг побледнел. — Так поезжай домой и запри её в комнате снова, пока не случилось ещё какой-нибудь беды! Если пострадает Адель или моя племянница, я сам пристрелю твою супругу, клянусь!

— Я сделаю лучше — запру её в доллгаузе, — ответил Александр, — если она действительно имеет непосредственное отношение к этим фальшивкам, то она куда опаснее и хитрее, чем я думал. Ей не место среди нормальных людей, как ни печально говорить такое о матери моей дочери. Но сначала… я вытрясу из неё правду об этих записках и её отношении к смерти князя.

— Что ж… может так и лучше для неё — милосерднее, во всяком случае. Но будь осторожен, Саша, она способна выместить свою злобу и разочарование даже на тебе, особенно, когда поймёт, что её игра проиграна, — встревоженно предупредил друга Михаил. — Что же касается твоей дочери, уж лучше ей расти без такой матери, чем перенять её привычки и унаследовать ненависть, которой живёт Жаклин.

— Да, ты прав… она слишком сильно увязла в своей злобе, и считает, что только после устранения всех препятствий на её пути, я безраздельно буду принадлежать ей одной, — упавшим голосом заметил Александр.

— Я приставлю к сестре личную охрану — так нам с отцом будет спокойнее, ведь теперь её и Софи некому защищать, кроме нас, — сказал Михаил.

— Поверь, Мишель, я не задумываясь отдам свою жизнь за них, — глаза Александра были переполнены болью и тревогой. — Ты же знаешь, как я люблю их обеих.

— Тогда действуй, мой друг, и поторопись, но будь осторожен, — ещё раз предупредил князь. — Вместе мы, даст Бог, сможем защитить их.

Откровенный разговор друзей прервало появление Адель, аккуратно причёсанной и одетой в строгое чёрное платье из плотного атласа, со стоячим воротничком и длинными, узкими рукавами. Траурный наряд только подчеркнул её бледность и сделал похожей на смиренную послушницу обители, такую юную, но уже познавшую горечь утраты.

Едва княгиня появилась в гостиной, как вслед за ней бесшумно, как всегда, вошёл старый лекарь-индеец. Он недолго пошептался о чём-то со своим хозяином и также тихо исчез, направляясь обратно, в дом Бутурлиных.

Разрыв сердца — эти слова имели для Адель и другое значение, помимо чисто медицинского диагноза. Любящее и страдающее сердце князя, измученное её холодностью, попросту не выдержало. И она уже никогда не может попросить у него прощения за свою жестокость, она так и не успела дать мужу то, чего он хотел. Какая горькая ирония судьбы — только она согласилась стать ему настоящей женой, как он умер…

Поневоле на ум приходила та ночь, когда Владимир Кириллович потерял голову и набросился на неё в спальне. Она тогда так испугалась и смутилась, а он не посмел настаивать… Уж лучше бы он проявил настойчивость тогда и взял её, несмотря на возражения! А вдруг они могли быть счастливы?

Но… честность вынуждала Адель признаться самой себе, что она не смогла бы отдаться мужу. Как ни печально, но она до сих пор так сильно любит Александра Бутурлина, что никогда не сможет принадлежать никакому другому мужчине — это сущность её натуры, данность, с которой нужно смириться и научиться жить.

Чувство вины повисло на душе Адель огромным тяжёлым камнем, грозящим раздавить её, уничтожить окончательно. У неё перед глазами стояло лицо мужа, его глаза, полные любви и надежды, смех и шутки, которыми он отвлекал её от печальных мыслей, его нежность к Софи, которую князь обожал… Эти воспоминания причиняли острую боль, вызывая на глазах слёзы, которые иссушили её за несколько часов.

— Мы с отцом сами займёмся организацией похорон, не волнуйся, — тихо сказал Михаил, обнимая сестру за плечи. — А ты отдохни пока, силы тебе ещё понадобятся. Побудь с Софи, ей тоже нужно твоё внимание.

Адель устало кивнула, соглашаясь с братом, но услышав о похоронах вдруг испуганно вздрогнула всем телом. Она ни разу не присутствовала ни на одних похоронах в своей жизни. В детстве отец не брал её на подобные мероприятия, а смерть и похороны своей матери она помнила столь смутно, что сомневалась, действительно ли это её воспоминания, а не плод детского воображения.

Единственный раз, когда она видела множество смертей, был тот ужасный вечер на яхте лорда-канцлера, когда так трагично погибла Настя, а сама Адель уцелела лишь благодаря вмешательству людей Александра. До сих пор пылающая, словно факел яхта, громогласные разрывы смертоносных фейерверков, жуткие вопли обожжённых мужчин и женщин, зловоние от горящей плоти и волос, являлись к ней в ночных кошмарах, заставляя снова и снова переживать этот ужас.

Но похороны Владимира Кирилловича… это испытание обещало оказаться куда тяжелее. Впервые ей предстояло хоронить близкого и родного человека. Адель жутко боялась увидеть его лежащим в гробу. Боялась услышать плач родных и друзей, их соболезнования. Но больше всего она страшилась увидеть, как над его лицом закроется тяжёлая крышка гроба, а затем услышать звук забиваемых в неё гвоздей. После этого она окончательно потеряет его, а Адель отчаянно, упрямо этого не желала, хоть и понимала, что ничего уже не изменить. Без его любви и защиты она чувствовала себя слабой и уязвимой.

В семь часов утра приехали Андрей Алексеевич и Ольга, а ещё через час — Мария Александровна, все в глубоком трауре. Они тут же окружили молодую вдову, обнимая её и выражая соболезнования. Все очень искренне сочувствовали Адель, и ей стало чуть легче от поддержки близких, их присутствия рядом с нею.

Теперь княгине было уже не так страшно наблюдать, как слуги, одетые в чёрное, завешивают все зеркала в доме, как в просторном холле появляются траурные корзины с цветами, перевитые чёрными лентами, как в гостиную вносят большой гроб с омытым и переодетым телом Владимира Кирилловича, устанавливают гроб на длинную лавку, чтобы все могли попрощаться с покойным, как гасят камин, чтобы в комнате стало холодно… Домашний священник уже начал читать молитвы над усопшим, и негромкие звуки его голоса, как и леденящий душу запах ладана, снова неотвратимо напомнили Адель, что случившееся этой ночью вовсе не страшный сон, а жестокая реальность.

Повторяя про себя слова священника, Адель никак не могла решиться подойти к гробу. Она сидела в кресле поодаль, стараясь не смотреть на покойного мужа, и отчаянно вцепившись в рукав платья Ольги, которая тихонько поглаживала её по плечу, шепча что-то в утешение. Ей казалось, что она уже выплакала все слёзы ночью, но, увидев гроб с телом князя, почувствовала, что они опять душат её с новой силой.